А смерть – вот она. Мы сидим у костерка, говорим негромко, пьем чай, а где-то в мертвецкой лежит длинное холодное тело девушки, с которой я говорила несколько часов назад. Как? Почему?

Но мне не у кого спросить об этом.

В конце концов, почему бы просто не забыть о ней?

Ввалились в столовку, опухшие от сна. На столах стаканы с темной жидкостью. «Вино» – понимаю.

– Проспали? – елейным голосом спрашивает Лена.

– Не пойму, что с будильником, – оправдывается Ольга. Я ошарашенно смотрю по сторонам.

Поварихи сидят за столом тесной кучкой с ними экономистка Валя. Они говорят тихо. Разговор очень важный. Мы, топчемся на месте, не решаясь присесть, потому что чувствуем себя помехой этому важному разговору.

Лена все-таки поднимается со своего места:

– Вот, помяните, – она подает нам стаканы с вином. – Могу бутерброды сделать, каша кончилась…

Они смотрят на нас с осуждением.

– Девочки, что все-таки случилось? – видимо, на моем лице написано действительное и полное неведение. Женщины немного оживляются.

– Ой, да сами толком не знаем, – с досадой говорит Марина. Лена ставит перед нами тарелку с колбасой, пачку масла, хлеб и печенье:

– Кофе, чай, наливайте…

– Спасибо, – мы робко усаживаемся.

– А вы что, правда, вчера ничего не слышали? – спрашивает Лена.

– Мальчишки болтали… Но, неужели, правда?

– Да, утонула…

– Как?!

– Элька сказала, что пыталась ее спасти.

– Ох уж эта Эля!

– Послушайте, мы видели как, сестренка этой девушки мечется по берегу. Это перед ужином было…

– Ну да. Собрались от скуки, пошли в поселок. Сигареты, фрукты, то да се… Зашли в кафе, выпили водки. Потом девчонки вроде на рынок пошли, а Эля с москвичом и Юлей пить остались…

– У Эльки глотка луженая, сколько ни влей, все – ничего, особенно на халяву.

– Так что, эта девушка пьяная поплыла, что ли? – спросила я.

– Да, неизвестно, – ответила Марина, – разве от Эльки добьешься чего! Только, говорят, Юльку мужики вытащили, когда ее уже к берегу прибило. Одетую…

– Так кому тогда Эля искусственное дыхание делала? – удивилась Ольга.

– А хрен ее знает!

– И, главное, – быстро заговорила Лена, – девчонки-то за Юлей в кафе вернулись. Только Юльки в кафе не было, сумка под стулом стояла. Москвич совсем пьяный, и эта – сказала «идите, мы сами дойдем». Они спросили, где Юля. Элька ответила, что пошла в туалет…

– Так, может, ее действительно УЖЕ не было?! – ахнула я.

– Может, и не было. Только, кто же знал, – Лена зыркает на мать и продолжает, – Элька нам говорила, что у нее с москвичом несерьезно, и она его на бабки крутит, чтоб он ее поил, значит…

– Да Юлька-то ей зачем понадобилась! Ну и пила бы со своим москвичом!

– Дожди, народ пьет со скуки, – робко предположила я. И тут же поняла, что сморозила глупость.

– Господи, что теперь дядь Валере будет! – Лена схватилась ладонями за щеки.

– Ничего не будет. – Сказала я. – Несчастный случай произошел не по его вине и не на его территории.

– Юлька сколько раз ночью пьяная плавала, – неожиданно объявила Валя. – Да. И я с ней плавала. Мы далеко заплывали. Она вообще – спортсменка!

Теперь все мы смотрели на нее.

– Слава Богу, что не у нас! – прошептала Марина.

– Валера как?

– Переживает. Вчера телеграмму родителям дал, в морг ездил… Ой… – Марина взмахнула рукой.

– Главное, – снова заговорила Лена, – семья у Юльки бедная. Они только на ее зарплату жили. Она сварщицей работала.

– Надо деньги собрать, – предложила Валя. – Только жадные все, не допросишься.

– В обед объявить – предложила я.

– Точно! И пусть только попробуют отказаться!

После обеда Валентина со строгим лицом важно пересчитывала собранные деньги. Она доставала смятые купюры из полиэтиленового пакета и складывала в аккуратную пачку. Поварихи вытягивали шеи, стараясь вычислить сумму.

Валентина скорбно покачивала головой и молчала.

