— Я тебе, как человеку, даю списывать математику, а ты про меня — «кастрюлю в один присест»! — накинулся на Витека Михал, как только Агнешка ушла. — Не твое дело! Ясно? Захочу, целый котел съем, тебя не спросил! Заморыш! Я могу тебя одним пальцем уложить, знаешь? Смотри! — Тут Михал засучил рукав рубашки и согнул руку. — На вот, пощупай мускул!

— Сам щупай! — рассердился, в свою очередь, Витек. — Подумаешь, слово сказать нельзя! Я же для смеха! Что тут особенного? А ты первый раз девчонку в глаза видишь и сразу про меня брякнул «тупица, неспособный»! А тебе какое дело? А? И вовсе я не тупица…

— Как тупица? Задачку не смог решить!

— Зато я второгодником ни разу не был.

— Я тоже только один раз. Просто мне так хотелось! Ясно? Понял разницу?

— Может, я тоже просто не хочу решать задачки… — бросил с издевкой Витек.

— Ах, так! Ладно! Завтра сам решай! Не дам списывать!

— И не надо, — отрезал Витек. — Обойдусь!

Неизвестно, чем бы кончилась эта перебранка, если бы в кухню не вернулась Агнешка.

— Чайник закипел. А есть уже семь часов? — И она посмотрела на часы.

— Какой марки? — поинтересовался Михал.

— «Старт».

— Хорошо идут?

— Очень хорошо. Не отстают, не спешат. Они у меня с прошлого года. Мне их подарили, когда я перешла в шестой.

— А сейчас ты в каком? — спросил Витек, думая, что ослышался.

— Разве я не сказала? В седьмом. Буду учиться в вашей школе.

— В седьмом? — недоверчиво покосился на нее Михал. — А ты не врешь?

— А зачем мне врать? — рассмеялась Агнешка. — Мне в этом году исполняется четырнадцать лет. Осенью поступлю в педагогический лицей… если сдам экзамен… Думаю, сдам… — Она трижды легонько постучала кулаком по столу и, рассмеявшись, пояснила: — Это чтоб не сглазить…

Когда она ушла, ребята долго молчали.

— Видал? — нарушил молчание Витек. — И часы у нее настоящие, и учительницей собирается стать.

— Плохо, что она в седьмом, — рассуждал Михал. — Если б я хотел… я тоже мог быть в седьмом… А на вид она ничего, смирная, а? Но мне кажется, она только прикидывается тихоней…

— Э-э-э… — с сомнением протянул Витек.

— Говорю тебе! Я человека сразу насквозь вижу. Видал, как она хлопала занавесками?

— Занавесками? Какими занавесками? — Витек окинул взглядом окно, на котором никаких занавесок не было.

— Ты что? Такого выражения не знаешь? Ну, ресницами. Ресницы у нее во — с полпальца, заметил?

— Нет. Удивляюсь, как ты все замечаешь! Если бы не ты, я бы сроду не заметил, что Гражина рыжая. А ты все сразу — и рыжие волосы, и красные чулки, а теперь у этой… занавески.

— Такой уж у меня глаз! — Михалу польстила похвала Витека. — Поверь моему слову: она скоро начнет нос задирать, и вообще… Но мы этого не допустим. Смотри, Витек, не успела она приехать… а мы чуть не поссорились. Из-за пустяка. Тетрадку я тебе, конечно, дам. Списывай сколько влезет…

Витек промолчал. Михал посмотрел на него с удивлением:

— Ты что, не хочешь?

— Хочу… но не знаю… смогу ли…

— Списывать?

— Ну да!

— Да брось ты! Хуже нет — заранее трястись. Знаешь? От этого цвет лица портится. Провалиться мне на месте! Теперь мне ясно, почему ты такой бледный…

— Ты шутишь, а я серьезно.

— Шути и ты, Витек, брось ты зубрить. Если будешь зубрилой, горб заработаешь, и только. Знал я одного такого в Лодзи. Как пить дать, не вру! Вот такой скрюченный ходил. И тебе захотелось?

— Да не зубрила я совсем. Я и этикетки собираю, и книжки читаю. Могу тебе дать. Ты «Робинзона» читал?

— Давно. Одно место мне там понравилось: как Робинзон с разбитого корабля вещи перетаскивал. Жалко, что он не все перетащил. А книга — так себе…

— Ты что, не любишь читать?

— Люблю, про шпионов. Вот это книжки! В конце всегда преступник пойман. Все в порядке. Справедливость! А справедливость, по-моему, самое главное. И фильмы про шпионов я люблю… Слушай, пойдем в кино!

