На итальянских картах 14–15–го веков указывается город Палластра, как раз на месте Белосарая. А коса называется Балестра. Капитаны греческих судов и сейчас называют Белосарайскую косу Балестра…

Учитель Косогубов слился в воображении Куинджи с дедом Юрком. На завалинке маленький Архип слушал рассказы старика затаив дыхание, а потом, уединившись, пытался запечатлеть их в немудреных рисунках угольками на дощечках и на стенах. Теперь желание оживить события рождалось незамедлительно, хотелось отобразить их на бумаге сразу. Это как потребность человека передать словами охватившее его чувство радости или гнева.

Архип вытащил из сумки тетрадь и карандаш. Импровизировать стал без раздумий. Море, крутые скалы на берегу, на волнах — корабли–парусники. На него с удивлением посмотрел сосед по парте, а потом шикнул. Но для юного художника уже ничего не существовало вокруг — ни вредного мальчишки, ни учеников в классе Лишь ровный голос учителя властвовал над ним, то приближаясь, то удаляясь.

Был момент, когда Косогубов обратил внимание на склонившегося над тетрадью Куинджи. Он подошел к парте. Ученики привстали с мест в предвкушении первого наказания их товарища. Семен Степанович по на–ступившей тишине понял это. Он обвел класс прищуренным взглядом, поднял кверху палец и тихо произнес:

— Тс–с!

Отошел от ничего не заметившего Архипа и продолжал рассказ:

— Как гласит одно из преданий, на месте нашего Мариуполя был казацкий город Домаха, или Адамаха. Вот послушайте легенду, которую записал архиепископ Гавриил. — Учитель взял со стола тетрадь и начал читать: — «Близ устья Кальмиуса при втечении в море находился небольшой овраг, или по здешнему наименованию «балка». Рядом с ней жила запорожанка Домаха. Ей надоело ходить на Кальмиус за водой через балку, и она придумала средство облегчить себе труд. Мало–помалу перекопала она узкий слой твердой земли, отделявший овраг от речки, и часть воды хлынула в новое ложе. Таким образом, у Кальмиуса составилось двойное устье, или по местному выражению «два гирла». Новое устье получило от народа название речка Домаха».

Куинджи оторвался от рисования, посмотрел на учителя, но, казалось, видел не его, а что‑то другое там, за спиной Косогубова, за школьными стенами, проникая сквозь годы в далекое и совсем недавнее прошлое…

— Должно быть, в 15 —1б–м веках казацкий поселок тоже назывался Домахой, ибо имя Адомахи упоминается в 1782 году, и Адомахиа — в 1826 году. Во второй половине прошлого века на месте собора и базарной площади стояла крепость Кальмиусской паланки. В ней находилось шестьсот казаков во главе с полковником Грицьком Гаркушей. Они защищали промышленников, ходивших за солью на Бердянское озеро, и рыболовов в Азовском море… Как и раньше, по приазовским землям проходят важные дороги: почтовая от Екатеринослава через Орехов, Мариуполь в Таганрог. В Крым, в Александровск, Павлоградский и Бахмутский уезды пролегают транспортные пути… Старожилы рассказывают, что вокруг Мариуполя находились леса…

Архип встрепенулся, оторвался от рисунка и, подняв глаза на учителя, чуть подался вперед. «Леса? Но где же они? — мысленно задал вопрос. — Я сразу же пойду туда».

— Но их, к прискорбию, извели, — вздохнув, сказал Косогубов, — Только в балках можно встретить островки терновника, вербняка, шиповника. Есть они и на берегах Кальмиуса и Кальчика. Правда, во влажной долине на земле донских казаков растет небольшая рощица. Она в двух верстах от города.

«Все равно пойду», — снова подумал Куинджи.

Раздался звонок. Семен Степанович разрешил ученикам идти на перемену и окликнул Архипа:

— Подойди ко мне.

Он устало опустился на стул, достал желтый платок и, прикладывая его к вспотевшему лбу, смотрел на медленно приближавшегося Куинджи.

— Твои занятия рисованием похвальны, — проговорил Семен Степанович, беря длинными твердыми пальцами пуговицу на Архиповой жилетке. — Однако, братец, на уроках не нужно отвлекаться.

— Эт‑то, я не отвлекался. Слуша–а-ал, — запинаясь, но твердо ответил парнишка. — Слушал и рисова–а-ал.

— Понимаю. Ты так можешь, а другие нет. Видишь ли, твое рисование на уроках будет дурно влиять на остальных.

