Робот–стюард, уродливый субъект с кубообразным телом и стальными манипуляторами, принес кофе. Тан принял бокал с трепетом тайного сластолюбца. Вопреки слухам, он ненавидел виски, но обожал кофе. Тан очень много делал вопреки. Зажмурившись, словно сытый кот, он принялся пить обжигающее варево. Его окружала стерильная тишина, наполненная лишь беззвучным перешептыванием звезд. Беззвучное перешептывание — скажете, нонсенс? Наверно, но Тан точно знал, что звезды перешептываются, сообщая друг другу свежие сплетни. Тан ощущал их голоса — тонкие и смешливые у оранжевых, задиристые у сверхновых, усталые у засыпающих. Он жалел этих, последних. Закономерно и естественно, когда умирает человек, столь слабый и несовершенный, но как же страшно, когда засыпает звезда, прекрасный цветок, достойный жить вечно. Тану приходилось видеть заснувшие звезды, однако он никогда не приближался к ним. Заснувшая звезда теряет свое естество. Она становится злобной и коварной, затягивая неосторожно приблизившихся гостей в свои хладные путы. Тан знал это, ему довелось быть свидетелем подобной смерти.

Рейдер мягко изменил курс, ложась на новую траекторию. Тан поставил пустую чашку и сладко потянулся. Тело наполнилось приятной истомой, расслабленный мозг блаженствовал. Тан представил, как славно проведет время на родной планетке, купаясь в волнах карликового моря и нежась в ласковых лучах звезды Солл. А ночами он будет любоваться спрятавшимися за панцирем атмосферы, неестественно далекими звездами. Ведь порой становится так утомительно ощущать близкое присутствие раскаленных светил.

— Мэйдей! Мэйдей!

Тан рывком привстал из кресла. Кто–то взывал о помощи. Вырывающийся из динамиков голосок был слаб и беззащитен.

— Мэйдей! Мэйдей! — тоненько, словно крохотная птичка.

Тан О’Брайен ухмыльнулся. Дешевый трюк! У хранителей всегда было туговато с фантазией. Он не клюнет на приманку. Тан попрочнее обосновался в кресле и вызвал стюарда.

— Еще кофе!

Мигая, перешептывались звезды, только теперь в их неслышный говорок врезался детский испуганный голос.

— Мэйдей! Мэйдей! — И совсем тихо, на выдохе: — Помогите, пожалуйста…

Быть может, Тана проняло это «пожалуйста», быть может, близость долгожданного отдыха расслабила его жестокую волю, но он вдруг сделал то, чего не должен был делать — Тан включил пеленгаторы.

Крик шел с маленькой планетки у желтой звезды. Однажды, давно, Тану О’Брайену довелось побывать здесь. Он обшаривал параболическое кольцо, ища укромный уголок. В числе прочих Тан осмотрел и эту безымянную планетку. Она была так себе, бывают и лучше. Вполне пригодная для жизни, но тусклая и неуютная. Мало солнца, зато в переизбытке влаги; душный липкий воздух, густой туман, обилие слизней, уродливых насекомых, пресмыкающихся и прочей нечисти. Хорошее место для ссылки, но не для уютного гнездышка. И кому только пришло в голову высадиться на ней?!

Коснувшись пальцем клавиши, Тан выключил пеленгатор. Его могли засечь, а это создало б лишние и ненужные трудности. В рубку вкатился стюард, бережно сжимавший манипуляторами поднос. Тан взял серебряный, оправленный в термоизолирующую оболочку бокал и подул на дымящуюся жидкость.

— Мэйдей! Мэйдей! Помогите! Помогите хоть кто–нибудь!

Тан дул на кофе, пристально разглядывая мечущиеся над черной поверхностью облачка пара. От голоса исходил непритворный страх. Кому–то было очень страшно. Тан невольно представил себе эту бездну ужаса, во власти которого находилось слабое, оторванное от мира существо. В низу живота родился рой холодных колких иголочек. Разделившись надвое, иголочки скользнули по ногам и несколько раз ощутимо кольнули в ступни. Тан мрачно усмехнулся. Страх? Подобного с ним не случалось уже много лет. Чей–то, чужой страх. Он отхлебнул кофе, и тот показался отвратительно кислым, словно в него сыпанули хинина. Тан едва не сплюнул.

