Платан поднял перчатку, бережно свернул ее и положил в кармашек сумки, где прежде хранил матушкин платок.

И теперь каждую ночь, он доставал кружевную вещицу рассматривал ее, прикладывал к своей руке, удивляясь до чего должна быть мала ручка, которая носила эту перчатку, поглаживал камушки, приветливо поблескивавшие в свете неверного огня свечи, и вспоминал прекрасное лицо, волнующее его все больше и больше.

В народе поползли слухи, что принцесса занемогла и находилась, чуть ли не при смерти, но потом чудом поправилась, что не очень понравилось нынешнему правителю-регенту. Если раньше Платана не волновали слухи из дворца, то теперь он невольно выдавал свой интерес расспросами, чем вызвал шквал ехидства и насмешек со стороны братьев и их отца. Но Платан не отвечал на злые шутки, родные все-таки.

Тра-ра-рам Третий

И вот однажды из дворца прискакали гонцы и привезли с собой весть, что в честь дня рождения принцессы и помолвки ее с сыном регента устраивается бал, на который приглашаются все знатные дома. Род Платана был знатным, как вы помните, поэтому начались сборы. Слуги сбились с ног, обшивая младших братьев и отчима. Они должны были предстать в лучшем свете, была надежда получить вакансию при дворе. А как показать себя, если не нарядами, да умением выделывать кренделя ногами? Так рассуждал Платан, обрубая ветки у очередного дерева. Ему очень хотелось попасть на бал, чтобы еще раз увидеть девушку.

В его сердце засела заноза, вызывающая жгучую боль от того, что принцесса готовится к обручению и скоро будет сыграна свадьба. Глубоко в душе он надеялся на встречу и возможное счастье.

Видя, как Платану важно попасть во дворец, его родня сделала все, чтобы этого не случилось. Ему не привезли ткани, которые он заказывал, вместо этого он обнаружил тюк с мешковиной, ему порезали все мало-мальски пригодное из одежды, объявив, что в доме завелись мыши, его коню поранили, якобы случайно, ногу и тот не мог отвезти даже голого Платана во дворец. По правилам того времени, знать не ходила пешком, тем более во дворец. А в стойле остался только осел, доживающий свой трудный век, не ехать же на нем! Остальные коники, как специально, были отправлены на дальнее пастбище.

Разодетые и надушенные братья с отчимом отбыли к назначенному сроку. А опечаленный Платан взял колун пошел на задний двор рубить дрова. И так страстно их рубил, что щепки разлетались на версту. Тут подошел к нему древний старичок, улыбнулся беззубым ртом и поманил пальчиком. Платан старика узнал – это бывший камердинер его отца, снятый со службы отчимом. Видно обирать сироту ему без преданного слуги было проще.

Перестал Платан досаду свою вымещать на поленьях, опустил колун и говорит: «Что тебе надобно, старче?» Да ладно вам, пошутил, пошутил, спрашивает он старика: «Помощь, какая нужна, Афим?»

– Нет, это я тебе помочь пришел. На бал хочешь?

– Афим, не дразни ты меня! Даже если и подберем одежду какую-нибудь, на осле ехать никак не могу! Потом позора не оберусь!

– А если я дам тебе такую одежду, что ослик в самый раз будет?

Интересно стало Платану, что дед придумал и пошел за ним следом. Тут Афим вытаскивает из сундука, что в его каморке стоял, тряпицу, а ней находится костюм – шута! Да какой! Из яркого черного шелка, да богато расшитый каменьями, да с красной шапкой двурогой с бубенцами, да с башмаками из мягчайшей кожи с загнутыми вверх носами, на которых тоже бубенцы позвякивают. Чудо, что за костюм! Платан подивился на него, а дед рассказал, что костюм этот от родного батюшки Платана остался, очень тот любил балаганные спектаклюсы ставить. Как-то он велел камердинеру бубенец потерявшийся пришить, но костюм у слуги так и остался, когда хозяин с охоты не вернулся, а потом и вовсе не до костюмов со спектаклюсами стало.

– Ну, что, Платаша? Можно на осле в шутовском колпаке ехать?

Платан признал, что прав дед, оделся в костюм, а он как влитой сел, видно папаня той же комплекции был. А потом и вовсе неузнаваемым стал, как маску черную, пол-лица закрывающую одел. Старик ему бандуру старинную в руки дал, что к костюму прилагалась. Поблагодарил дровосек за помощь нежданную, да в путь отправился.