— На–а… Эт‑то…

— Погоди, не перебивай. Чтобы слушать и рисовать одновременно, необходимы способности. У коих нет их, начнут заниматься чем угодно другим. Прилежания к учению не станет. Понимаешь? Ты дома рисуй.

— А в школе? — поднимая тревожный взгляд на Косогубова, спросил Архип, — Я пришел сюда учиться рисова–а-ать.

— Нет, братец. Понимаю тебя. Но в нашем училище не учат рисованию, — сказал вдруг опечаленно учитель, но сразу же ободряюще добавил: — Ты, Куинджи, овладеешь другими науками…

— У меня нет толстой бумаги и красок, — прервал Архип. — Я никогда не видел, как рисуют настоящие художники. Не учат… Но я все равно буду художником. Вырасту и буду, — сказал он глухо и выбежал из класса.

Тихие дни осени, казалось, начинались в глубине моря, над которым стоял густой туман. В нем катилось голубое солнце до тех пор, пока не вырывалось в синеву неба и не начинало рассекать молочную пену золотыми лучами. Туман заползал в балки, цеплялся за пожелтевшие кусты терновника, плавал над Кальмиусом и Калачиком.

Отправляясь в школу, Архип не раз наблюдал с Карасевского обрыва причудливую игру утренних красок. Первая неделя занятий пролетела незаметно. Знакомился с новыми ребятами, ходил с ними по улицам города — и все было интересно. Однажды Кирьян выкрикнул:

— А вода на море теплая, можно купаться!

Решили отправиться к морю. По дороге бросили жребий, кому первому входить в воду. Но на берегу Архип молча разделся и с разбега окунулся в бирюзовую волну. Размеренно взмахивая руками, поплыл на глубокое место. Вода была теплее воздуха, приятно щекотала тело, будоражила и радовала. Он впервые пожалел, что так редко купался летом. Больше пропадал в степи. Да и признаться — тянет она сильнее… Подплыл Каракаш и Сафатеев. Начали брызгаться, нырять, гоняться друг за другом. Вдруг Куинджи взглянул на берег и притих. Там одиноко стоял Кирьян. Его худенькая фигура казалась беззащитной, обиженной. Архипу стало жаль товарища, и он поплыл назад. Одеваясь, спросил участливо:

— Эт‑то, чего не купа–а-аешься?

— Хвораю часто, — ответил Кирьян. — А как хочется!

— Давай с лета вместе… Гла–а-авное привыкнуть.

— Ты сильный. Тебе привыкать не надо.

— Какой там сильный? — глухо проговорил Архип. — Не все получается. Заставляют учить закон божий и арифметику. Мне бы рисовать научиться.

— Закон божий — интересный.

— Семен Степанович лучше рассказывает. Все вижу, что он говорит.

На берег выскочили Каракаш и Сафатеев. Куинджи сразу умолк. Постоял, пока ребята оделись.

— Эт‑то, я берегом, — сказал тихо, повернулся и пошел в сторону Карасевки…

В воскресенье к Архипу подбежала сияющая Настя.

— Ой, как хорошо! — воскликнула она. — К тебе вечером придет Феня. У них свадьба. Ты будешь играть песни.

— Ладно, — отозвался он. — Куда собралась?

— К тебе.

Ее непосредственность смущала парнишку. Его новые товарищи открыто презирали девчонок, не водились с ними, а он своим лучшим другом считал Настеньку. Чувства привязанности к ней и неловкости перед мальчишками недолго боролись в его сердце.

— Я — в степь. Пойдешь? — спросил он.

— А где мешок?

— Какой мешок? — не понял Архип.

— Для кизяков.

— Просто так пойдем. Нынче воскресенье, уроков нет.

— Ой, как хорошо!

Они выбежали на шлях, прибитый росой и потому не пыливший, как летом. Взялись за руки и пошли в сторону Кальчика. Побуревшая степь пахла полынью и сладкими дынями. Стушевались, потускнели летние краски. Темно–голубые съежившиеся свечи васильков тоскливо глядели на высокие белые облака; закостенев, прижались к земле желто–коричневые бессмертники. Насторожился в ожидании дождей и ветров синеголов. Вот–вот налетит низовик, сломает сухой катран и понесет его, как перекати–поле. Нахохлился, стал черно–зеленым с рыжими бутонами колючий репейник. Совсем поседел ковыль–тырса. А ромашка нет–нет да и мигнет желтым глазом из‑за сизого куста полыни. А что это там вдали? Как розовый островок.