На каком-то нижнем уровне сознания — она чуяла это звериным чутьём — она сознавала, что цвет (или то, что стоит за ним) собирается её пожрать. И не шевелилась, скованная странным ступором. А фиолетовый уже танцевал, колыхаясь, всё выше и выше. Девушка, полностью утонувшая в нём, обмякла — и почти чёрные клубы с посвёркивающими в них золотистыми стрелками оставили её наконец в покое: без сознания Юлька им не нужна.

Удивлённо оглянулся Влад, поднял брови. Девушка замедленно, будто в трансе, опустилась на ковёр и явно заснула. Неужели так устала? Или притворяется?

Влад тихо собрал листы — Юлька не шевельнулась. Она лежала на боку, скрючившись и скрещёнными руками закрыв лицо. Влад, поколебавшись, нашёл на её кисти пульс. Судя по всему, девушка и правда спала. Странно только одно: пульс как у человека, заснувшего глубоко. А ведь она только что легла…

Он выключил верхний свет, оставив две свечи, и укрыл Юльку шерстяным пледом. Она была слишком ценным для него приобретением, чтобы рисковать хоть частицей её здоровья.

В кабинете Влад снова разложил листы, чтобы ещё раз полюбоваться работой. Первым попался тот самый, фиолетовый. Влад слегка сморщил брови, пристально глядя на пентакль, и задумался.

На кухне Влада, просторной и уютной, тепло и уютно. И вкусно пахнет выпечкой.

— Я договорился с одной бабулей. Когда-то она работала кондитером и до сих пор обожает печь сложные безделушки, — объяснил Влад и налил Юльке молока. — У меня дома она имеет все возможности вспомнить любой рецепт… Прекрати думать о том, что уснула. Лучше скажи мне, сколько у тебя в сутки уходит часов на сон?

Не зная, куда девать глаза от стыда, съёжившаяся Юлька сидела, спрятав руки под стол. Ей хотелось встать и быстренько смыться, но пока девушка не чувствовала в себе готовности к действию. Потому-то она и маялась здесь, на кухне, и позволяла Владу командовать собой.

— В основном с одиннадцати до пяти, — ответила она и поразилась своему слабому и ломкому голосу. Она смутно вспомнила, что таким голосом говорила, если её вдруг будили среди глубокой ночи, выпихивая из крепкого сна.

— Маловато для учителя с ненормированным рабочим днём, — покачал головой Влад. — Постарайся прихватывать час-полтора днём.

Пирожных и печенья Юлька не хотела, но молока выпила. С детства любила.

— Влад, я пойду, — смущённо сказала она, вставляя и отставляя стул.

— Довезти?

— Нет, спасибо. Я прогуляюсь доверху, а там на троллейбусе. На свежем воздухе я тоже редко бываю, — неловко добавила она.

— Ты уверена?

Юлька кивнула и поплелась в прихожую. Такой разбитой она себя давно не ощущала. Это, наверное, потому, что спала на полу в очень напряжённой позе. Ковёр у Влада, конечно, очень толстый и мягкий, но всё-таки…

Пока Влад не включил света, прихожая казалась огромной мрачной пещерой с узкой светлой полоской из кухни. Вялые пальцы Юльки управились с пуговицами плаща и шнурками на ботинках.

Едва девушка разогнулась от обуви, она с изумлением обнаружила, что мир вокруг рванул справа налево и лихо закружил. Она попыталась поймать взглядом это движение, но скоро отказалась от бесполезного занятия, которое будто ежесекундно ускоряло темп круговерти… Теперь все её силы были направлены на то, чтобы Влад не заметил её состояния. Довольно уверенно Юлька подошла к двери и открыла её.

Из огромного чёрного мира мощно ударила холодная штормовая волна ветра и дождя. Местное недомогание — головокружение — сразу испуганно испарилось от освежающего напора извне. Юлька покачнулась от неожиданности, и рядом немедленно возник Влад.

— Не передумала?

— Нет. Сама дойду.

— Юлия, я хочу, чтобы ты знала: комната для занятий всегда будет к твоим услугам. Только позвони — и приезжай.

— Спасибо.

Прежде чем закрыть дверь, Влад склонился к её руке с поцелуем.

