«Как быть? — снова подумал я.— Звонить? Поздно. Да и ближайший аппарат где-то в Торговых рядах...»

— Смотри! — Смердов показал в сторону Молочной горы.

На набережной появилась черная, со штырем антенны на крыше «Волга». Она приближалась на большой скорости. И хотя машина была без привычной полосы на кузове, не приходилось сомневаться в том, что «Волга» — милицейская и что ее рейд связан с людьми, копошившимися под нами.

Внизу тотчас форменная паника! Хлопнула крышка багажника. С-Перебитым-Носом выхватил у Костлявого чемоданчик с деньгами и бросился к такси, но сесть не успел — милицейская «Волга» была уже рядом,— а лишь сунул чемоданчик на заднее сиденье обогнавшему его, медлительному на вид, но, как оказалось, чрезвычайно сноровистому в этих делах напарнику.

«Волга» мгновенно развернулась, отрезая обе машины от «осевой». Взвизгнули тормоза. Дверцы «Волги» раскрылись, и четверо находившихся в ней людей, включая шофера, одновременно кинулись к растерявшимся, не успевшим ничего предпринять пассажирам такси и «Москвича».

Группу захвата возглавлял коренастый, немолодой уже мужчина в кожаном пиджаке, В руке он держал пистолет.

- Я заместитель начальника областного уголовного розыска Мустафин! - крикнул он.— Всем оставаться на местах!

Это была первая операция по задержанию преступников которую мне пришлось наблюдать но в кино, а наяву. До этого, несмотря на настойчивое желание стать сыщиком, я никогда в жизни не разговаривал ни с одним оперативным уполномоченным, никогда не видел ни одного из них в работе.

...Посетитель продолжал что-то говорить, но старший опер больше его не слушал — внимательно смотрел на меня. Чубатый, в широченных галифе с кантом, в сапогах и кожане, несмотря на резкость и бешеные, навыкате, глаза, Войт оказался простым и бесхитростным.

Он поманил меня к двери. Здесь нас нельзя было подслушать.

— Слышишь, Малевич...— зашептал он.— Сделай доброе дело: посиди с человеком. Я на минуту. Жена ждет. Договорились ботинки мне покупать. Ничего делать не надо... Мустафина знаешь?

— Видел...

У меня еще стояла перед глазами утренняя сцепа задержания спекулянтов на набережной.

— Вот и хорошо...— Войт просветлел лицом.— Если Мустафин спросит, скажешь: вышел по этому делу,— он кивнул на сидевшего,— сейчас будет.

— Понял.

Войт обернулся к посетителю.

— Побудешь здесь с товарищем, Павел Ильич. Это следователь Малевич.— Он снова обратился ко мне: — Отдохни, пока обстановка позволяет.

Трудно сказать, что Войт имел в виду по поводу обстановки. Кроме шкафа с двухъярусным тяжелым сейфом в кабинете стояли еще два видавших виды, сдвинутых в середину стола и несколько разнокалиберных стульев.

— Как вы здесь работаете? — спросил меня Павел Ильич, когда Войт вышел. Рано обрюзгший, с капризным лицом, в костюме из светлой китайской чесучи, оп сидел на самом краю облезлого стула, стараясь не прислоняться к спинке.— А запах! Нет, вы меня извините...

Кабинет действительно пропах присутственным местом, в котором присутствуют — не спят, не готовят, а если едят, то лишь всухомятку. Источником стойкого этого амбре мог, вероятно, считаться шкаф. В обшарпанном, со сломанной дверцей, узком ящике росссыпью лежали всевозможные бланки, отпоротые, не очень свежие подворотнички, заношенные погоны, петлицы, а кроме того, фибровые жесткие приспособления для чистки пуговиц в количестве, превышавшем их мыслимый расход. За шкафом стояла заряженная салом огромная крысоловка; этот надежный капкан, находившийся постоянно на виду, мог считаться неким символом.

— Ваш товарищ пригласил меня на минуту... Поприсутствовать в качестве понятого,— пояснил Павел Ильич.— Минута эта длится уже больше часа, а мне нездоровится. У меня астма...

В кабинет заглядывали оперативники, не увидев Войта, закрывали дверь. Павел Ильич дышал тяжело.

— Такая духота...

Я поднялся к окну, дернул форточку. Весна только еще начиналась. Между двойными рамами чернела прошлогодняя вата. Несколько дохлых мух, на вид легких, почти невесомых, довершали картину.