Витек испуганно оглянулся на дверь:

— Да ты что? У меня денег нет, и не отпустят.

— Я тебя свожу. Что значит — не отпустят? Лопух ты несчастный! Положись на меня. Завтра же на первый сеанс пойдем.

На другой день, часа в четыре, Михал постучался к Петровским и спросил из-за двери:

— Витек, ты на собрание пойдешь? Если решил опоздать, то пока! Я пошел.

— На какое собрание? — спросила мать, сидя за машиной, и подняла голову.

— Как его… кружка натуралистов. Надо спешить, а то учитель не любит, когда опаздывают. Нам и диафильмы покажут.

— Только оттуда прямо домой, — наказала мать и снова склонилась над шитьем…

— Вот это повезло! Вот это здорово! — радостно повторял Витек, когда они с Михалом поднимались вверх по улице.

— Еще бы! Всегда будет везти, если мозгами шевелить! — хвастливо заявил Михал.

Они вернулись через два часа. Витек был испуган.

У него даже холодный пот выступил. Страх гнал его домой изо всех сил. Ковбойский фильм, в котором убитых было больше чем достаточно, сильно распалил его воображение. Щеки у Витека горели.

— Ты что так запыхался? — забеспокоилась мать.

— А я… я спешил. Еще не все уроки сделаны.

Мальчики пытались заниматься, но сосредоточиться им было нелегко. Они все время возвращались к событиям фильма.

— А помнишь, как шериф притворился мертвым, лежит себе, а как только этот бандюга к нему подошел, он: трах-трах-тарах! — Разгоряченный Михал стрелял прямо в Агнешку, которая как раз входила в кухню.

— Ну как, понравился вам фильм? — спросила она.

— Тс-с! — зашипел испуганно Витек.

— Тебе что, приснилось? Какой фильм? — пытался спасти положение Михал.

— Я видела, как вы входили в кинотеатр, — сказала, понизив голос, Агнешка.

— Агнешка, слушай, никому не говори. Ох, и влетит мне, если мама узнает!

— Сразу поджилки затряслись, — сказал с издевкой Михал. — Чего ты перед ней заискиваешь? Не бойся, не скажет. Пусть только попробует! Ну!

— Я никому не скажу, и совсем не потому, что тебя испугалась! Ясно? — резко ответила обиженная Агнешка.

— Но, но! Только не прыгай, как кит на булавке! — все еще старался держать фасон Михал.

— Кит?.. На булавке? — повторила удивленная Агнешка.

Вероятно, она живо себе представила эту картину, потому что вдруг прыснула:

— Ой, Михал! Здорово у тебя получилось! Такого я еще не слыхала. Сам придумал?

Разозлившись неизвестно на кого, Михал даже не удостоил ее ответом. Он сунул Витеку под нос тетрадку и буркнул:

— Пишешь, как курица лапой, прочитать невозможно! Что это у тебя: существительное или глагол?

Агнешка подошла к столу. Окинула взглядом разложенные тетради. Нетрудно было догадаться, что Михал списывает у Витека.

— Ага, — сказала Агнешка, — сам не можешь?

— Я? — вскочил Михал.

— Ты же сдуваешь.

— Ну и что? Во-первых, может, мне так нравится, а во-вторых, может, это мой особый метод. Не знаешь, так помалкивай. Ты еще многого не знаешь. Каждую работу надо выполнять так, чтобы затрачивать как можно меньше усилий. Вот я и придумал свой метод. Ясно? Это называется — организация труда. Слыхала про такое?

— Приходилось, — ответила Агнешка и, пристально посмотрев на Михала, медленно ушла из кухни.

— Ну, теперь мы у нее в руках, — простонал Витек. — Про кино знает, про то, что списываем, знает. Ох, и влетит мне!..

— Не будь размазней! Можешь спать спокойно. Мы ей хвост прижмем! Подумаешь, на два класса старше — и умничает!..

В ту ночь Витеку снились кошмары: за ним гнался математик с пистолетом и хотел у него отнять тетрадку Михала. Трах-трах-трах!.. — раздавались за спиной выстрелы. Витек юркнул в какой-то подъезд, захлопнул за собой дверь. «Наконец-то!» — услышал он знакомый успокаивающий голос.

— Наконец-то! — повторила мать, стоя у его кровати. — Насилу тебя разбудила. Вставай, а то в школу опоздаешь, соня.