Ошеломлённая Юлька постояла на крыльце, глядя на дверь. Он, такой изысканный, что она чувствует себя рядом с ним жутко толстой и неуклюжей, поцеловал ей руку?! Значит, пентакли ему так нужны, что, несмотря на её внешность, он признаёт её за равную себе?.. Чего-чего, а её практицизм подсказывал именно эту причину его поцелуя. Не влюбился же он в неё!..

Девушка брела по пешеходной дорожке и вяло размышляла о двух вещах. Первая: жалко, что она не умеет рисовать по-настоящему. Она бы изобразила Влада, таким, какой он есть на самом деле: с безукоризненно вежливым выражением лица, тонким, не слишком высоким, в чёрном джемпере и в мягких чёрных брюках, а потом бы добавила длинный серебристый плащ, свисающий с его плеч, и вложила бы в правую ладонь шпагу. А фоном нарисовала бы громадную летучую мышь с распахнутыми крыльями — именно за его спиной. Как символ.

Вторая мысль тоже была связана с Владом, но касалась непосредственно Юльки. Если Влад признал в ней «свою», почему бы не постараться внешне соответствовать его признанию? Например, взять и довязать три свитера, заброшенные на разных стадиях незавершённости? И подальше припрятать, если не выбросить, несчастный джемпер, который сейчас на ней и который исправно служит Юльке вот уже несколько лет и на работу, и на выход. Он и так, бедняга, здорово вытянулся. Манжеты на рукавах уже приходится подворачивать…

Она вышла из микрорайона коттеджей, и мысли потекли в строго обратном направлении. А Олег? Хочется ли одеться «нормально» ради него?

«Пока не знаю, — призналась Юлька, пытаясь не обращать внимания на точечную боль, пульсирующую в правом виске. — Он большой и уютный. Насчёт того, как я выгляжу рядом с ним, я ещё не думала. В кафе-то всем всё равно было. Мне только нравится представлять, как он однажды опять подойдёт ко мне сзади, как в торговом центре, и обнимет меня. Я знаю его всего лишь один день, но, мне кажется, он похож на человека, про которого обычно говорят „за ним как за каменной стеной“. И лицо запоминающееся… Я бы нарисовала его… — Девушка слабо улыбнулась. — Я нарисовала бы его полуголым, в штанах и в ботинках, таких — бронированных, как в боевиках, и он был бы весь обвешан оружием. В общем, я бы сделала из него космического пирата — авантюриста-одиночку…»

… «Авантюрист-одиночка» между тем решительно пересёк ухоженный газон по выложенной плитками дорожке, поднялся по четырём ступенькам к двери коттеджа и позвонил. Дверь открыли почти сразу и без предварительного «кто там?». И «глазок» отсутствует.

Олег успел удивиться легкомысленности или отчаянной смелости хозяина дома, спокойно открывающего незнакомцу. Потом сообразил: возможно, крыльцо снабжено какой-нибудь подсматривающей аппаратурой. Потом успел возразить себе: что может сделать аппаратура, ворвись в дом какой-нибудь громила. Потом махнул рукой на анализ ситуации, ему самому ничем не грозящей, и наконец сказал именно то, зачем пришёл:

— Я не могу запретить Юле приходить сюда. Но хочу предупредить, что мне это не нравится.

— Может, зайдёте? — негромко предложил хозяин. — Неудобно разговаривать через порог. Пожалуйста, прошу вас.

— Мне некогда. Я просто хочу, чтобы в этом доме знали: Юля — моя девушка. И никто не должен морочить ей голову. Ясно?

Он развернулся и пошёл к калитке. Показалось, парень что-то сказал в спину. Показалось? У калитки, поворачиваясь к машине, Олег отметил, что хозяин продолжает стоять в открытой двери. И только когда во дворе стало темно — исчез свет из комнаты — он услышал эхо сначала не понятых слов: «Юлия мне тоже нужна».

Нетрудно было сообразить, что Юлька пойдёт той же дорогой, что вчера. Время позднее. Олег и беспокоился, и злился: как этот тип сегодня её спокойно отпустил одну? Не мог довезти? И успокаивался, напоминая себе: «Иначе не поговорили бы…»

Скоро он нашёл Юльку, но не сразу понял, что она делает. Она стояла, ссутулившись, недалеко от остановки и смотрела за бордюр, на тёмную траву газона. Там лежало что-то чёрное, небольшое.

— Юля! Что ты здесь делаешь под дождём? Садись в машину!