Рота старшего лейтенанта Козлова оказалась слева от деревни, на небольшом взгорке. Окопы коммунистов и комсомольцев были впереди. Каждый понимал: бой предстоит жестокий.

Парторг Хасанов вместе с командиром роты обошёл все окопы. Они поговорили с бойцами, проверили огневые точки. Свой расчёт, по совету старшего лейтенанта, Хатиф выдвинул на левый фланг роты, чтобы веста по атакующим отсечный огонь.

Вражеской атаки долго ждать не пришлось. После непродолжительного артиллерийского и миномётного обстрела появились танки, за ними двигалась пехота. Хатиф насчитал тридцать шесть средних танков.

Последовала команда:

— Танки пропустить! Отсекать пехоту!

Бронированные машины с крестами на боках, минуя взгорок, вошли в лощину, лежавшую перед деревней. И тут, как и было задумано, их встретила противотанковая батарея. Одновременно по пехоте, отставшей от танков, из всех стволов ударила рота Козлова. Немцы смешались, стали отходить. Находившийся в засаде пулемётный расчёт Хасанова до этой минуты не вступал в дело. Когда же немцы побежали, «максим» Хатифа начал косить их фланговым огнём. Фрицев полегло много.

Атака была отбита, но не надолго. Опять завыли снаряды, загрохотали взрывы. Артподготовка на этот раз была не в пример первой: немцы обрабатывали позиции батальона намного усерднее. Потом опять пошла пехота.

Хасанов переглянулся со своим вторым номером.

— Пожалуй, не меньше полка прёт?

— Если не больше…

Хатиф крепче сжал рукоятки пулемёта. С виду он казался совершенно спокойным, лишь лихорадочный блеск глаз выдавал волнение, которое всегда охватывало его перед боем. И ещё гулко-гулко билось сердце.

— По немецким захватчикам — огонь!

Пулемёт задрожал, забился в руках. Хатиф со злостью отмечал, как падают немцы — то ли убитые, то ли спасаясь от пуль. «Давай, «максим»! Молодец!» Вдруг пулемёт вздыбился — на Хатифа обрушилась земля. Он отряхнулся. Повезло! Ещё бы чуть-чуть — хана. Только по голове словно заехало оглоблей, в глазах всё плывёт — и ни звука… И немцы… Они идут как в немом кино.

— Чёрта лысого! Не пройдёте! — во весь голос крикнул Хатиф и не услышал собственного голоса. Не растерявшись, схватился за гранаты. Он не помнит, сколько бросил их — наверное, всё. Только знает— немцы не прошли…

Не один трудный бой вынес старший сержант Хатиф Хасанов, освобождая украинские деревни, сёла, города. Заслужил награды — орден Красной Звезды, медаль «За отвагу». Каждая награда была по-своему памятна и трудна: на войне лёгких побед не бывает.

Приближалась осень. Начали менять цвет деревья. В мирное время эти украинские сёла гремели бы уборкой, заполняя всё кругом стрекотом жаток и комбайнов. А сейчас тут не до этого — идут бои.

10 августа батальон, которому была придана пулемётная рота Хатифа, получил приказ овладеть деревней Нехаевкой.

Случилось так, что по какой-то причине, известной одной войне (то ли устарели данные разведки, то ли что-то недосчитал штаб полка, а вернее всего, все расчёты перепутал враг), бой за деревню из атаки обернулся обороной. Причём враг наступал плотным кольцом: видимо, подоспели резервы.

…Хатиф огляделся. Нужно было не мешкая выбирать новую позицию. Это — то единственное, что ещё могло спасти положение. А место пологое — никакого прикрытия. Ему повезло: куст и сразу за ним большая воронка. Значит, не надо окапываться, а главное, на дне была вода — «максим» не умрёт от жажды. Патронов в достатке, позиция тоже вроде бы неплохая. Держаться можно!

По своему обыкновению Хасанов подпустил фрицев на близкое расстояние и только потом ударил по серо-зелёным фигурам, пляшущим на прицеле.

— Ага, сволочи, положил я вас! Ну-ну, полежите!

Хатиф слышал, как унтер или офицер орал: «Форвертс, форвертс!»

Цепь поднималась три раза, и все три раза «максим» Хатифа укладывал её, пока она не отползла назад. Воронка была полна стреляных гильз. Пулемёт раскалился. Хатиф, пользуясь передышкой, зачерпнул каской воды и залил в кожух пулемёта. Потом зачерпнул ещё и ополоснул лицо. Ему показалось, что щёки зашипели не меньше, чем ствол «максима».

