Одним из консультантов Энглтона был предатель Анатолий Голицын, бывший майор КГБ, переметнувшийся к американцам в Хельсинки в 1961 году. По свидетельству отставного «цэрэушника», некоего Д., «Голицыну показали личное дело Беннета и ознакомили с результатами оперативной разработки «Гридирон», после чего он за-явил, что считает Беннета советским шпионом».

13 марта 1972 года «неистовый Джим» был срочно вызван к генеральному директору КККП, который объявил ему о лишении допуска к секретным делам, отобрал служебное удостоверение и ключ от рабочего кабинета, а также пропуск в здание штаб-квартиры КККП. После этого ошарашенный Беннет скорее для проформы, чем для дела, был подвергнут унизительному допросу, который, разумеется, не дал никаких результатов. Тем же закончилась и проверка на детекторе лжи. Более того, «неистовый Джим» под присягой заявил, что никогда не был агентом КГБ. Но кого это интересовало?! Его имя как предателя уже во всю полоскалось на телеэкранах, страницах газет и журналов. Только самый ленивый политик отказывал себе в удовольствии вытереть ноги об «агента КГБ» и потребовать для него самого сурового наказания. Нс последнюю скрипку в этом оголтелом оркестре играли его вчерашние коллеги.

«Расследование восстановило против меня даже тех, кого я на протяжении последних шестнадцати лет считал своими друзьями, — сокрушался Беннет. — Никто из них не предложил мне совета или утешения. Моя жизнь разрушена. Что им еще от меня нужно? Да простит их Бог!»

Прекрасно понимая, что ни в Канаде, ни в Англии ему не найти никакой, даже самой низкооплачиваемой работы, Джим Беннет уехал в ЮАР и устроился там администратором брокерской фирмы. А  в октябре того же, 1972 года перебрался в Австралию. (Там находилась ушедшая от него жена с двумя дочерьми.)

…«Насколько мне известно, реабилитация застала уже 78-летнего Джима Беннета в Австралии, куда он поспешно перебрался после суда, — завершает свой рассказ отставной полковник В. Меднис. — Если бы мне довелось с ним свидеться, то, думаю, он не был бы на меня в обиде. Ведь на войне, как на войне».

— В ближайшем окружении Андропова действует агент одной из разведывательных служб Запада…

Я не верил своим ушам. Как такое возможно? Несколько мгновений мы молча смотрели друг другу в глаза.

— …Это — документальные данные, — чуть приглушенным голосом продолжил мой собеседник. — Никаких сомнений в их достоверности быть не может. Или ты не веришь мне?

— О чем ты?! — единственное, что я смог произнести в ответ.

— Владимир Августович, давайте уточним: когда, где и при каких обстоятельствах состоялся этот разговор? И кто был вашим собеседником?

— Это случилось в последних числах августа 1972 года. Встреча с источником, моим давним другом, проходила в небольшом, но очень уютном ресторанчике, каких сотни в Монреале. Я тогда действительно оцепенел на какие-то мгновения, представив себе, какой урон нашей государственной безопасности наносит этот «крот».

— Разумеется, вы сразу же подумали о том, как побыстрее отправить эту информацию в Москву с пометкой «особой важности»?

— Вы правы, тем более, что для меня это был не такой уж простой вопрос. Как я уже упоминал, прямой связи с Центром у меня в Монреале не было, а отправлять эти действительно «особо важные» сведения через оттавскую резидентуру было слишком рискованно. Оставался один вариант — самому доставить их в Москву. Что я и сделал, получив предварительно разрешение Центра. Взял билет на самолет и рейсом «Аэрофлота» прилетел в Москву.

