— Плюс водка в морозилке, — добавила Татьяна.

— Он на ней помешался, — вдруг сурово заявил Илья. — Понимаете — помешался, поехал… Не на водке — на Кате. Я такого вообще не видел. Я вот, допустим, Татьяну тоже люблю, но он ведь совсем как ненормальный был. И ведь дела свои все забросил, надо думать. Сидит здесь, а время идет… Доллары капают…

— А она?

— Не знаю, — коротко сказал Илья. — У нее разве разберешь. Но раз она от него ушла…

— Кстати, — осторожно начал Мышкин, — может, у вас есть какая-нибудь идея насчет того, что между ними случилось?..

— Так она ведь вроде… замуж собралась… — растерянно проговорил Илья. — А вы не знали? За другого, конечно…

— За кого?

— Не знаю, не говорила.

— За бедного, — внезапно заявила Татьяна.

— С чего ты взяла? — опешил Илья.

— Чего-то она такое… рассуждала… Мы с ней как-то во дворе встретились… Насчет «с милым рай и в шалаше»… Не вышла бы, конечно…

— Почему вы так думаете? — ухватился Мышкин.

— Ну-у… Передумала бы. Побесилась бы — и успокоилась. Зачем ей шалаш? Она не привыкла…

— Это ты зря, между прочим, Танька! — возразил Илья. — С нее бы сталось… Она такая была — сама знаешь… необычная.

— Шальная.

— Нехай будет шальная. Не в том дело. А вот кто он — мы совсем не знаем. К ней столько народу ходило! Обещала, правда, познакомить, но вот… не успела…

— Слушайте, — внезапно возбужденно заговорила Татьяна, — так ведь Антон-то, наверное, вчера про него говорил! Про жениха этого! С такой злостью: «с-сука!» Значит, что же выходит?..

— Ничего не выходит, — возразил Илья. — Чего тут выходит? Ясное дело, он все время про это думал. Ах, кто-то к ней пришел! — ну, ясное дело, он, жених, кто ж еще! Тем более она его выгнала. Свободно мог ничего не знать и просто так ляпнуть — от ревности и от подозрительности. Сам-то он что говорит?

— Что ничего не знает, — покорно признался Мышкин.

— Ну вот, видишь! — воскликнул Илья, обращаясь к жене. — Стал бы он его покрывать, если б что-то знал — как ты думаешь?

Мышкин давно заметил, что свидетели при нем часто как будто забывают о распределении ролей и принимаются сами рассуждать, строить предположения, выдвигать концепции — словом, ведут себя как сыщики, совершенно игнорируя его присутствие. Кое-кто из коллег в свое время сильно ругал его за это, утверждая, что детектив должен полностью владеть беседой и направлять ее исключительно по своему усмотрению. В противном случае, говорили они, голову могут заморочить. Мышкину же всегда казалось, что это и так, и не так. Бывали случаи, когда в этих спонтанных рассуждениях вдруг проскакивала чрезвычайно ценная информация, о которой он, может быть, и не додумался бы спросить сам, а если бы и додумался — то не факт, что получил бы ответ на прямой вопрос. Кроме того, он очень хорошо знал, что такой способ для него более органичен — а значит, скорее всего принесет больше толку. В случае с Роговыми, впрочем, все вроде бы и так было на поверхности…

Первым, кого увидел Мышкин, вернувшись к себе в контору, был стажер Коля, уныло бродивший взад и вперед по коридору.

— Его нет, — печально сообщил он Мышкину.

— Нет — кого?

— Василия Тошкина нет.

— Вы его не застали?

— Нет, не нашел. Его нет в записной книжке.

— Ах, вот оно что! — воскликнул Мышкин. — Ладно, будем думать. Пошли пока ко мне.

По дороге Мышкин постучался к Гаврюшину, и скоро все трое снова засели у Мышкина в кабинете.

— Договорился? — почему-то первым делом поинтересовался Гаврюшин, обращаясь к Коле.

— Его нет, — покраснев, пробормотал Коля.

— Кого нет?

— Тошкина, — ответил Мышкин за Колю.

— Тошкина… — машинально повторил Гаврюшин.

Они с Мышкиным уставились друг на друга и воскликнули чуть не хором: «Ну конечно!» — Мышкин, и «Тьфу ты!» — Гаврюшин. Коля озадаченно переводил взгляд с одного на другого.

— Может, в справочную… — робко предложил он.

— Не надо в справочную, — сказал Гаврюшин.

