Он потихоньку опутывал Юлию, маленькими порциями вливая в неё желание видеть в посещениях кружка единственную отдушину в своей жизни. Затем, удивляясь собственному терпению и выдержке в течение долгого времени, он осмелился предложить ей — и всем остальным для достоверности — попробовать себя в раскрашивании пентаклей.

Он чуть не потерял голову, когда увидел пробный лист: Юлия перевела из пропасти такие силы, что его трясло от избытка адреналина, как только он задавал себе вопрос: «Это лист с отксерокопированными очертаниями пентакля. Что же она принесёт, если весь пентакль будет нарисован её рукой?!»

И было достаточно одного взгляда на собственноручно изображённый Юлией пентакль, чтобы Влад понял: всё, весь мир у его ног… Это страшное ощущение — ощущение всемогущества. Даже мелькавшая на задворках сознания обида, что не он, а эта неприметная девчонка — ключ к другому пространству, не мешала насладиться осознанием приобретаемой мощи. А что до появления огромного наглеца, заявившего: «Юля — моя девушка», то его претензии просто смехотворны…

Влад заблокировал размышления на постороннюю тему и вновь сосредоточился на поиске лучшего сочетания магических рисунков. Последнее, что он услышал из реального мира, стало два удара напольных часов в дальней комнате — два удара, проникающих сквозь неплотно притворенную дверь.

… Ветер равномерно, горстями сбрасывал на карниз капли дождя. Они топотали по металлической полосе рассыпанным горохом — и вновь наступала тишина, до следующего порыва ветра. Тучи обвисли над городом, наполнив его шуршащей и всплёскивающей тьмой. В комнату теперь заглядывали не белые лунные лучи, а просачивались жалкие ошметья фонарного света, рассеянного по ветвям качающихся деревьев.

Одеяло, которым мама укрыла Юльку, валялось на полу. Сама девушка лежала на спине, вытянув вдоль тела руки с намертво стиснутыми кулаками.

Если бы Юлька увидела себя сейчас, её бы здорово озадачила собственная напряжённая поза. Ещё больше заставило бы насторожиться беспрестанное движение тела: подёргивался то один, то другой мускул. Полное впечатление, что Юлька смотрит такой захватывающий фильм, что её тело невольно реагирует на движения героев в попытке повторить их.

Глаза под веками тоже не оставались спокойными. Но лицо… Лицо, казалось, принадлежит другому человеку: решительное и волевое, оно отражало чувства, не свойственные девушке. Иногда в нём проступала даже жестокость, а искривлённый в холодной усмешке рот то брезгливо вздрагивал, то сжимался в отчаянной решимости.

За стеной, у соседей, часы нежными колокольчиками прозвенели два часа…

Девушка на миг замерла — и одним прыжком слетела с кровати, чудом не врезавшись в шкаф напротив. Ведомая только привычкой, но не ещё не осознанием реальности, она вслепую дошла до письменного стола и ногой нажала кнопку торшера. Рывком вытянула один из ящиков стола, нашла альбом и, процарапывая насквозь бумагу, начала рисовать.

Карандаши, один за другим, уверенно наслаивали хаотические линии, исподволь образующие уродливые маски чудовищ с безумными глазами, в которых, как ни странно, всё же угадывался разум — нечеловеческий, чуждый и даже противоречащий обыденному представлению о разуме. Девушка при этом действовала так же, как и днём, — отстранённо, марионеточно. Но сейчас появилась ещё одна особенность: каждым касанием карандаша она будто что-то откидывала от себя, выплёскивала из себя. И это старание избавиться было видно и по тем изменениям, которые с нею происходили: жёсткая сосредоточенность лица оплывала, движения становились мягче.

Но сиюминутная Юлька, та, пробудившаяся, оставалась. И настал момент, когда она столкнулась с собой…

Юлька разогнулась от стола — стул стоял рядом, но оказался лишним в её стремлении освободиться от страшных образов; и тяжело прошла в комнату включить верхний свет. Люстра в четыре лампочки засияла необычно — и девушка смотрела на ярко освещённую комнату и не понимала, в чём заключается эта необычность.

