Что ни говори, а коли родители детей балуют, жди разорения дома. Бывает, что отец очень строг, зато почти всегда мать заодно с детьми, помогает им избежать отцовского гнева, а они ее же в грош не ставят. Жесткость вашему же ребенку на пользу, мягкость — вред. Когда старики Банъя скончались, молодая отправилась на богомолье в храмы Исэ; на обратном пути, наглядевшись на изящные манеры разных бездельников из Киото и Осака, стала сперва внешне подражать им, затем и сердце туда же устремилось, теперь она воздерживалась от сцен ревности — это, мол, невоспитанность. Тут супруг и решил: «Наконец-то пришел мой час!» Стал погуливать, потом притворился больным, а лечиться в провинции не пожелал, отправился в Киото, там пустился по обоим путям любви, всякий день сыпал деньгами. Понемногу от излишеств в любви и здоровье пошатнулось, а деньги — что иголки, в кладовой долго не держатся! В конце концов и золото, которое так прижилось в доме, хозяина возненавидело, и бог счастья, живший в домашней кладовой, покинул ее. Тогда только хозяин очнулся, испугался, развернул большую торговлю, с помпой открыл меняльную лавку, без счету набрал чужих денег на хранение, на все стороны дела делал, казалось, к Новому году все прежнее состояние вернет. Но ведь торговля — это как накрахмаленная материя, вид один.

В последний вечер двенадцатого месяца года у дома столько людей с фонарями столпилось — за своими деньгами пришли, — даже страшно. «Ничего, лишь бы эта ночь прошла, завтра легче будет», — решил он, до копейки рассчитался, занес выплаты в книги, подвел итоги. Как раз когда прозвонил утренний четырехчасовой колокол, он увидел — ни гроша у него не осталось. Уж заранее позван был продавец, торгующий изображениями Эбису — бога счастья, так пришлось отговориться, дескать, купил бы, если бы Эбису был без шляпы, будто когда-нибудь Эбису без шляпы рисуют. Тут вдруг постучали в ворота, некто по имени Хёгоя пришел со слугой, несшим кожаный кошель: «Вот тут золотых кобанов на полторы тысячи рё; хочу отдать на год на хранение». Затем вытаскивает деньги из кармана: «Да вот еще… Получил я вчера проценты, да одна монета в три моммэ один фун оказалась нехорошего серебра. Замените, пожалуйста». А хозяину и заменить-то нечем. Так и открылось его положение.

Ведь как подумаешь — до чего широк мир! Уже сорок пять лет, как и я и другие все жалуемся, что, дескать, никакой торговли нет, что кругом застой, а тем временем многие с пустыми руками принялись за дела и преуспевают. Ведь даже когда коку риса стоит лишь всего четырнадцать моммэ пять фун, и тогда найдутся голодные. А другие, смотришь, — обзаводятся всякой утварью и вообще теперь на свете больше добра, чем в старину было. Некоторые, конечно, разоряются, но все же тех, у которых дела в порядке, больше. Примеров этому и в столице без счету, а в Эдо и Осака даже пустыри и луга на окраинах нынче так застраиваются, нигде свободного местечка не найдешь, все дома тянутся. Чем человек живет, неизвестно, тем не менее пятерых или троих детей на Новый год наряжает в новые платья на вате, делает и летние кимоно для хороводов на праздник Бон, и завязывающиеся сзади пояса с рисунком олененка на концах, приятно и посмотреть. Муж — поденщик или вьет веревки для колодезных ведер, а то делает игрушечные ветряные мельницы детям на потеху, всего-то за день выручка тридцать восемь или сорок пять мон, в общем, наработает до пятидесяти мон или нет, а на эти деньги несколько ртов живут, и никто не мерзнет! Все, понятно, материнские заботы! А другим на те же пять ртов нужно в день три моммэ пять фун, а то и шесть моммэ. В каждом доме домашнее хозяйство ведут по-своему. И люди живут по-разному. Бывает, что мужик с женой вдвоем работают, а еле на жизнь хватает, а бывает, на заработок одного живет большая семья, но такая удача и у горожан дело редкое, разве что человек особенно умен и изобретателен. Всем даны и глаза и нос, руки и ноги у всех одинаковы. Но одно дело — знать, или живописцы, или актеры, а простой купец может прославить свое имя в мире только силой денег. Невольно пожалеешь, что не работал с молодых лет и не оставил в мире памяти о своем богатстве. Ведь ни происхождение, ни кровь не имеют значения, только деньги есть и род и генеалогия горожанина. Да будь он хоть из рода Фудзивара, но, если живет в городе и беден, такой человек хуже того, кто в праздник обезьяну водит, людей потешает. Главное — стремиться к удаче, искать богатство.

Чтобы богатство нажить, самое первое — сердце должно быть большое, с гору, да приказчиков надо иметь хороших. В Осака есть роды, которые разбогатели на выделке сакэ для Эдо, другие взялись за медные рудники и быстро нажились. Некоторые, торгуя лаком из Ёсино, большие сбережения имеют. Люди не знают имен тех, кто первый стал строить быстроходные суда «Кохая», теперь-то такие дельцы стали посредниками по найму судов; кто разбогател на ссудах под заклад домов, кто взял подряды на разработку железных рудников — и богатеют потихоньку. Все это скороспелые богачи, что начали дела лет тридцать назад. И жилища их самые великолепные в тех трех больших городах, где они живут. В провинции тоже много крупных состояний, но большинство не выставляет их напоказ. А столичные богачи, кроме золота и серебра, передают по наследству драгоценную утварь — прямо сокровища мира. За одну чайницу дом Камэя заплатил заведению Итоя триста кан серебра. Есть менялы, что годовыми взносами выплачивают остаток вклада в двести тысяч рё. Но такой размах только в столице и может быть. Старые богатые дома уступают место новым, и роскошь все пышней. Но если кто сам здоров и в доме его согласие да живет по деньгам, тот любого богача заткнет за пояс. Часто случается — заведение процветает, да наследника нет, или супруги расходятся, во всем несогласие. А в селении Китаяма около Киото жил человек по прозвищу Саммёто, все его знали и завидовали ему. Во-первых, отец и мать живы-здоровы, сына женили, и внук тоже уже взрослый, взял жену, так в одном доме три пары. К тому же каждый взял девушку, к которой с молодых лет был привязан, беспримерное счастье! Деду восемьдесят восемь лет, супруге восемьдесят один год, его сыну пятьдесят семь, жене — сорок девять, а внуку двадцать шесть, его супруге — восемнадцать. За всю жизнь никакой болезни никто не знал, все друг с другом обходительны. Сверх того, и состояние такое, что крестьянин только желать может: и заливные поля, и сухие, и быки, и лошади, и слуги, и служанки. Постройки — конек к коньку, что жали, то ели, по оброку ничего не давали, жили, как хотели, молились богам, от всего сердца верили в Будду. Так счастье само валило. Когда старику исполнилось восемьдесят восемь лет, в начале года кто-то попросил его вырезать палочку для заглаживания меры с рисом, и скоро все киотоские купцы пожелали иметь такую — счастье, мол, приносит. И вот целый лес высокого бамбука извели на это дело. Эти палочки все больше славились, так их и называли — палочки Саммёто, ими мерили все, что в кули насыпают, людям так и валила удача. Говорят, один киотоский богач такой палочкой уравнивал меры серебра, когда делил его на своих троих детей.

Итак, я собрал предания о домах, где водятся деньги, записал в книгу о японских богачах и составил «Вечную сокровищницу Японии», считая, что она сможет долго служить на пользу тем, кто прочтет ее. В то время в нашей стране царил мир.