Правда, проталкиваясь сквозь толпу, он все-таки старался не смотреть на лица. До подъезда оставалось каких-нибудь два шага, и вдруг странное впечатление заставило его остановиться и даже, вопреки собственным правилам, обернуться. Он почти физически почувствовал на себе горящий взгляд чьих-то глаз. Мышкин едва ли смог бы передать свое ощущение словами, но был совершенно уверен: этот человек — не то же, что все остальные. В его взгляде была не жажда крови и сенсаций, а нечто совсем иное…

Мышкин стремительно обернулся, надеясь поймать этот взгляд и обнаружить смотревшего, но впечатление мелькнуло и тотчас исчезло. Вокруг были все те же рожи, с примерно одинаковым выражением, — впрочем, Мышкин дал себе слово их не судить. Он был почти уверен, что не ошибся. Другое дело, что все это могло оказаться какой-нибудь случайной чепухой — мало ли кто как посмотрит… Но могло быть и упущенной возможностью.

Делать, однако, было нечего. Мышкин вошел в подъезд и столкнулся с санитарами, выносившими тело. На лестнице топтались два мужика с квадратными подбородками. Мышкин посмотрел на них с недоумением, но почему-то ничего не спросил и вошел в квартиру.

В комнате работали эксперты. Капитан милиции Евгений Гаврюшин, молодой человек лет двадцати семи, стройный темноглазый красавец, сидел на кухне и работал над собой. Он знал, что с минуты на минуту появится Мышкин, и старался заранее выработать правильную линию поведения. «Спокойствие и равнодушие, — сказал он сам себе. — Полнейшее спокойствие и полнейшее равнодушие. Начхать. Все рассказать, четко, ясно, без единого лишнего слова. Самому никаких вопросов не задавать. И все. Как ни в чем не бывало. Никаких шуточек, никаких подначек, как бы ни тянуло, — еще подумает, что это от зависти. Хоть бы он, что ли, поменьше придуривался, а то ведь не выдержу и припечатаю… Значит, ясно — спокойно и равнодушно, мне — что, мне — наплевать, я даже рад… А кстати, правда, за каким этим самым мне это надо? Связываться с Дерюгиным… Разбираться в дерюгинских делах… Нет уж, увольте! Это ж боже упаси…»

Теоретически он был совершенно прав, а на самом деле было вот что: ему до смерти хотелось пообщаться с Дерюгиным лично, да еще в такой нестандартной обстановке. «Неформальной, — сказал он про себя и хмыкнул. — Да уж!»

В этот момент в кухню вошел Мышкин. Он в свою очередь собирался заранее подготовиться к встрече с самолюбивым Гаврюшиным, но не успел. Сперва его мысли занимала Катя Козлова, а потом странный взгляд у подъезда и вовсе сбил его с толку. Так что в кухню он вошел совершенно неподготовленным — с видом задумчивым и отрешенным. Гаврюшин взглянул на него и совсем было раскрыл рот, чтобы попросить инспектора вернуться на грешную землю, но спохватился, вспомнил о принятой программе и поприветствовал Мышкина чрезвычайно серьезно и сдержанно. Этот подчеркнуто любезный и бесстрастный тон быстренько вернул Мышкина к действительности. Он без труда реконструировал ход мысли своего коллеги и постарался улыбнуться как можно дружелюбнее:

— Ну что у нас тут, Женя? Расскажите, пожалуйста…

— Убита два часа назад, — покорно начал Гаврюшин. — Выстрелом в затылок, из «беретты» тридцать восьмого калибра… Пистолет брошен, валялся на полу, рядом с телом…

— Время уже установили? — уточнил Мышкин.

— Да тут… Сейчас объясню… Между прочим, Дерюгин здесь, — ни с того ни с сего добавил Гаврюшин.

— Да? Здесь — это где? В квартире?

— Нет. У соседей.

— Кстати, — вдруг спохватился Мышкин, — это ведь не его квартира?

— Ясное дело, не его. — Гаврюшин посмотрел на него с удивлением. — Ее.

— А разве… — пробормотал Мышкин. — А я почему-то думал, что они жили вместе. Чего-то я не так понял…

— Жили раньше. Она от него ушла — недели три назад вроде, а может, месяц.

— Ах вот как! Его что, вызвали?

— Нет, он уже был здесь… — коротко сообщил Гаврюшин, верный своей задумке отвечать только на поставленные вопросы и не говорить лишнего.

— Все, молчу, — твердо сказал Мышкин. — Больше не перебиваю. Рассказывайте по порядку. Что там, с временем?