— Это не фамилия, — объяснил Мышкин. — А я осел. Очень просто. «Тоша», «Тошка» — уменьшительное от «Антон». Вот и все. Должно быть, какой-то дерюгинский знакомый — кто-то, кого она знала через Дерюгина. Извините, что сбил вас с толку. Ей-богу нечаянно…

— Да ладно вам, инспектор, — не выдержал Гаврюшин. — Будет извиняться-то! Мог бы и сам сообразить. Ему тоже упражняться надо. Мозги упражнять. Правда, Коля?

Стажер покорно кивнул. Чувствовалось, что он ужасно переживает из-за своей недогадливости.

— Раз так, наверное, нужно самого Дерюгина спросить, кто это… — отводя глаза, пробормотал он.

— Ну да, — Мышкин кивнул.

— Может, сначала обменяемся впечатлениями? — предложил Гаврюшин. — Давайте я начну. — И не дожидаясь ответа, начал рассказывать: — Значит, так. Принял он меня сразу… Да, кстати, инспектор… — Он неожиданно прервал рассказ и иронически взглянул на Мышкина. — Ей-богу, он был разочарован, что приехал я, а не вы…

— Что за глупости? — удивился Мышкин. — Какая ему разница, во-первых? И потом, почему вы так решили?

— Какая ему разница, я не знаю. Это там… психология. Вам виднее. Это раз. А два — когда я звонил договариваться, он к телефону не подошел, через секретаршу передал, что можно приехать. А секретарша ему, наверно, сказала просто: звонят из угрозыска, без фамилии. Я вошел, а он первым делом говорит: «A-а, это вы… А я думал… А где тот, другой… Мышкин?» — причем недовольным таким голосом…

— Бред какой-то. — Мышкин пожал плечами.

— Ну, я его обнадежил — придет, говорю, непременно, только в другой раз…

— Это правда, — кивнул Мышкин. — Никуда я не денусь. Ну, в общем, это не важно…

— Конечно, не важно, — легко согласился Гаврюшин. — Чего уж тут важного? Просто любопытно… Ладно, я продолжаю… Про вчерашнее он говорит в точности то же, что вчера, и что говорят соседи — я не буду повторять. Я спросил насчет ее врагов и насчет каких-нибудь сложностей — ну как обычно… Он помолчал… а взгляд у него, надо сказать… гипнотизирует… и говорит: «Враги есть не у нее, а у меня. У меня, говорит, их мно-ого. Неужели, говорит, непонятно, что это все на меня рассчитано?» Как-то он так выразился… вроде: «Мне подарочек» или нет, как-то не так… В общем, что-то в этом духе… Вроде с иронией, а посмотрел я на него — у него желваки ходят, и, ей-богу, инспектор, он чуть не плачет… Тогда я спрашиваю: «Скажите, пожалуйста, почему она оказалась в этой квартире? Вы же, кажется, вместе жили?» — «Она, говорит, от меня ушла, примерно месяц назад». — «А если так, говорю, то не кажется ли вам странной такая форма мести или там… воздействия?.. На вас то есть. Если бы Козлова была при вас — тогда понятно. А так — какое вам, казалось бы, дело?» Тут он долго молчал. А потом говорит, причем как будто с трудом: «Они знали… все знали, что мне без нее не… в любом случае… Что я сдохну. И потом — она бы ко мне вернулась. Вернулась бы!» И тут он, инспектор, как хватит кулаком по столу! А потом как-то скис и говорит: «Извините. Я не в себе, конечно. Но она бы вернулась, это я вам точно говорю… могла бы вернуться…» И тут я, как вивисектор: «А почему, спрашиваю, она вообще от вас ушла? Что между вами случилось?» — а сам думаю: ка-ак он меня сейчас пошлет! Ан нет. «Она, говорит, замуж собралась. Так она мне сказала». — «За кого?» — спрашиваю. Он плечами пожал: «Не знаю. Ни за что не соглашалась признаться. Боялась, должно быть, что я… мстить буду… А может, вообще все сочинила, от начала до конца, чтоб меня поучить… За ней много бегало… В общем, не знаю кто».

— Странно… — пробормотал Мышкин.

— Странно, конечно, — согласился Гаврюшин. — Хотя чего только не бывает…

— А скажите, — неожиданно вмешался Коля, — вы тоже думаете, что это по нему били… по Дерюгину? Что Козлова тут — вроде инструмента?..

Мышкин и Гаврюшин переглянулись.

— Давайте вы, инспектор, — попросил Гаврюшин.

— Теоретически это вполне возможно, — начал Мышкин. — И даже весьма вероятно. Я бы даже сказал — наиболее вероятно, если бы не два обстоятельства… Он считает, что Козлову убил кто-то из его врагов или конкурентов. Но люди… э-э… этого круга… редко стреляют сами. Они, как правило, кого-нибудь нанимают. А тут… почерк не тот, и вообще — она же его сама в квартиру впустила…