— Вот и не быстрее! Ты три ягоды кладёшь в рот, а одну в кружку! Я сама видела. — Юлия укоризненно посмотрела на мальчишку.

Тропинка, по которой идут ребята, петляет по степи. Вот она избежала по склону и, перемахнув через вершину кургана, начала спускаться в глубокую балку. На дне балки родник. Ирина Николаевна пьёт воду и разрешает напиться ребятам.

От родника тропинка ползёт по отлогому скату. Юлия этот скат прозвала суслячьим: он весь изрыт, и на каждом шагу попадаются норы сусликов.

Пройдя скат, ребята очутились в густой, как стена, пшенице. Тимке нравится ходить по пшеничным зарослям. Пшеница высокая-высокая; и как бы жарко ни было, здесь всегда прохладнее, чем на открытом месте. А когда по колосьям пробегает ветер, Тимке кажется, что ему на ухо кто-то нашёптывает непонятные слова.

Самый интересный участок пути — это широкий солончак. Большая поляна словно забрызгана извёсткой; тускло поблёскивает под солнцем выступившая на поверхность соль; земля серая, и на ней ничего не растёт; от этого всё кругом кажется скучным и неприветливым; местами тропинка колеблется под ногами, и кто знает, какая глубина скрывается под зыбким покровом солончака. Тимке хочется припустить во всю мочь, чтобы скорее выбежать на зелёный пригорок. На нём земля не колеблется под ногами, а трава мягкая-мягкая; среди зелени тут и там краснеют ягоды. Сейчас их уж не так много, как было в первый раз, когда Тимка ходил за клубникой с бабушкой. Но зато теперь какую бы ягоду ни взял — они красные и сладкие.

Ребята разбрелись по пригорку. Тимка то и дело нагибался и торопливо срывал спелые ягоды.

Вечером бабушка спросила:

— Чего же, Тимоша, ягод-то мало набрал?

Мало! Их было много, но разве утерпишь, если на обратном пути рука сама тянулась к кружке.

После ужина Павлик позвал Тимку пойти посмотреть комбайны.

— Они новые, только с завода, — с видом знатока уговаривал мальчишка.

Комбайны, вытянув вверх руки-трубы, стояли на поляне, недалеко от лагерной палатки. Мальчишки, сверкая голыми пятками, во всю прыть побежали к ним и вдруг остановились как вкопанные: с земли поднялся тракторист со шрамом на подбородке. В руке у него был обрезок резинового шланга.

— А ну! — крикнул он ребятам. — Назад!

— Ты их караулишь? — Тимка кивнул на комбайны. — Мы только посмотрим. Ну самую-самую чуточку!

— Поворачивай! — Взмахнув обрывком шланга, тракторист ударил им по рыжему пыльному сапогу.

Мальчишкам уходить не хотелось.

— Топай, топай отсюда! — потребовал караульщик.

Павлик нехотя повернулся и, оглядываясь на грозного стража, пошёл к палатке. Тимка побрёл за ним.

Ребята укрылись за стеной вагончика-кухни.

— Стемнеет, сторож уйдёт, — уверяет Павлик.

— Он не уйдёт, — не соглашается Тимка. — Он на посту стоит…

— Говорю, уйдёт — значит уйдёт! Он спать захочет. Пойдёшь? — зашептал Павлик. — Мы гаечный ключ возьмём, фару отвинтим и приделаем её на самокат. Здорово будет!

— Папа узнает — попадёт! — не соглашается Тимка.

Павлик презрительно смотрит на товарища и цедит сквозь зубы:

— Трусишь? Скажи, что струсил. Скажи!

Нет, Тимка не трус, он готов пойти ночью к комбайнам и отвинтить фару.

Ночь. Но почему так долго не засыпает бабушка? Эх, выскользнуть бы бесшумно из вагончика и к палатке! Павлик, наверно, ждёт.

Тимка чутко прислушивается. Широко открытыми глазами он смотрит в окно. Две звезды, перемигиваясь, заглядывают в темноту вагончика. Мальчику кажется, что звёзды неслышно переговариваются между собой.

Но вот булькающее похрапывание и тихий присвист нарушают тишину. «Уснула!» решает Тимка. Встав с раскладушки, он крадётся к двери. Противный крючок! Надо же ему так крепко засесть в петле! Попробуй откинь его бесшумно…

Ночная свежесть охватывает Тимку; он вздрагивает и стоит в нерешительности: идти или вернуться в вагончик и забраться под тёплое одеяло? Нет, надо идти! Павлик может подумать, что Тимка струсил…

От палатки отделяется тень, она приближается, это Павлик. На мальчике длиннополый ватник, а в руках какой-то предмет. «Гаечный ключ!» — догадался Тимка.

Ребята стараются идти бесшумно, но Тимке кажется, что их шаги обязательно услышит бабушка; тогда уж наверняка никакой набег на комбайны не удастся; к тому же она вчера предупреждала, чтобы ни в косм случае даже и близко не подходить к машинам.

— Ложись! — шёпотом командует Павлик. — Надо ползком…

Тимка плашмя надает в мокрую от ночной росы траву. Но сейчас ему не холодно, только в левой стороне груди что-то сильно-сильно стучит.

Павлик ползёт на четвереньках; в темноте он похож на конька-горбунка. Совсем близко чернеют комбайны. Тимке хочется подняться на ноги, но Павлик продолжает ползти. Он старший, командир, его надо слушаться и делать всё так, как делает он.

Комбайны рядом. Тимка хорошо различает руки-трубы. Оттого, что эти «руки» вскинуты вверх и угрожающе торчат в тёмном небе, мальчику становится не по себе.

Но что это? У комбайнов кто-то разговаривает! Страх плотно прижимает Тимку к земле. Павлик наваливается на Тимкины ноги и затаив дыхание лежит неподвижно.

— Да не ори ты! Там они лежали! На мостике… В деревянном ящике. Ищи, как хлеб ищут!

Тимка хорошо знает этот голос; так говорит только тракторист со шрамом на подбородке.

— Нет здесь подшипников… — отвечает незнакомый голос.

Тимка слышит, как у комбайнов звякнуло железо и мелькнула большая лохматая тень… Первым с земли вскочил Павлик. Полы его ватника зашуршали по траве…

Опомнился Тимка в вагончике. Не заперев дверь на крючок, он кинулся под одеяло и, поджав коленки к самому животу, часто-часто задышал.

Кряхтя, заворочалась бабушка, скрипнула раскладушка. Потом бабушка что-то невнятно проговорила. Тимка повернулся на правый бок и закрыл глаза…

Утром бабушка расспрашивала:

— Ты, Тимоша, ночью не выходил на улицу?

— Я спал, — зевая, ответил Тимка.

— А может, выходил? Кто же дверь то отпер?

Ну и бабушка! Всё-то она приметит. Тимка молчал.

— Никак сама забыла накинуть крючок! Вот грех-то какой! Совсем, видно, стара стала, — начала бранить себя бабушка и вышла из вагончика.

В дверь заглянул Павлик. Увидев Тимку, мальчишка, наморщив безбровый лоб, сказал, что фару он всё равно отвинтит и сделает классный самокат, а к комбайнам пойдёт один и никого не испугается.

В это утро Тимка впервые опоздал на физзарядку и получил замечание от Ирины Николаевны.

Нет, лучше бы не ввязываться в ночной набег на комбайны!

Едва ребята успели позавтракать, в лагере появились отец и тракторист, карауливший машины. У отца в руке был гаечный ключ и чёрная, с дырой на пятке тапочка.

Поздоровавшись с Ириной Николаевной, отец зашёл в палатку и принялся заглядывать под раскладушки. Тракторист рассматривал ребят, взгляд его задержался на Павлике. Павлик съёжился и спрятался за спину Юлии.

— Ребята! Ко мне! — позвала Ирина Николаевна.

— Вот что, молодёжь! Кого поймаю у комбайнов вот с этой штукой, — отец поднял руку с гаечным ключом, — с тем у меня будет особый разговор. Понятно?

Особый разговор! Тимка знает этот особый разговор.

Тракторист скривил рот в усмешке. Шрам на подбородке натянулся, и Тимке показалось, что на лице тракториста не одни, а два рта.

— Ночью кто-то из вас был у комбайнов. — продолжал отец. — Кто, я сейчас дознаваться не буду. Но предупреждаю: к машинам не подходить. Ясно?

Ключ отец положил в карман пиджака, а тапочку подал Павлику и спросил:

— Твоя?

— Она с дырой… — набычился Павлик.

— Не нужна? Ну, раз не нужна, туда ей и дорога!

Отец взмахнул рукой. Тапочка взвилась в воздух и, описав дугу, скрылась в траве.