— Теперь лучше...— Павел Ильич обмахнулся ладонью, как веером. Вдруг он резко рванул узел галстука.— Товарищ! Мне плохо! — Глаза его закрылись.

Я замер в растерянности: где аптечка, как быть, кого ставить в известность в таких случаях? В это время Павел Ильич открыл глаза.

— Уже проходит! Только помогите... Сам я не дойду! — Он поднялся. Я помог ему открыть дверь.— Я посижу в коридоре. Не беспокойтесь, Войт не станет вас ругать. Просто он не хотел, чтобы я скучал один, пока он с женой подбирает себе ботинки...

Мы выбрались в коридор. Сидевшая неподалеку от двери блондинка со злым моложавым лицом уступила стул, по Павел Ильич отказался, сел на свободный рядом с мрачноватым, в черном плаще красавцем.

В коридоре сидело много людей. Я уже знал, что на рассвете недалеко от вокзала, в Березовой роще, наше Первое отделение задержало группу квартирных воров. Они провели там всю ночь, пили по-черному, при задержании оказали сопротивление, хотя и не особо дерзкое. Потом тех из доставленных, кто так и не пришел в себя, отправили в вытрезвитель, других рассадили по кабинетам и в коридоре. Об этом говорили в кабинете начальника, когда меня ему представляли по случаю назначения на должность. Услышал я там, что задержание не обошлось без ЧП: одного из оперативников укусила своя же служебно-розыскная собака.

Так что коридор был полон. Кроме квартирных воров в отделении находились еще «залетные» карманники. Их доставили из Костромского ЦУМа — Красных рядов. Взять «на деле» их не удалось, об этом говорили в дежурке: «гастролеров» было трое, один все время двигался метрах в десяти — пятнадцати сзади, наблюдение не сразу его обнаружило. Он-то и расколол «хвост». Пришлось брать группу ни с чем...

Через много лет, прожив много жизней, снова стою перед кирпичным двухэтажным зданием на углу Свердлова и Долматова, где помещалось тогда Первое отделение. Вход в здание оказался теперь с улицы Свердлова, и это поначалу сбило меня с толку. Прежде входная дверь находилась на самом углу.

Вхожу в вестибюль. Здесь была дежурка. Сбоку все те же два лестничных марша под прямым углом друг к другу. И то же дореволюционного литья витое металлическое ограждение.

На втором этаже дверь находилась сразу же у последней ступеньки. Она и теперь здесь. Над дверями незнакомые вывески: «Начальник областного управления хлебопродуктов», «Приемная».

На месте нынешней приемной была ленинская комната, в ней проходили собрания, занятия. Вместе с другими я часто спал здесь на столе — в одежде, в обуви, подложив под голову подшивку «Молодого ленинца» или «Северной правды». Я спал тут и в ту тяжелую ночь, когда преступная группа Бубна убила сторожа на базе «Главснабсбыта» в конце проспекта Мира. На рассвете заместитель начальника областного уголовного розыска подполковник Мустафин по пути из дома заскочил в Первое за людьми. Он захватил всех, кто оказался в этот час под рукой. «Победа» набилась битком. Мне пришлось ехать на коленях у Мустафина...

«Сектор учета» размещается в кабинете, где мы когда-то сидели вместе с Войтом. А вот коридор! Такой маленький, невзрачный. Он ярко освещен. Тогда он казался темным, в нем всегда сидели люди, ожидая вызова...

— Пирожковский!..— прозвучал у меня за спиной грубый громкий окрик.— Ты почему в коридоре? — Рябоватый оперативник в костюме из синей милицейской диагонали подошел к Павлу Ильичу. — Встань!

Павел Ильич поднялся.

— Кто тебе позволил? — жестко спросил оперативник.

Вопреки моему ожиданию Павел Ильич не показал на меня, но оперативник понял все сам, на мгновение глянул в мою сторону.

Короткого ястребиного этого взгляда хватило, чтобы определить мне цену. Цена эта была невелика и за годы совместной нашей работы ни разу не поднялась. К счастью, однако, и не опустилась.

— Новенький? — спросил оперуполномоченный.

— Да. Следователь...— объяснил появившийся в эту минуту Войт. Под мышкой он держал завернутую в «Северную правду» коробку.— Малевич Алик... А это Шатров, старший оперуполномоченный.