Студентка старалась придать своему голосу уверенность и твердость, но не совсем успешно: казалось, что она отвечает хорошо затверженный урок.

- Обманутое, бестолковое дитя! Да обдумала ли ты последствия? Что скажет свет? Ты, дочь Николая Николаевича Липецкого (он делал ударение на каждом слове), не будучи замужем, вдруг... Ведь он ничем не обязался? Может тебя оставить, когда вздумается?

- Может, но не оставит. Он, папа, из людей новых, для которых честь - первое условие земного счастья.

- Так-то так... Но я теперь уже ничему не верю. Так ты думаешь, он согласится жениться на тебе?

- Не могу сказать положительно. Я уже говорила ему об этом, но он находит, что это излишне.

- Ну да, излишне! Он просто-таки не хочет быть связанным и при первом случае готов отделаться от тебя. Но вы горько ошибаетесь, государь мой, не на тех напали-с. Ты, разумеется, знаешь жительство этого негодяя?

- Прошу вас, папа, не отзываться о нем так неуважительно.

- Еще отстаивает! Ну, да говори: где живет он? Наденька сказала адрес Чекмарева.

- Теперь изволь отправляться к себе и не показываться, пока не позовут! Понимаешь?

Не отвечая, дочь удалилась.

Г-н Липецкий уселся за письменный стол, взял большой почтовый лист, обмакнул глубокомысленно перо и набросал следующие строки:

"Милостивый Государь.

Считаю долгом покорнейше просить Вас, по самонужнейшему делу, почтить Вашим посещением в наискорейшем времени, если возможно - немедленно по получении сей записки.

Примите уверение в совершенном почтении и преданности.

Н. Липецкий".

Чекмарев не дал ждать себя и вечером того же дня явился по приглашению. Несколько времени заставили его простоять в приемной, затем ввели в хозяйский кабинет.

Родители юной грешницы восседали на диване. Сама она, склонившись устало на руку, сидела поодаль, в углу. Г-н Липецкий не только не подал студенту своей левой руки или двух пальцев правой (в кодексе наших мандаринов есть в этом отношении градации с мельчайшими оттенками), но, не вставая с места, едва заметно кивнул ему лишь издали головой. Дочь, со своей стороны, пошла навстречу товарищу.

- Это еще что за фамильярности! - повелительно заметил ей родитель. - Твое место вон там.

Не прекословя, девушка удалилась в свой угол.

- Не угодно ли вам присесть? - сухо указал он гостю на ближний стул.

- Чувствительно благодарен! - отвечал тот, презрительно косясь на товарку и занимая предложенное место. - Вы что-то очень уж торопили. Верно, у вас кто-нибудь серьезно болен?

- Н-да, серьезно болен - нравственно! Позвольте узнать прежде всего того-с...

- Чего-с?

- Сколько вам лет от роду?

- Оригинальный вопрос! Но я не барышня и не держу своих лет в секрете: мне 23, с хвостиком; хвостик не длинный: месяца в два.

- Так-с, милостивый государь, так-с. Следовательно, вы совершеннолетни и признаётесь законом компетентными к обсуждению своих действий, равно и ответственными за сии действия.

Шутливое выражение на лице Чекмарева уступило место выражению сосредоточенного внимания. Но, принудив себя к улыбке, он с небрежностью вынул часы.

- А! Как время-то летит! Что значит хорошее общество. Но слова ваши касательно нравственно больного надо, как я вижу, понимать фигурально; вопрос в чем-нибудь другом. Так не угодно ли будет вам обратиться прямо к делу; у нас, детей Эскулапа, должен я вам сказать, время - деньги!

Хладнокровие студента начинало бесить хозяина, и без того далеко нерасположенного к шуткам.

- Если время вам так ценно, - едко заметил он, доставая бумажник, - то позвольте и настоящее посещение ваше счесть докторским визитом и заплатить вам по таксе.

Порывшись в пачке ассигнаций, он вручил медику новенькую, зеленую. Тот преспокойно принял ее, как нечто должное и, смяв в комок, засунул в карман жилета.

- Всякое даяние - благо. Теперь я к вашим услугам. На чем мы, бишь, остановились?