Ударил миномёт. «Решили выкурить», — подумал Хатиф.

Мины шлёпались справа, слева. Вот одна упала совсем рядом. Пыль с каски посыпалась за ворот. «В баню бы, соскрести грязь, её на спине уж, наверное, с палец, — подумал Хатиф. И сам себе возразил: — Погоди, сейчас тебе немцы устроят баню!»

Пулемёт снова затрясся, освобождаясь от земли, набросанной минами, и стрелял до тех пор, пока хватило патронов. Потом, как и в бою у Толкачевки, в ход пошли гранаты…

Очнулся Хатиф, чувствуя, что захлёбывается: на него лили воду. Открыл глаза: над ним стоит немецкий солдат с ведром.

— Из какой части? Кто командир?

Хатиф молчал.

Окровавленное, израненное тело Хасанова принесли в Нехаевку. Опять начались допросы, пытки. Пытали так, как это умеют делать только фашисты.

Молчание.

Хатифа сволокли в огород.

— Коммунисты не предают родину!.. Придут наши!.. Отомстят!.. — собрав последние силы, прохрипел он.

К месту казни согнали жителей деревни. Предчувствуя недоброе, люди плакали, закрывали глаза — такое видеть им ещё не приходилось… Фашистский палач топором отсёк голову советскому солдату…

…Фронтовые друзья нашли тело героя. Нашли там же, на огороде. И там же похоронили. Прозвучал прощальный салют.

Спустя месяц, узнав о подвиге Хасанова, командующий 60-й армией генерал-лейтенант Черняховский подписал реляцию на присвоение Хатифу Хасановичу Хасанову посмертно звания Героя Советского Союза. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 17 октября 1943 года назвал ещё одного героя нашей страны.

Однополчане Хатифа дошли до берегов Днепра, за неделю в двадцати трёх местах преодолели реку. А 6 ноября над столицей Украины — Киевом взвилось знамя свободы, за которую отдал свою жизнь и Хатиф Хасанов.

Младший сержант Галимкай Абдершин совсем недавно вернулся в свою часть после госпиталя. И, как оказалось, в самый раз: впереди предстояли жаркие дела.

Сейчас он направлялся к командиру полка, потому что солдатское радио донесло: Днепр будут форсировать с ходу. Надо было поговорить с командиром, высказать кое-какие соображения. В первый же день Галимкай узнал, что фашисты здорово укрепили правый берег — понастроили дотов, дзотов. После поражения на Курской дуге они, видимо, надеялись остановить здесь стремительно развивавшееся наступление Красной Армии, возлагали большие надежды на глубокую, полноводную реку. Вот берега её и превратили в настоящий железобетонный щит.

Наши бойцы, прослышав об операции, буквально рвались в реку, словно бегуны, увидевшие близкий финиш. Нет, в таком деле, как переправа, горячку пороть нельзя. Кто, кто, а Галимкай знает, что такое река: слава богу, родился и вырос на Волге, с детства барахтался в воде. Он, конечно, сможет подсказать кое-что полезное командиру. Ведь, что ни говори, Галимкай ещё в школе имел разряд по гребле, а уж о том, что он быстрее всех вскарабкивался на волжские кручи, и говорить нечего.

Советские войска широким фронтом стояли на левом берегу Днепра. 6-й стрелковый полк 180-й дивизии, в котором служил Галимкай, расположился на взгорке, полого спускающемся к реке и сплошь покрытом кустарником. Днепр отсюда как на ладони, можно даже разглядеть сёла и хутора на том берегу. Дальше, где река делает крутой поворот, стоит Киев. Эх, быстрее бы приказ, махнуть на тот берег и гнать поганых фрицев, чтобы и духу их не осталось на нашей земле.

Но Галимкай знает: переправа будет нелёгкой. Стоит сунуться к берегу, как немец начнёт палить из всех стволов, самолёты пустит. Нет, тут надо действовать с умом. У Галимкая есть свои соображения нам этот счёт, и ему не терпится поделиться ими с командиром полка.

Когда ему после завтрака сказали, что надо отнести пакет в штаб, он очень обрадовался подвернувшемуся случаю. Однако командира полка подполковника Шамсутдинова в штабе не оказалось. Хоть бы сказали, когда вернётся. Куда там — военная тайна! Как ни пытался Галимкай узнать эту «тайну», ничего не вышло, он только добился того, что дежурный офицер наорал на него. Офицер отошёл немного лишь тогда, когда Галимкай сказал, что комполка и он — земляки…