Голосок продолжал настаивать:

— Мэйдей! Помогите! Отзовитесь, кто–нибудь! — И, наконец, с большой заминкой, словно с трудом находя в себе силы признаться: — Мне страшно…

И Тан не выдержал. Будь что будет! В конце концов, с чего это вдруг хранители непременно должны прощупывать именно этот район? И страх! Этот страх! Тана передернуло. Он включил связь и, кашлянув, проговорил:

— Внимание, слышу ваш сигнал. Что случилось?

С мгновение было тихо. Должно быть, голосок уже потерял надежду быть услышанным и внезапный ответ ошеломил его. Затем он очнулся и закричал:

— Помогите! Мы потерпели аварию! Здесь…

— Кто мы? — жестко перебил Тан.

— Папа, дядя Алрон и я.

— Кто ты?

— Я, Касси… — Голос осекся, после чего смущенно, хотя и не без доли жеманства, поправился: — То есть Кассиопея.

Тан усмехнулся — ну и имечко! Ему вдруг захотелось прервать разговор и забыть обо всем. Но он почему–то не сделал этого.

— Сколько тебе лет, Кассиопея?

Прежде чем ответить, голосок помедлил, должно быть, озадаченный, а может быть, и слегка обиженный подобным вопросом.

— Одиннадцать.

Тан машинально, не отдавая себе отчета в том, что делает, покачал головой.

— А где же твои папа и дядя?

Из динамиков донесся характерный звук, словно Кассиопея шмыгнула носом, после чего последовал ответ:

— Они ушли в лес и не вернулись.

Голосок звучал сдавленно. Тан понял, что девочка с трудом удерживается от того, чтобы не разрыдаться.

Идиотская, более того — мерзкая ситуация. Лес на безымянной планетке был далеко не самым лучшим местом для прогулок. С родными девочки могло случиться что угодно.

Тан замолчал, размышляя, и это молчание испугало голосок.

— Почему ты ничего не говоришь? Ответь! Не молчи, пожалуйста! — Из динамиков донеслись всхлипывания.

Ничто так не раздражало Тана, как слезы.

— Не плачь! — приказал он грубым тоном. — Я думаю, смогу ли помочь тебе.

— А разве можно поступить иначе? — высушив слезы, тут же отреагировал голосок.

— Можно, — ответил Тан. — Я спешу. Я очень спешу.

Он не хотел ни вдаваться в более подробные объяснения, ни тем более объявлять свое имя. Это было бы глупо. Тан все сильнее жалел, что ввязался в эту историю. Еще можно было положить ей конец, просто оборвав разговор, но Тан знал, что не сможет так поступить.

Еще мгновение назад он не был уверен в этом, но за это мгновение голосок произнес фразу, от которой что–то оборвалось в груди Тана.

— Помоги мне, пожалуйста! — Она здорово говорила свое «пожалуйста», эта плачущая девчонка. С такой надеждой и беззащитностью, что Тан понял, он не сможет отключить передатчик и позабыть об этом разговоре.

— Хорошо, — сказал он, удивляясь самому себе. — Я вытащу тебя. Дай точный пеленг.

Тан почти физически ощутил, как обрадовалась девочка. Так радуется приговоренный к смерти, когда ему объявляют, что палач болен и нужно подождать пару дней, пока ему не станет лучше.

— Сейчас, сейчас… — После краткого оживления в голоске появилась растерянность. — Я… не знаю, как дать этот самый пеленг.

— Около режекторной панели есть ряд из пяти красных кнопок. Надо…

— Я не знаю, где режекторная панель.

Тан О’Брайен беззвучно выругался.

— Ну хорошо. Ничего не трогай. Я попытаюсь найти тебя и так. Только нужно, чтобы ты постоянно что–нибудь говорила. Я буду искать тебя по голосу.

— А что я должна говорить?

Тан почувствовал нешуточное раздражение.

— Что хочешь. Рассказывай о себе, о своем папаше, о бабушке, о той дерьмовой планетке, на которую тебя занесло, о звездах, лужах, облаках… Давай, не молчи! — велел он, включая пеленгаторы на полную мощь.

— Я буду петь, — решил голосок.

— Хорошо, пой. — Тан кисло скривился. — Только не переставая.

И девочка запела. Тоненький голосок ее ломался, словно туго натянутая струна, но пела она удивительно хорошо. До того хорошо… — Тан попытался ухмыльнуться, но внезапно обнаружил, что у него в горле образовался комок.

— Дерьмо! — выругался он, сглатывая.