Ю. В. Андропов

Первым, кому я, соблюдая субординацию, доложил существо дела, был Калугин. Источник информации был известен ему достаточно хорошо. Поэтому я слово в слово пересказал ему агентурные данные: «В ближайшем окружении председателя КГБ Юрия Владимировича Андропова действует агент одной из западных разведок, который располагает возможностями проводить кадровые перестановки в КГБ на довольно высоком уровне. ЦРУ крайне заинтересовано в том, чтобы использовать «крота» для продвижения своей агентуры в подразделениях КГБ на руководящие должности. Этот агент был завербован не

ЦРУ, а разведкой одной из стран НАТО, которая не соглашается передать его американцам, предлагая работать с «кротом» через них. Американцы же, в свою очередь, не намерены раскрывать даже перед союзником по НАТО свою агентуру в КГБ и решительно настаивают на передаче им этого агента. Переговоры по этому вопросу ведутся на межгосударственном уровне». Далее я добавил, что источник готов предпринять усилия к тому, чтобы получить через имеющиеся у него каналы дополнительные данные, которые позволили бы установить и разоблачить этого агента.

Молча выслушав меня, Калугин тотчас же связался по телефону с заместителем начальника внешней разведки, курировавшим работу по Северной Америке, Сергеем Кондрашовым, и отправился к нему на доклад. Минут через 30 — 40 он вернулся, сказав, что руководство ПГУ проявило надлежащий интерес к информации о «кроте» и меня скоро вызовут для подробной беседы.

Она состоялась на следующий день и осталась в моей памяти на всю жизнь. Перво-наперво, я получил от Кондрашова настоящую выволочку за то, что «не сумел наладить деловых отношений с резидентом в Оттаве» и поднял панику по поводу «непроверенных и явно сомнительных сведений» о ситуации в коллективе оттавской резидентуры, полученных от источника, «честность и искренность которого всегда вызывали сомнение». Во-вторых, мне было предложено навсегда забыть о том, что «в ближайшем или отдаленном окружении Юрия Владимировича Андропова может действовать вражеский агент». Прямо так и было сказано: «Ты что-то тут не понял, или вообще это плод чьего-то воображения».

— А действительно, вы не исключаете того, что в вашем, случае была умело подброшена дезинформация о «кроте», а в отношении оттавской резидентуры — целенаправленно сгущены краски, дабы дискредитировать ее?

— Судите сами. После проведенной со мной «воспитательной беседы» я чувствовал себя оплеванным. Иначе не скажешь. Но вот весьма кстати меня попросили в финотделе ПГУ помочь им разобраться с документацией известной фирмы «Тексако», услугами которой пользовалась оттавская резидентура, да и мы в Монреале. Попросту говоря, меня попросили перевести с английского содержание копий квитанций, приложенных к финотчету как подтверждение расходов, произведенных на бензоколонках этой компании. Сотрудники финотдела схватились за головы, когда выяснилось, что перед ними копии квитанций на приобретение чего угодно, но только не бензина или машинного масла. На атташе-кейсы, запчасти к автомашинам советского производства, кино- и фотоаппаратуру, бытовую технику и на многое другое, что резидент переправлял из Оттавы диппочтой или нарочным в Центр, своим покровителям. И все эти отчеты без колебаний утверждались руководителями ПГУ, многие из которых, в отличие от финансистов, владели английским.

Далее. После уже упоминавшегося мной заявления канадского премьера Пьера Трюдо вопрос о разгроме оттавской резидентуры КГБ в 1972 году был снят с повестки дня к явному неудовольствию местной контрразведки и ЦРУ. Но только лишь на время: в начале 1978 года канадцы осуществили захват с поличным одного из сотрудников резидентуры во время его встречи с «подставой». Последовала шумная кампания в прессе с целью подготовки общественного мнения. И наконец — скандальное выдворение нескольких десятков сотрудников советских учреждений, среди которых оказались и те, кто не имел никакого отношения к нашей службе.

— А этих за что? Если, как вы говорите, канадская контрразведка знала поименно весь состав нашей резидентуры, могли бы «чистых» отделить от разведчиков.