Противоречия между СССР и союзниками назревали не только на польском направлении, но и в вопросах о послевоенном устройстве Югославии, Чехословакии и других государств, находившихся под оккупацией германских войск. Черчилль придавал работе с руководителями правительств этих стран, находившихся в Лондоне, первостепенное значение. Характерен в этом отношении такой факт. Когда министры иностранных дел США, СССР и Великобритании в октябре 1943 года готовились к встрече в Москве, в Лондоне прошло закрытое совещание, которое провел руководитель британского внешнеполитического ведомства А. Иден. Это совещание состоялось 7 октября. На него были приглашены министры иностранных дел союзнических правительств. Иден проинформировал их о целях своей поездки в Москву и заверил, что «британская делегация не будет пытаться прийти к определенным соглашениям, но вполне возможно, что удастся заключить временное соглашение по ряду вопросов, касающихся сотрудничества трех держав во время и после войны». Решение Идена стало известно советским разведчикам, и они доложили в Москву об этой позиции британского министра иностранных дел.

12 октября 1943 года Иден сообщил в Москву британскому послу К. Керру[57], что «на конференции также будут обсуждаться польские дела, положение на Балканах и в Иране»[58].

Советская разведка (внешняя разведка НКГБ и военная разведка) добыла сведения о совещании, проведенном Иденом в Лондоне, и даже узнала о содержании послания Идена Керру. Как это было сделано — профессиональная тайна советских разведок.

Вопрос о будущем Польши обсуждался на переговорах И. В. Сталина с президентом США Ф. Рузвельтом и премьер-министром Великобритании У. Черчиллем на Тегеранской конференции.

Польская проблема неоднократно возникала в переписке руководителей стран антигитлеровской коалиции в первой половине 1944 года. Активизировалась эта переписка между Москвой, Вашингтоном и Лондоном летом 1944 года.

В Москве не было недостатка в сведениях о взаимоотношениях руководителей США и Великобритании с польским правительством в эмиграции и о планах нового премьер-министра С. Миколайчика. Некоторые сведения закрытого характера по этой проблеме из Вашингтона направлял в Центр разведчик Л. А. Сергеев (Морис), из Лондона — генерал-майор И. А. Скляров (Брион), советский военный атташе в британской столице.

Тем нс менее ни Брион, ни Морис не смогли добыть сведений о том, что польское правительство в эмиграции готовилось летом 1944 года поднять восстание в Варшаве с целью установления в польской столице своей власти до вступления в нее передовых частей Красной армии.

Отсутствие сведений в распоряжении советской военной разведки о подготовке восстания в польской столице можно считать одним из крупных недостатков в работе ГРУ в 1944 году. Произошло это, как представляется, по двум основным причинам. Первая причина состоит в том, что сотрудники резидентуры советской военной разведки потеряли контакты с польскими разведчиками. Неофициальных источников в польской эмиграционной среде военная разведка нс имела. В Центре считали, что в этом не было никакой необходимости. Вероятно, не обо всех планах польского правительства и эмиграции были информированы американский президент и британский премьер-министр.

Вторая причина отсутствия сведений в Главном разведывательном управлении о планах польского эмиграционного правительства начать восстание в Варшаве, как представляется, состояла в том, что подготовка этого восстания проходила в режиме абсолютной секретности. В планы поляков был посвящен ограниченный круг лип.

В июне 1944 гола советский разведчик Л. Сергеев докладывал и Центр из Вашингтона о том, что американскую столицу посетил польский премьер министр С. Миколайчик. Во время пребывают и американской столице он был принят президентом США Ф. Рузвельтом.

Точных сведений о содержании переговоров Рузвельта и Миколайчика Сергеев добыть не смог. О результатах этой встречи сообщил в Москву не советский разведчик, а сам президент США Ф. Рузвельт, который 19 июня 1944 года направил И. В. Сталину личное секретное послание. Рузвельт не сомневался в том, что советская разведка доложила Сталину о визите в Вашингтон польского премьера. Поэтому в первой же строчке своего послания Сталину Рузвельт сообщал: «Как Вам известно, польский премьер-министр г-н Миколайчик только что закончил краткий визит в Вашингтон, и по причинам, которые посол Гарриман Вам уже объяснял, я считаю его визит желательным и необходимым в настоящее время…»[59]

В том, что Рузвельт назвал визит Миколайчика в Вашингтон «желательным», нет ничего удивительного. Рузвельт знал, что советский Генеральный штаб в это время уже завершил разработку плана операции «Багратион». Об этом Сталин сообщил американскому президенту 6 июня 1944 года. Верховный главнокомандующий писал Рузвельту: «…Летнее наступление советских войск, организованное согласно уговору на Тегеранской конференции, начнется в середине июня на одном из важных участков фронта…» И далее: «В конце июня и в течение июля наступательные операции превратятся в общее наступление советских войск…»[60]

Понятным на первый взгляд может показаться и то, что Рузвельт назвал визит Миколайчика в Вашингтон «необходимым в настоящее время».

Наступательные операции Красной армии, которые, как сообщал Сталин американскому президенту, в течение июля «превратятся в общее наступление советских войск», должны были завершить освобождение всех советских земель и привести к переносу боевых действий на территории Польши, Чехословакии и других оккупированных немцами государств. Вступление войск Красной армии на территории этих государств было новым военным и, важнее всего, политическим фактором в войне, которая продолжалась на Европейском континенте. Несомненно, Миколайчик и его партнеры ждали этого момента, готовились к нему и опасались его. Они трезво оценивали складывающуюся обстановку и понимали, что от Москвы до Варшавы ближе, чем от Лондона или Вашингтона. Поэтому к власти в Польше, как считал Миколайчик, могли прийти те силы, которые окрепли на территории СССР и создали новую польскую армию. Войска Миколайчика были далеко от советско-германского фронта.

Рузвельт сообщал Сталину о тех впечатлениях, которые он «вынес из бесед с Премьером Миколайчиком», и делился своими «откровенными суждениями» о них[61]. Он подчеркивал, что визит польского премьера «не был связан с какой-либо попыткой с моей (Рузвельта. — В. Л.) стороны вмешаться в существо разногласий, которые существуют между польским правительством в изгнании и советским правительством. Хотя у нас состоялся искренний и полезный обмен мнениями по многим различным вопросам, касающимся Польши, я могу заверить Вас, что никакого определенного плана или предложения, каким-либо образом затрагивающего польско-советские отношения, не было подготовлено»[62].

В послании Рузвельта обращает на себя внимание тот факт, что американский президент поверил, что «первоочередной заботой» Миколайчика являлось «установление самого полного сотрудничества между Красной армией и силами польского подпольного движения в совместной борьбе против нашего врага…»[63]

Визит Станислава Миколайчика в Вашингтон был попыткой поляков использовать возможности США для оказания давления на СССР с целью изменения отношения Советского Союза к польскому правительству в эмиграции. В дипломатической практике такие приемы используются постоянно.

В конце июня Красная армия вступила на территории, которые советское правительство признавало польскими. Американский дипломат Дж. Ксинан писал по этому поводу в своих воспоминаниях: «Советское правительство утвердило на освобожденной территории в Люблине Польский коммунистический комитет, который… превратился в Польский комитет национального освобождения»[64].