- Дочь моя Надежда Николаевна не раз посещала ваши студенческие сходбища, - начал с расстановкою, видимо, сдерживая себя, г-н Липецкий. - Правда?

- Не отрицаю.

- И между нею и вами, г-ном Чекмаревым, состоялось некоторое предосудительного свойства сближение?

Эскулап быстро обернулся к сидевшей в отдалении товарке и вопросительно-строго посмотрел на нее.

- Ты можешь говорить без обиняков, - отвечала она тихо, но так, что всем было слышно, - родителям моим уже все известно.

Как затравленный гончими в тесное ущелье кабан, желающий предварительно удостовериться, какой тактики держаться ему с многочисленным неприятелем, Чекмарев молча и зорко обвел глазами поочередно всех присутствующих. Потом, прищурясь, заговорил холодным, деловым тоном:

- Гм, так вот она ваша нравственно-то больная. Что ж, допустим, пожалуй, что между нею и вашим покорным слугою произошло известного рода сближение; заметьте, что я не признаю положительно факта сближения, а допускаю только возможность его; что ж бы следовало из того?

- А то, - отвечал, несколько поторопившись, раздраженный старик-отец, - что вы, как человек порядочный, были бы обязаны жениться на ней.

- А! Ну, что ж, de gustibus non est disputandum [мертвые, не могут быть оспорены (лат.)].

- Прошу, однако, не забывать, сударь мой, - продолжал, более и более волнуясь, г-н Липецкий, - что к сему принуждает меня одна крайняя неотложность дела: слишком явные признаки вашего сближения, которые могли бы, чего доброго, броситься в глаза и лицам посторонним. То бы я, можете быть уверены, остерегся выдавать свою дочь за вашего брата, лекаришку и нигилиста. Вы, стало быть, можете благословлять судьбу свою, что я так сговорчив и за ваш гнусный образ действий уступаю вам еще высшее свое сокровище. Но дабы удостоиться полной моей милости, дабы я обращался с вами, как с подлинным зятем, вы обязаны выказать чистосердечное раскаяние с должным смирением и покорностью. В таком лишь случае вы можете рассчитывать и на приданое - в 15 тысяч. Поняли вы меня?

Неприятная улыбка исказила и без того непривлекательные черты студента.

- Понял-с, ваше превосходительство, как не понять. Вам желательно иметь в зяте послушную машину, и, приняв меня почему-то за подходящий сырой материал для такой машины, вы так увлеклись своим планом, что говорите о моем браке с вашей дочерью как о чем-то давно решенном, ожидающем только вашей родительской печати да рукоприкладства. На беду вашу, матушка-природа набила и мою башку достаточной порцией мозговой кашицы, а наука и обстоятельства развили в ней рассудок - или упрямство, если это слово вам более по нутру. Вы же не могли представить себе, что и у других людей обретается в верхней камере сказанная кашица, и не потрудились навесть наперед справку: намерен ли я вообще лезть в подставленное мне супружеское ярмо?

- Как? - вскрикнул, грозно приподнимаясь с места, г-н Липецкий. - Вы смеете того... мечтать о разрыве?

- Мечтать, ваше превосходительство, изволите вы. Я гляжу на дело с практической стороны. Но при вашей полноте волноваться вредно: может и кондрашка хватить. Успокойтесь и сядьте.

- Ну, ну... - проворчал г-н Липецкий, усаживаясь, однако, по совету медика.

- Вот и прекрасно, - продолжал Чекмарев, - теперь поговорим, как толковые люди. Войдите, Николай Николаевич, в мое положение. Я ведь перехожу в четвертый курс, до выхода остается мне, следовательно, целых два года. Дочь ваша мне нравится, и если, по истечении этих двух лет, она сумеет не потерять моего расположения, то я, по всей вероятности, буду не прочь жениться на ней и формальным образом. До того же всякая официальная связь была бы с моей стороны глупостью.

- Но, милый мой, - осмелилась тут подать голос Наденька, - ведь и Лопухов выпустил Верочку из "подвала", не окончив курса, а между тем они устроились отлично: тут же добыли переводов, а вскоре Лопухову предложили и место управляющего на заводе.