— Да, с временем… Значит, так… Милицию вызвали соседи. Они рассказывают вот что… Пока Катя жила с Дерюгиным, она здесь почти не появлялась. Примерно месяц назад она от него вроде бы ушла и вернулась сюда, к себе в квартиру. С соседями этими она приятельствовала — так я понял. С того момента, как она сюда переселилась, Дерюгин стал приезжать чуть не каждый день. Она его иногда пускала, иногда прогоняла, иногда пускала, а потом выгоняла, а иногда — пускала, потом выгоняла, а потом опять пускала. Черт их разберет! Бабские штучки! — не удержался и прокомментировал Гаврюшин. — Когда она его выгоняла, он обычно сразу не уходил, а шел к ним, к соседям. Приспособился. Пересидит часик — а там она, глядишь, и сменит гнев на милость. Не всегда, правда. Сегодня он пришел к ней в два с чем-то. Она его сперва пустила, а потом выперла. Он потащился к соседям. Сидел мрачный как туча. В тоске. Все прислушивался. Тут вроде дверь хлопнула. Он аж зубами заскрипел и говорит: «Пришел, с-сука! Потому-то она меня и выгнала. Чтоб не мешал, значит». Сосед говорит, осторожненько так: «Может, это она сама куда-то ушла?» Но тут у нее музыка заиграла — значит, все-таки не она ушла, а к ней пришли, Дерюгин угадал. Дальше они какое-то время так и сидели. Там музыка играет — здесь Дерюгин зубами скрипит. Такая картинка. Потом музыка кончилась, и тут раздался крик — женский крик, да такой, что мороз по коже. И тут же — бабах, выстрел. И буквально тут же опять входная дверь грохнула. Они оцепенели, все трое. Секунду спустя, конечно, опомнились и рванули туда, Дерюгин — первый. Но вот эту секунду они потеряли. На лестнице, ясное дело, уже никого. И потом, их в тот момент больше она волновала. Стали звонить, стучать — тишина… Тогда сосед говорит — надо милицию, дверь ломать. А Дерюгин: «Погодите», говорит, и достал из кармана ключ. Она, говорит, у меня отобрала, а я заранее слепок сделал. Открыли дверь, вошли в комнату, а там — она… Ну, сами понимаете…

— Трогали? — быстро спросил Мышкин.

— Увы! Понимаете, он же не въехал, поверить не мог… Подскочил, стал трясти, пульс щупать — ну как в таких случаях… А потом, когда до него дошло, отскочил и заорал: «Не ходите здесь и ничего не трогайте! “Скорую”, милицию, быстро!» Соседи эти выскочили и бегом к себе — звонить. И вызвали. Вот вам и все, собственно. Он не ушел, так у них и сидит.

— Те двое, на лестнице, — телохранители, что ли? — догадался Мышкин.

— Ну да! Он их обычно где-нибудь снаружи оставлял, в машине. А тут они видят: толпа, милиция, «скорая» — и прибежали. Я их прогонял, они обратно приходят. Говорят: служба. У вас своя служба, у нас — своя.

— А я подумал, кто-то в понятые рвется… — рассеянно пробормотал Мышкин.

— В понятые… — хмыкнул Гаврюшин. — Двое из ларца, одинаковы с лица… Мне отваливать?

— Как раз нет! — Мышкин покачал головой. — Работаем вместе!

— Слушаюсь, — ответил Гаврюшин, не зная, как реагировать на такой поворот событий. С одной стороны, ему хотелось участвовать в этом деле, а с другой — не хотелось работать под началом у Мышкина. «А что мне, собственно?.. — вдруг пронеслось у него в голове. — И чем он так уж хуже других? Ну, не такой какой-то, ну и наплевать. Мне-то что? Даже любопытно. Посмотрим». На этом он несколько успокоился.

— Ребята, должно быть, скоро кончат, — сказал Мышкин, кивая в сторону комнаты, где работали эксперты. — Пойду взгляну.

— Может, сказать этому… Дерюгину, чтобы уходил? — осторожно предложил Гаврюшин. — Не в себе он совсем…

— Н-нет… — задумчиво протянул Мышкин. — Пусть пока подождет. Один вопрос мне надо… сегодня… Кстати, что представляют собой соседи?

Гаврюшин пожал плечами:

— А шут их знает. Я пока не разобрался. Да и… они на себя не похожи — бледные, трясутся… Мужик и баба. Кажется, муж и жена. Им лет по тридцать пять, не меньше, но оба какие-то… хипповатые, что ли… А может, молодятся. Знаете — волосы до плеч, мужик — с хвостиком, одеты как-то так… В общем — увидите…