Тра-ра-рам Четвертый

Подъехал Платан к дворцу в самый разгар бала, народ на улицу вывалил праздничный фейерверк смотреть, а тут шут на осле! Да еще в тот момент, когда принцесса в окружении придворных дам вышла, осел, возьми да упади! Старый же был. Платан и так ногами по земле шаркал из-за роста высокого, а когда осел упал, остался дровосек стоять на широко расставленных ногах. Тут братья подскочили, перед принцессой показаться захотели, стали над шутом насмехаться, что такого дурака и осел не выдержал, от смеха упал.

Шут им спокойно ответил, что во дворец, тех, кто пешком пришел, не пускают, и ему по шутовскому чину негоже было без осла являться. А тот начал упираться по причине природного упрямства – вот он его между ног и принес.

Все засмеялись, одни иностранные гости не поняли, почему такой смех стоял. Тут братья свои знания решили показать, но их ломанный англицкий никто не понял, а шут свободно на трех языках иностранным послам все пересказал, да еще добавил, что, как он сейчас убедился, здесь стоит не один осел, а целых три.

Понравился принцессе ответ шута и костюм делал его загадочным, сквозь маску глаза блестели бриллиантами, и губы его такими мягкими, казались, а подбородок таким мужественным… Но в это время толпа придворных расступилась, и вперед выступил сын регента. Это был тот самый мужчина, который увез ее из леса на черном коне. Не обратив внимания на шута, он предложил Авилле руку, и та сразу сникла, поскучнела. Олов, так звали жениха, провел ее на помост, где были установлены кресла, и можно было насладиться фейерверком.

Как только принцесса заняла свое кресло, в небе бабахнуло, и раскрылся небесный цветок, за ним стали вспыхивать звезды, виться огненные спирали, переливаться цветные ленты, но принцесса не видела ничего этого, она смотрела на шута, который тоже не сводил с нее глаз.

И видел он, как сын регента, стоявший за креслом принцессы, кривился лицом, глядя на нее, как холодны были его рыбьи глаза, и стало понятно Платану, что нет между ними любви, что тягостна им эта помолвка. И стоя в толпе, слышал он шепот тут и там о том, что нужен этот брак только регенту, а не сыну его, и боялся этот регент, что уплывет власть из рук, когда станет принцесса совершеннолетней.

После фейерверка бал продолжился танцами. Дамы были грациозны как лани, кавалеры – как козлы. Ой, простите, как гордые олени! Это я про братьев Платана хотел сказать, очень уж резвы были и в танцах, и в выпивке. Все на балу веселились и смеялись, вино лилось рекой, тут и там парочки целовались за занавесками, одна принцесса была печальна. Да на шута глядела влажными глазами. Решил Платан ее развлечь, стал он перебирать лады на бандуре, как папенька когда-то учил, и запел. Какой у дровосека оказался голос! Соловей замолчал бы, устыдившись своих трелей.

Куда бежишь ты, дева,

Где ждет тебя дружок?

На встречу с кавалером,

Позвал он на лужок!

Что будешь делать, дева,

Ужель срывать цветы?

С моим-то кавалером?

Смеяться смеешь ты?

Пылает он от счастья,

Безумно люб он мне,

Поэтому со страстью

Отдамся при луне!

Родители что скажут,

Иль не боишься их?

Когда любви так страждут,

Все забывают вмиг!

А если будет, дева,

Любви другой итог –

Без мужа-кавалера,

Вдруг вырастет живот?

Тогда скажу в деревне

Нельзя ходить на луг –

Там ветер своей песней

Живот надует вдруг!

А коль родишь ты сына

Иль дочку принесешь?

Пускай! Сегодня с милым

Я проведу всю ночь!

Меня не остановишь,

Ведь ждет меня любовь!

Ах, дева, ветер ловишь,

А наломаешь дров…

Глубокой ночью праздник закончился, гости стали разъезжаться. Видел шут, что и братья его с отчимом пытаются взгромоздиться на своих коней, но щедро раздаваемое вино сделало свое дело. То они не могли в стремена попасть, то ногу на коня закинуть, а потом, когда все-таки получалось, оказывались вдруг лицом к хвосту коня. Народ стоял и потешался. Отличились. Ну, впрочем, за этим и ехали – что бы их заметили.