При преобразовании ритуального действа и переосмыслении символики его в русалиях сохраняется культовая основа его. Русалии воспринимаются как носители благополучия, приход их в дома и селения радушно приветствуется. Могилы убитых в схватках русалийских дружин (их хоронят на месте гибели) воспринимаются как святыни. «Русалийски гробища» никогда и никем не могли подвергнуться осквернению. Следует отметить, что борьба, разнородные состязательные действия составляют характерную особенность в обрядности проводов вестников к священным предкам.
О символической связи русалиев с потусторонним миром говорит и архаика их костюма, белый цвет одежды, прежде всего как цвет принадлежности к «иному миру», символ смерти. При этом по возвращении их вся одежда снимается, и кто-то из домашних тут же отправляется на реку (или другой водоем) и там ее стирает, стирать же ее дома считается недопустимым.
Таким образом, русалии представляют собой одну из разновидностей переосмысленных проводов вестников к священным предкам. Дискуссия, продолжавшаяся более ста лет, по поводу генезиса и сущности русалий сводилась, в основном, к вопросу о том, восходят ли они к античным розалиям. По этому поводу следует заметить, что розалии представляют собой значительно более высокую форму культа предков по сравнению с русалиями, но обе формы восходят к языческим проводам вестников в Божественный Космос. И этим объясняются аналогии, приводившие Миклошевича, Веселовского, Арнаудова и их последователей к положению о происхождении русалий из розалий.
Разумеется, в известном нам виде русалии несут на себе следы значительной и весьма наглядной христианизации. Крест в христианскую эпоху, безусловно, воспринимался как христианский символ. И особенно заметно выражена христианская символика в русалийском коло перед церковью, как и в заключающих обрядовых действах. В последний «погански ден» (то есть языческий) вечером накануне Крещения дружина русалиев возвращается в свое село и идет прямо в церковь. Входят через женский (левый) вход, встают в ряд с голыми мечами и в головных уборах. Священник каждому читает молитву. Русалии целуют крест и руку священника, и он окропляет их лоб и меч с пучка базилика святой водой. После этого они через правый вход покидают церковь, оставляют мечи и возвращаются в церковь без шапок, зажигают свечи, крестятся, целуют иконы. Выйдя из церкви, просят друг у друга прощения, а встречным целуют руку как только что крещеные христиане.
В Крещение утром языческая символика снова дает о себе знать: закалывается жертвенный баран и съедается под общее веселье. В действах с бараном улавливаются следы языческих жертвоприношений, — в выборе наилучшего животного и осенении его знаком креста в особенности. Вероятно, при переосмыслении обрядности именно баран становится знаком вестника. Предположение о характерной для обрядовой традиции замене людей зооморфными существами тем более напрашивается, что в русалийском коло произошла замена отправления вестника исцелением больных. Кроме того, когда в сочельник в доме обводят топором вокруг людей, над больными прежде им замахиваются, что также является заменой прежнего отправления. Знаковая замена вестника наблюдается и в сочельническом печенье: на верхней корке «бадника» изображается фигурка человека с мечом, опирающегося на трезубец (тоже космический символ). В «колаченьях» для одаривания есть и фигурка человека{320}.
Итак, древнейшая по происхождению языческая обрядность приобретает христианский оттенок, не утратив при этом известной части языческой символики.
Переосмысление русалийских ритуалов в христианскую эпоху особенно наглядно проявляется в весенне-летней обрядности, в «зеленые святки» или «русальную неделю».
Преобразование архаических ритуальных действ очень заметно при переходе их в среду подростков. Так, еще во 2-й половине XIX — самом начале XX веков «сурвакари» (дружина из 10–12 женатых мужиков) в новогоднюю ночь «с первыми петухами» обходили дома своей деревни и хлестали находившихся там людей «сурвой» («сурвакницей») — кизиловой веткой с набухшими почками. Прежний, магический характер действа раскрывается как в прикосновении оживающей веткой, так и в песенном сопровождении. Различное по объему и художественной разработке, оно в целом однообразно по содержанию — пожелание урожая, богатства, общего благополучия. В старинной форме ритуалу был свойствен суровый характер, что говорит о прежней принадлежности его к ритуалу отправления к праотцам.
В последней четверти XIX века процесс превращения ритуального действа в игрище был в начальной стадии, не потеряв связи с обрядовой традицией. Игрище подростков «Малка ешка» составляли персонажи, механически заимствованные из разных видов святочного ряжения{321}. В новогоднюю ночь, под утро, после пирушки они преображались в «полазников» и обходили дома своего селения. Действия же их приобрели увеселительную форму. Ветка, наделенная ритуальным смыслом, превращается в реквизит драматизированных действий, характерный по условности: с помощью ее изображалось «подковывание осла». За благопожеланиями следовали шутливые сценки: «осел» орет и брыкается, «кот» ходит из угла в угол в поисках лакомства и мяукает и т. п.{322}.
Пережиточными формами ритуала проводов на «тот свет», несущими явственное свидетельство трансформации его как в знаковые формы отправления на «тот свет», так и в символические формы, выражающие осуждение и пресечение его, насыщена святочно-новогодняя обрядность. В качестве образца первой формы может служить обычай подходить к яблоне с топором, угрожая срубить ее, если будет плохо родить. Здесь удар топором под деревом — одна из форм отправления языческого ритуала — вследствие утраты и забвения основного смысла изжившего себя ритуала, длительной деградации явления в народной традиции и переосмысления его сменяется символической угрозой плодоносящему дереву. При полной трансформации формы самого действа остается продуцирующая направленность его — сохранение и усиление плодоносящей силы в предстоящем году. Знаковые формы осуждения отброшенного обществом обычая выражены в различного рода «глумах», таких, например, как закидывание на крыши старых саней (и телег), — ритуальных предметов в прошлом ритуале; литье воды в трубу как знак пресечения одной из самых архаических форм его, от которой тянутся нити и к разным формам культа предков, и к почитанию печи-очага, и к похоронам покойников в доме, в подполье, под печью-очагом.
По всей видимости, одной из форм трансформации ритуала отправления на «тот свет», слившейся с христианской обрядностью, является югославянский обычай вылавливания брошенного в крещенскую прорубь креста и торжественного несения его по селению «героем дня»; он вызывает ассоциации с торжественным выведением из тайного укрытия или вынесением из глубокого яра мудрого героя славянских преданий.
Заключающие цикл святочных ритуалов действа несут в себе красноречивое свидетельство органичного синтеза языческих и христианских ритуальных действ в значительнейшем из традиционных празднеств. Рождественско-новогодний цикл, для которого характерен особый моральный климат — гуманности, высоконравственного отношения к окружающим, всяческого содействия миру и ладу душевному как в самом себе, так и в соприкосновении с родней и согражданами, завершается так далеко не случайно. Вероятно, здесь нашло знаковое выражение превращение варварского обычая в общественное действо, символика которого несет в себе торжество самой гуманной религии над прошлой, где суровые формы культа предков воспринимались как основа поддержания мироустройства. И восторжествовавшие в обществе гуманные формы почитания предков, с особой силой выраженные в святочном цикле, по сущности символики отображают положение вещей, так ясно и лаконично выраженное Евсевием Кесарийским. С принятием христианства самый жестокий из языческих обычаев, к тому времени уже утративший обоснование в мировоззренческих постулатах общества, трансформируется в знаковые и символические формы, сохраняя при этом основную функциональную направленность — почитание обожествленных космических предков, стремление в обращенности очищенной от всякой скверны души с их помощью поддерживать установленный ими миропорядок.