Из этого письма мы видим, что уже в середине 1917 года административная принадлежность Донецко-Криворожского бассейна (о государственном обособлении Украины от России тогда никто не говорил — даже Центральная Рада) стала темой серьезных споров. Письмо Дитмара свидетельствует, что в этих спорах, по сути, боролись два разных подхода к административно — территориальному устройству Российского государства — национальный и экономический. В дальнейшем эта тема станет ключевой для определения будущего Донецко-Криворожской республики.

«Надо считать возможным и необходимым вне всяких национальных автономий известную децентрализацию власти и управления, — писал Временному правительству Н. Дитмар, — но и с этой точки зрения — органы такой местной власти и управления должны быть в Харьковском районе и не могут быть перенесены из Харьковского района в Киевский, ибо одинаково этот перенос мог бы быть сделан, например, в Царицынский или Кавказский район, и с гораздо большим успехом в Москву».

Дитмар, выражая мнение предпринимательских кругов Юга России, не видел ничего общего у промышленных регионов Донкривбасса с Центральной Украиной: «Весь этот район как в промышленном отношении, так и в географическом и бытовом представляется совершенно отличным от Киевского. Весь этот район имеет свое совершенно самостоятельное первостепенное значение для России, живет самостоятельною жизнью, и административное подчинение Харьковского района Киевскому району решительно ничем не вызывается, а наоборот, как совершенно не отвечающее жизни, такое искусственное подчинение только осложнит и затруднит всю жизнь района, тем более что это подчинение диктуется вопросами не целесообразности и государственными требованиями, а исключительно национальными притязаниями руководителей украинского движения».

При этом Дитмар указывает на слабость позиций украинских автономистов относительно принадлежности Кривдонбасса и с точки зрения национальных позиций. Так, он утверждает, что по переписи населения 1907 г. из 200 тысяч жителей Харькова этнических украинцев в городе насчитывалось до 50 тыс. чел., предполагая, что к 1917 г., когда население города выросло до 350–400 тыс., этот процент еще уменьшился. В подтверждение своих доводов он ссылается на результаты состоявшихся накануне выборов в городскую Думу, в результате которых «по украинским спискам на 116 мест прошло всего 4 человека».

«Если все — таки в вышеуказанных губерниях Харьковского района, — продолжает Дитмар, — имеется украинское — сельское население и это может еще служить некоторым оправданием притязаний на автономию, — то многие районы и уезды и города и этим не отличаются, ибо там украинцев нет и никогда они вообще к Украине не сопричислялись. Как промышленность и торговля, так и города, и крупные центры созданы не украинской деятельностью, а общероссийской, и все крупные города носят общерусский характер… И вот теперь все — таки предлагается приобщение Харькова к Украинскому Киевскому Управлению, принимаются меры к его принудительной украинизации путем школ городских и сельских, что уже вызывает протесты родителей».

Подводя итог, Дитмар в своем донесении пишет: «Поэтому, не касаясь Киевского района, могу сказать, что весь Харьковский район в составе губерний Харьковской, Екатеринославской, Таврической и части Херсонской должен быть совсем исключен ввиду его государственного значения из района предполагаемой автономии украинской, ибо нельзя производить опаснейших экспериментов в области, которая никогда ни под каким видом не подлежит какому — либо отчуждению как важнейшая часть государственного организма»[57]. Стоит обратить внимание на то, что указанные «капиталистом» Дитмаром границы фактически и стали границами будущей Донецко-Криворожской республики, провозглашенной представителями левых политических сил в 1918 г. А многие его экономические обоснования были повторены в качестве обоснований для выделения этого государственного образования.

Так что называть ДКР «детищем Артема» и считать ее появление итогом исключительно деятельности большевиков было бы не совсем верно. Идеи обособления, административного выделения этого региона были реакцией на несовершенство административно — территориальной системы России, укоренившейся задолго до революции. Но главная причина появления подобных заявлений в 1917 г. четко обозначена в докладной записке фон Дитмара: усиливавшиеся тогда автономистские настроения в Киеве и попытки зачислить в состав будущей «автономной» Украины промышленные регионы, не видевшие своего будущего в составе этой автономии. Это было не мнение большевиков, это было мнение крупных бизнесменов. Но как мы увидим далее, в этом мнении сходились жители промышленных регионов Юга России, представлявшие различные слои населения вне зависимости от их политических воззрений. Вскоре те же самые аргументы начали выдвигать и большевики, умевшие подхватывать популярные идеи и реализовывать их порой самыми радикальными методами.

Данные идеи находили благодатную почву в Донбассе, который в годы своего бурного развития постепенно привык к фактической автономии. Слиозберг по этому поводу писал: «Там оседали торговцы, возникали промышленные заведения, и все это управлялось неизвестно кем, кроме ближайшего урядника и вообще сельских властей, которые не имели никаких директив и никаких указаний в законе, как им управлять чисто городским населением, вновь появившимся на территории, принадлежащей их компетенции»[58]. Так создавались предпосылки самоуправления промышленных регионов Юга России. Заметьте, задолго до революции 1917 года!

Переходя к описанию бурных событий, непосредственно пред шествовавших образованию Донецко-Криворожской республики, следует понять, что представлял собой этот регион к 1917 году.

Перед началом Первой мировой войны в Донбассе были сконцентрированы 262 тысячи рабочих, преимущественно в угольной и металлургической индустрии. Будучи одним из четырех основных промышленных регионов Российской империи (помимо Петроградского, Московского и Уральского), Донецкий бассейн в начале XX века развивался наиболее динамично. Как пишет Фридгут, «всем было ясно — и внутри страны, и за рубежом, — что контроль над Донбассом мог бы стать ключом к судьбе империи»[59]. А современник тех событий Николай Скрып ник был еще более глобален в своих оценках значения региона: «Донецкий бассейн сейчас — мировой узел, ибо от него зависит судьба русской революции, судьба революции мировой»[60]. Не больше и не меньше!

Один современный украинский сайт, описывая «модную» ныне битву у Крут в январе 1918 г., написал о том, что среди шедших на Киев большевиков были «нанятые Москвой рабочие Донбасса» (почему, интересно, Москвой, если до марта 1918 г. столица России находилась в Петрограде?). Богатое воображение автора нарисовало следующую картину: «Им хотелось легкой добычи, сытой киевской доступности, а при абсолютной аполитичности и самоуверенности местной публики все эти блага земные находились в одном шаге от станции Круты. Нужно было только прийти и забрать. Никто ведь не сопротивлялся»[61]. Автор, экстраполируя те события на нынешнюю политическую ситуацию и путая все столицы, видимо, так представляет себе обстановку 1918–го: огромный город Киев, на который шли голодные, нищие шахтеры и металлурги из забытых богом Харькова или Юзовки, мечтавшие пограбить и наесться досыта. Одна беда — Киев тогда не был столицей в глазах тех, кто наступал на нее. Это был признанный духовный, исторический центр, место паломничества православных. Однако на фоне бурного развития Петрограда, Одессы или Харькова тогдашний Киев выглядел большим тихим провинциальным болотом — во всяком случае, вплоть до 1918 г., когда в оккупированный немцами Киев ринулись волны эмиграции из Москвы и Питера.