Не сразу, но понимание пришло — в сочетании почти праздничного блеска и глубочайшей ночной тишины. Снова шаги от двери с выключателем к столу. Проходя мимо шкафа, Юлька машинально взглянула в зеркало — и остановилась. «Кто это? Это не я…» Из светлой комнаты-двойника в упор смотрела бледная усталая девушка — нет, утомлённая девчонка с решительно сжатым ртом, с мрачно горящими глазами под бровями вразлёт. Не хватало законченности живому портрету. Девчонке бы неплохо держать в руках какой-нибудь современный ручной пулемёт.

Шаг назад. Юлька плюхнулась на постель. Не отрывая взгляда от зеркала, нагнулась поднять и положить на кровать одеяло. Девчонка в зеркале менялась, взрослела, и Юлька следила за метаморфозами со слабым интересом, пока не узрела в отражении привычного лица.

«Не хочу думать про зеркало. Хочу спать. Мама, наверное, заходила, зайчишку убрала. Не забыть бы завтра предупредить её, чтобы так больше не делала… Да, но она ведь не знает про мои кошмары. Расскажу — испугается… А вдруг у меня раздвоение личности? Да нет. Тётя Катя сразу бы определила и предложила бы сходить к невропатологу или ещё кому там… Что-то другое. Ну почему она мне не всё сказала? Неизвестность так страшна… Знание, вообще-то, тоже. Иногда… Хочу спать. Нормально спать».

Она не решилась выключить весь свет. Торшер оставила. И долго потом не могла понять, правильно ли сделала. Прижимая к себе игрушку, Юлька смотрела на потолок, размышляя обо всём и ни о чём, не задерживаясь ни на одной конкретной мысли.

Всё свалено в кучу: тётя Катя и карты, Влад и кружок, ворона и ощущение ещё тёплого, такого беспомощного тельца в ладонях («А я её боялась…»), большой и загадочный Олег и его подарок («Большой Олег, — слабо усмехнулась Юлька, — звучит, как кличка мафиози!», сны — точнее, из отсутствие в последнее время…

— Стоп! — не выпуская из рук зайца, снова села на постели Юлька. — Сны…

Года два назад она прочитала интересную статью, где рассказывалось о счастливом человеке, сверяющем свою жизнь по снам. Перед сном он задавал вопрос — во сне получал ответ.

Юльке понравилось. Она даже завела блокнот и первые месяцы пыталась видеть «заказные» сны. Ничего не получилось. Девушка упорно продолжала записывать все сны подряд, пытаясь доискаться до символического значения каждого увиденного предмета.

А потом неожиданно исполнился не «заказной» сон: приснился соседский мальчишка — якобы ногу сломал. А он и правда сломал её месяца через три после записанного сна. Потом увидела во сне подругу детства, давно не общались — та вроде выходила замуж. Рассказала маме про сон. Из спортивного интереса нашли забытый номер телефона, позвонили — и гневный вопрос: «Нет, ты мне скажи, кто проболтался!» подтвердил увиденное во сне. Были, конечно, сны пустые — из впечатлений обыденной жизни. Например, в конце четверти обязательно снилась школа.

Больше Юлька снов не «заказывала», записывала просто из любопытства: какой из них сбудется? Чтение блокнота превращалось в оригинальное удовольствие — вот это да, оказывается, событие произошло! Об отсутствии «заказных» снов она уже не жалела…

И даже не заметила, что перестала записывать сны… Юлька торопливо вынула из-под матраса затрёпанный, пухлый от записей блокнот и нашла последнюю дату. Конец сентября. Сейчас — конец октября. Месяц. На целый месяц она забыла о своём увлечении? Почему? Потому что снов не было. Или забывала их, просыпаясь. Но ведь она научилась их не забывать.

«В последнее время мне снились кошмары, — вспомнила Юлька. — А просыпаясь резко и неожиданно, конечно же, я их не помнила!» Она опять легла, положила зайца себе на живот. «Зайка, а почему рядом с тобой кошмары не снятся?» И вскочила, и засмеялась: «Я как Ванька-Встанька!»

Чуть не забыла, почему вскочила. Да, не все сны она помнила от и до. Но знала, что достаточно вспомнить частичку сна или даже только впечатление от приснившегося, и можно вытянуть весь сон.