Снежинка медленно опускаясь на землю, спрашивает у встречных Кустов:

— Это Земля? Скажите, пожалуйста, какая это планета?

— Да, кажется, это Земля, — отвечают Кусты.

Но в голосе их не чувствуется уверенности.

Всякий раз, когда спектакль близился к концу, Занавес очень волновался, готовясь к своему выходу. Как его встретит публика? Он внимательно осматривал себя, стряхивая какую-то едва заметную пушинку и — выходил на сцену.

Зал сразу оживлялся. Зрители вставали со своих мест, хлопали, кричали «браво». Даже Занавесу, старому, испытанному работнику сцены, становилось немного не по себе оттого, что его так восторженно встречают. Поэтому, слегка помахав публике, Занавес торопился обратно за кулисы.

Аплодисменты усиливались. «Вызывают, — думал Занавес. — Что поделаешь, приходится выходить!»

Так выходил он несколько раз подряд, а потом, немного поколебавшись, и вовсе оставался на сцене. Ему хотелось вознаградить зрителей за внимание.

И тут — вот она, черная неблагодарность! — публика начинала расходиться.

Топ, топ, топ… По улицам ходят птицы. Они идут чинно и не спеша, стараясь держаться в затылок друг другу и не слишком явно размахивать крыльями. Топ, топ, топ…

Прямо на тротуарах большими буквами выведены руководства для пешеходов. Когда-то их пробовали вывесить наверху, но это привело к несчастным последствиям. Для того, например, чтобы прочитать простую инструкцию: «Смотри под ноги!» — птицы должны были отрывать глаза от земли и часто ломали ноги, даже не успев под них посмотреть.

Теперь все инструкции у птиц под ногами. Здесь же пишутся объявления и рекламы, так что пернатым есть что почитать, пока они топают из дома на службу и обратно.

Топают птицы по улице, у каждой свои дела.

Козодой несет на рынок молоко. Шилохвост спешит на работу в сапожную мастерскую. Пустельга просто болтается по улицам (она начинает болтаться с утра, чтобы иметь впереди целый день, — так Пустельга экономит время).

Тут же болтается и Сорокопут. Но он болтается не просто так, Сорокопут болтается в поисках работы. По профессии он адвокат, еще недавно у него была своя контора и приличная частная практика, но после одного громкого дела… Сорокопут увлекся своими мыслями и чуть не угодил под такси, на котором ехал редактор местной газеты Говорунчик — Завирушка. Страус, исполнявший одновременно обязанности и такси, и шофера, уже занес было ногу, чтоб его раздавить, но кто-то вовремя вытолкнул зазевавшегося пешехода на тротуар.

Бывший адвокат посмотрел на своего спасителя и тут же признал в нем Орла, здешнего дворника.

— Не знаю, как вас благодарить… — сказал Сорокопут и смутился. — То есть я знаю, как благодарить… — Сорокопут еще больше смутился и замолчал.

Дворник кивнул и продолжал подметать улицу. Хотя он уже стар, но крылья у него большие и сильные, благодаря им Орлу удалось получить такое хорошее место. Дворник метет аккуратно, стараясь не поднимать пыль, и очень следит, чтоб не побеспокоить пешеходов.

А пешеходов все больше. Красавец Фазан спешит на свидание. Он очень спешит, потому что впереди у него еще одно свидание, а там еще одно и так до следующего утра. Красавец Фазан, как никто другой, рожден для тихой семейной жизни, но — говорит Фазан — женские чары страшней, чем янычары, вот и получается не жизнь, а сплошное беспокойство.

А почтовый Голубь спешит доставить утреннюю почту. Но еще больше он спешит попасть на стадион. Голубь работает почтальоном, но в душе он футболист. Его душа гоняет по полю и штурмует ворота, в то время как тело мирно разносит корреспонденцию.

У Ворона свои дела на кладбище. Работа на кладбище — не бей лежачего, но на всякий случай Ворон нацарапал на земле объявление: «Прием покойников в порядке живой очереди». Порядок — везде порядок.

Но самое любопытное в Птичьем городе — это трубы. На вид они ничем не отличаются от обычных дымовых труб: из них так же валит дым, они забиваются сажей и время от времени требуют чистки. Но есть у них одно особое качество: эти трубы поют. Стоит подуть ветру, и в городе начинается трубный концерт. Песен много, и они никогда не повторяются.

Что ж, песни как песни, и если бы их пели птицы, никто бы на них не обратил внимания. Но то, что их поют трубы, придает песням какой-то скрытый иронический смысл, агенты тайной и явной полиции рыскают по городу, залазят в трубы, и не один из них буквальным образом сгорел на работе при исполнении служебных обязанностей.

Был большой футбол, и болельщиков набралось столько, что негде было упасть мячу.[1] Птицы по-своему играли в футбол: роль мяча у них выполняла какая-нибудь птица. Пернатые буквально дрались за мяч, то есть за то, чтобы побыть мячом хоть немножко, потому что тогда они получали возможность влететь в ворота. Влететь что может быть желанней для птицы!

На центральной трибуне восседали опытные болельщики: Дятел, Зяблик и Сорокопут. Это были птицы совершенно неспортивного вида, но они знали о спорте все, что можно о нем знать. Офсайд, говорили они. Корнер. Штрафной удар.

Здесь же был профессор Дубонос, отличавшийся умением не говорить ничего лишнего. Как только ему предстояло сказать что-то лишнее, Дубонос умолкал, и за него говорили другие. «М-да…» замечал в таком случае Дубонос, скрывая за этим одобрение, осуждение либо насмешку.

На отдельной трибуне восседал Грач, главный медик его величества. Он поглядывал по сторонам, узнавая своих пациентов: «Печень!», «Желудок!», «Дыхательные пути» — и постепенно заражаясь общей болезнью,

Сейчас мячом был Голубь, тот, который разносил почту. Почту он все еще не доставил, и утренняя почта могла легко превратиться в вечернюю. Но Голубю было не до писем. Он поминутно влетал в ворота, и вратарь Кряхтун не успевал вынимать его из сетки.

— Какой полет! — квалифицированно восхищался Зяблик. — Дятел, вы видели этот полет? Сорокопут, вы видели?

— Н-ничего особенного, — квалифицированно возражал Дятел. — В-во-первых, м-мимо в-ворот, этого вы не станете отрицать. А в-во-вторых, б-было крыло, это тоже вполне очевидно.

Дятел был заика, но любил послушать себя.

— Крыло? Я не видел крыла. Сорокопут, вы видели?

— Не совсем… Так, краем глаза…

М-да… — сказал Дубонос, уходя с головой в газету, в которой его интересовала заметка о том, что слабым местом нашей команды до сих пор остается неумение бить по мячу.

Голубь хорошо справлялся с обязанностями мяча, но удача, как видно, вскружила ему голову. Не рассчитав, он пролетел мимо ворот и вылетел за пределы стадиона.

Аут, сказал Зяблик. Аут, сказал Дятел. Скорей всего и то и другое, сказал Сорокопут. А на отдельной трибуне медик Грач, не владея спортивной терминологией, кричал на своем языке: