А с экранизацией «Малыша» в ЧССР уже все кончилось, ничего не будет. Там на киностудии «Баррандов» сменилось руководство: пришел новый начальник (по слухам, до этого он возглавлял то ли пивзавод, то ли что-то вроде того) и сказал, что надо делать чешское кино, а все эти совместные постановки народу не нужны. Но я этим тоже доволен…[22]

<…>

Закончив Военный институт иностранных языков, Аркадий Стругацкий служил на Дальнем Востоке, а после демобилизации работал переводчиком с японского и английского языков. Им переведены многие выдающиеся произведения «золотого века» японской литературы, который пришелся на средние века; фантастические романы Абэ Кобо, новеллы Акутагавы Рюноскэ. Кстати, том Акутагавы, выпущенный в Библиотеке всемирной литературы, открывается вступительной статьей А. Стругацкого. Недавно в его переводе увидел свет роман «Сказание о Ёсицунэ».

А. СТРУГАЦКИЙ: Действие романа «Сказание о Ёсицунэ» происходит в XII веке. Здесь рассказывается о страшной и кровопролитной гражданской войне в Японии… Приступая к переводу, я вовсе не начинаю переводить предложение за предложением, абзац за абзацем. Переводу предшествует необходимая подготовительная работа. Она подобна отчасти той работе, которую мне приходится предварительно выполнять, когда я берусь за технические переводы. Например, когда мне надо было переводить много текстов из области цементного производства, я засел за русские тексты по той же тематике, мне пришлось разобраться в технологии, в устройствах цементных печей, и прочее, и прочее…

При переводе японской средневековой прозы (да и более поздних произведений) я должен сначала познакомиться с элементами японской истории соответствующего периода, с семиотикой японского костюма, убранства японского жилья, с вооружением воина — простого солдата и знатного самурая. Я должен точно знать обстановку того времени — вплоть до того, как тогда были одеты крестьяне или ремесленники. Мне надо представить, о чем вообще может идти речь в японском тексте, мне надо знать, что может быть, а что — невозможно. Я должен знать, что могут означать те или иные церемониалы и жесты, о чем может говорить простолюдин или тот, кто распоряжается его жизнью. В отличие от, скажем, переводчиков с английского, переводчик-японист должен сам «создать», подобрать нужную стилистику произведения. Оригинал может подсказать только степень сложности текста и — в лучшем случае — какими предложениями переводить, короткими или длинными. А диалоги, монологи — это надо будет искать в русской классической литературе, у Достоевского, Чехова, Салтыкова-Щедрина… Работа сложная, такая подготовка к переводу занимает не менее двух лет.

А вот, скажем, современную послевоенную литературу Японии переводить никаких сложностей не составляет. Но она мне не так интересна. Последние десятилетия литература — как и вся культура Японии — испытывает сильное влияние западной литературы, особенно США. Вообще, необычайно интересно специалисту было бы заняться такой темой — «Культурное влияние США на Японию»… Поэтому, кстати, последнее время не читаю японской фантастики, она слишком американизирована. Лучше уж я буду читать американскую фантастику…

<…>

А. СТРУГАЦКИЙ: Будущее фантастики я не могу прогнозировать, но насчет исчерпанности возможностей — это паника. Только на своей памяти я видел уже не одно такое «исчерпание». И ничего — живет… Сложность тут в другом, сложность — в издании. Некоторое время фантасты отечественные разделялись на «старых» и «молодых». Мы числим современную фантастику с 1957 года — не только потому, что в тот год был запущен первый спутник, но и потому, что в нашей стране вышла «Туманность Андромеды». Эта книга, как бы то ни было, родоначальник всей современной советской фантастики, отсюда пошло все разнообразие ее. Так вот, фантастику тогда издавали в основном Детгиз и «Молодая гвардия». В 60-е годы в «Молодой гвардии» подобрался великолепный коллектив умных и ценящих фантастику людей. Они были повивальными бабками советской фантастики, они стали отсекать примитивные и серые произведения, они сознательно шли на установку, что фантастика должна быть до некоторой степени интеллектуальной литературой. И вот на смену им пришла группа «мальчиков бледных со взором горящим», мало разбирающихся в фантастике, но пытавшихся создать некую «новую струю». И они ее создали… А настоящая интеллектуальная фантастика — книги Савченко, Днепрова, Ларионовой и многих других — остались без базы. Апологеты серой, примитивной фантастики закрыли пути для фантастики интеллектуальной, и появились уже не «интеллектуалы» и «простаки», а попросту издающиеся и неиздающиеся. Так в фантастике и определился нынешний очень сильный раскол — и нечувствительно для меня во главе одной из фракций поставили нас с Борисом Натановичем.

После разгрома советской фантастики в конце 60-х — начале 70-х годов «Молодая гвардия» сумела наладить некий конвейер, выпускающий равномерный и достаточно обильный по нашим масштабам поток НФ. Но литературное качество (да и прочие свойства) этой фантастики оставляет желать много лучшего. Нет, мы не в претензии к «Молодой гвардии» за то, что сколько-нибудь сложные произведения там отказываются брать. В конце концов, эта продукция имеет своего читателя, и не надо заставлять «Молодую гвардию» печатать весь диапазон фантастики — от примитива до вершин фантастического реализма. Люди там довольно безграмотные, они не смогли бы это сделать, если бы даже и захотели. Выкинуть их? Лучше не будет, ибо не будет базы для упрощенной фантастики, предназначенной для массового читателя. Беда в том, что и с другими издательствами взаимоотношения у нас, скажем, отвратительные. По существу, нет издательств, которые могут и хотят издавать литературную фантастику. Детгиз ограничен возрастными требованиями, «Знание» — необходимостью каких-то научно-технических обоснований чуть ли не в жюль-верновском духе. Надо бы создать новое издательство, ориентирующееся на настоящую художественную фантастику. Но те, к кому мы обращались, понятия о фантастике не имеют и говорят: «у вас есть „Детская литература“, „Знание“, „Молодая гвардия“ — чего же еще?!» А мы, например, для детей писать разучились, научно-техническую фантастику сочинять — тоже, а простачками прикидываться неохота. Вот и печатаемся в журналах…

<…>

— Какие социальные процессы заставили «изобрести» ваш КОМКОН?

— В повести «Жук в муравейнике» у нас два КОМКОНа. КОМКОН-1 — комиссия по контактам — совершенно фантастическая организация. Будет ли она существовать — вопрос. Возможно, будет, если обнаружатся инопланетные цивилизации. А вот КОМКОН-2 будет неизбежно, эта организация нужна. Контроль над увлекающимися учеными, в руках которых будут огромные мощности, необходим. Человек слаб, соблазн велик — нельзя давать ученым лишь то, что они хотят. Надо предвидеть такие ситуации… Все это, разумеется, будет тогда, когда человечество преодолеет все кризисы, поуспокоится, объединится — и к жизни неизбежно будет вызван КОМКОН-2.

— Осуждаете ли вы поступок Рудольфа Сикорски, убившего Абалкина?

— Нет, это вы мне ответьте, осуждаете ли вы поступок Сикорски! Я писал не для себя, а для вас. Поймите, мы ничего не «разжевываем» в своих вещах, и не ждите, скажем, некоего издания «Жука в муравейнике», где мы бы в каком-то комментарии изложили свое отношение. Думайте! Это вам задача на развитие мышления…

— Появятся ли, наконец, Странники на страницах ваших произведений?

— А так ли уж они, Странники, нужны? Не знаю… Впрочем, читайте «Волны гасят ветер» — там будет о Странниках сколько душе угодно.

— Есть ли у вас любимый герой?

— Пожалуй, что нет. К сожалению, нам с Борисом Натановичем до сих пор не удалось создать такого героя, который был бы умнее нас самих.

<…>

— Как вы относитесь к критике фантастики, в частности — к несправедливым нападкам в ваш адрес А. Шабанова и П. Палиевского?