– Ну, сколько там? – не выдержала Марина.

– Мало, трех тысяч не набирается.

– Хоть так…

– Жлобы, пропивают больше! По десять рублей положили и, словно облагодетельствовали.

– Может, денег нет, – предположила я.

– Ладно, не защищай! – отмахнулась Валентина.

Я и не защищала. Дело в том, что мы с Ольгой попытались выпросить денег у дикарей. Но наша попытка не увенчалась успехом. Сейчас нам было стыдно, мы боялись, что нас спросят об этих деньгах. Но никто не спросил.

Советский появился только на следующий день. Он был измучен. Подсел на ужине.

– Как ты? – спросила.

– Устал. – Он попросил себе стакан чая. Я опередила Мишу, налила сама.

– Есть не хочешь?

– Какой там, – он отмахнулся.

– Может, тебе валерьяночки накапать? У меня есть.

– Не, спасибо… Маринка уже накапала. Слушай, у тебя, случайно нет медицинского образования?

– Нет.

– Жалко. Я подумал: уколы делаешь, в лекарствах разбираешься… Вдруг, есть. Мне медсестра нужна.

– А Эля?

– Я ее выгнал. Дал зарплату и пожелал всего хорошего. Сегодня. Всех отправил: родителей и сестру Юли с телом…

– Они приезжали?

– Да.

– И как?

– Веселого мало. Чем мог, помог. У нас, сама знаешь: кому горе, а кому – куш сорвать… Вся эта бюрократия… У-ф-ф!

– Деньги успели передать?

– Деньги? Да. Лена прибегала, принесла. Я им еще 15 тысяч от себя дал.

– Администрация как-нибудь поучаствовала?

– Что? Не смеши меня! Они ж только брать приучены.

Туча повисла над морем: тяжелая, лилово-серая, взбаламученная, словно грязные комья войлока. Она тянула к воде длинные синюшные щупальца и ворчала далеким громом.

Советский тревожно бегал по берегу. Вместо белых штанов – водолазный костюм зеленый, с черными вставками. Он стал похож на экзотического ящера, только что сбросившего хвост. Дождь то принимался сыпать торопливо, то затихал. И тогда все замирало, даже море, странно притихшее, серое, как-то робко шевелило гальку на пляже.

Мы миновали влажный, по особенному просторный берег, перешли пересохшее русло речки. В столовой народу было немного. Поварихи испуганно смотрели на тучу.

– Доброе утро…

– Ой, доброе, – Лена явно досадовала.

– Как вы думаете, девочки, это ураган? – глупее я ничего не придумала.

– Откуда я знаю! – в сердцах бросила Лена.

– Но ты же боишься. Я вижу. То есть, ты можешь предположить, чем все это чревато. – не унималась я.

– Да, чем угодно! Может просто пронести и все. А может… Все, что угодно может!

– Понятно… – Ничего мне не было понятно. Хотелось узнать у старожилов о погоде, но старожилы прогнозы делать не рисковали.

Во время завтрака снова пошел дождь. Но теперь он окреп, лил тугими, частыми струями, потом вода хлынула без удержу, как будто в небесном водоеме вывалилось дно. Мальчишки и Ольга решили проверить дикарей. Я осталась под навесом, слушала и смотрела, как дождь превращается в ливень, как скапливается вода и заливает землю, как она собирается в лужи, и лужи вскипают и пузырятся, подбираются к моим ногам, окружают столовскую печь…

– Как настроение? – крикнул мокрый Советский, забегая под навес.

– Нормально, – ответила я. – Ты у ребят на островке был?

– Мы только что оттуда, – сказали вернувшиеся мальчишки.

– Как там?

– Пока нормально, – ответил Валера. – Но я предупредил: если будет заливать, чтоб хватали вещи и бежали на склон. – Распорядился и нырнул в ливень.

По руслу хлынула вода. Бурые потоки слились, объединились и помчалась грозная горная река. Она кинулась в ворчащее море, схватилась с ним, и воды встали на дыбы, как два борца, сжимающие друг друга в мощном захвате. Море взревело гневно, но река не отступила, ее мутные воды заляпали грязью прибрежные волны и все кипело, кипело…

Лена с застывшим лицом смотрела на ливневую стену.

– Ой, мамочка, мама, – шептали ее губы.

Мальчишки решили проверить, можно ли перейти реку вброд, но их вернули с руганью.