Обводить ихъ полными слезъ глазами; она прекрасна; Ларцевъ совершенно растерялся, Лештуковъ молча любуется ею какъ картинкою.

Потому что…

Смотритъ на Ларцева съ полнымъ страсти упрекомъ.

Нетъ… я… я… Доброй ночи, доброй ночи…

Порывисто убегаетъ въ дверь на улицу. Ларцевъ разводить руками съ видомъ чело-века, сбитаго съ толку. Лештуковъ хохочетъ. Альберто   срывается съ места, выбегаетъ на улицу и долго смотритъ вслед Джуліи. Потомъ угрюмо возвращается къ своему столу.

Лештуковъ. Позвольте поздравить васъ съ формальнымъ объясненіемъ въ любви. Ну-съ, что вы на это скажете, о, рыжебородый Торъ?

Ларцевъ. Я знаю одно: что я живу въ Бедлам, и глупыми сценами мн безъ ножа ржутъ мою картину.

Лештуковъ ( смотритъ на него съ одобреніемъ). Молодцомъ! большой и хорошій мастеръ долженъ изъ васъ выйти…

Ларцевъ. Нетъ, въ самомъ деле, какая тамъ любовь? Баловаться съ нею я не хочу: она хорошая двушка - стыдно. А въ серьезъ?… Въ серьезъ мне все женщины безразличны, право. Моя душа - вонъ тамъ, въ мастерской. Можетъ быть, налечу еще на такую, что мн голову свернетъ, но пока Богъ милостивъ.

Лештуковъ. Нетъ, вы не налетите. Вы Богомъ отмчены. На васъ печать. Искусство всегда станетъ между вами и рабствомъ y женщинъ. Но все это прекрасно. Однако, какъ же вамъ быть съ Джуліей и, въ особенности, съ Альберто?… Кстати: онъ сидитъ напротивъ, въ боттег, и между бровями y него Этна и Везувій.

Ларцевъ. Чортъ его возьми!

Лештуковъ. Любить Джулію вы не желаете. Получить изъ-за нея тычекъ ножомъ, того мене. Картину дописывать надо. А, пожалуй, Джулія къ вамъ на натуру больше уже не придетъ.

Ларцевъ. Что же делать? Допишу и безъ нея.

Лештуковъ. Но картина отъ этого потеряетъ?

Ларцевъ ( посл некотораго колебанія). Нетъ. Еще третьяго дня утромъ, когда я спорилъ съ Альберто, Джулія была моимъ откровеніемъ, моимъ вдохновеніемъ. Но посл этого мазка - помните, я вамъ говорилъ? Миньона вся y меня тутъ.

Показываетъ на лобъ.

Лештуковъ. Въ такомъ случае, Ларцевъ, мой дружескій советъ вамъ: узжайте отсюда. Оставьте вы этихъ людей съ ихъ страстями и бурями. Они безхитростныя дети земли. День ихъ, векъ ихъ. Въ страсти удержатъ: она ихъ право, ихъ логика. А вы рисковать собою не имеете права. Вы талантъ, вы гражданинъ грядущихъ поколній. Пусть ихъ мирятся, ссорятся, какъ хотятъ. Вы имъ ничемъ помочь не можете. Узжайте.

Ларцевъ. Досадно, Дмитрій Владимировичъ, за труса почтутъ.

Пеніе и музыка наверху прекратились; слышно, какъ хлопнула крышка піанино, задвигали стульями; затмъ по улиц мимо дверей, слва направо проходятъ Амалія подъ руку съ Кистяковымъ, Берта съ Леманомъ, Франческо и Джованни.

Лештуковъ. А, полно. Словно васъ не знаютъ.

Ларцевъ. Оно, положимъ: картину писать настроеніе нужно. А какое ужъ тамъ настроеніе, коли одна на шею вшается, А другой за угломъ съ ножомъ сторожитъ? Онъ-то, пожалуй, вретъ - меня не убьетъ, А вотъ какъ бы я его подъ горячую руку не ухлопалъ.

Лештуковъ. Вотъ видите.

Ларцевъ. Я, парень смирный, не изъ брыкливыхъ телокъ. Но при мн языкомъ болтай - рукамъ воли не давай. Не выношу кулачной расправы и поножовщины этихъ. Ничего тогда не помню: въ глазахъ скачутъ красные мальчики, все въ туман - и я способенъ натворить Богъ знаетъ чего. Силищу-то мою проклятую вы знаете.

Лештуковъ. Узжайте.

Ларцевъ. Подумаю.

Лештуковъ ( смотритъ въ окно). Ого! наши всей компаніей.

Ларцевъ. Да, ужъ луна восходить… на молъ пошли…

Лештуковъ. И вы, по обыкновенію?

Ларцевъ. Да, вотъ только перемню эту хламиду.

Поднимается къ себ съ мастерскую. Лештуковъ, оставшись одинъ, подходить къ двери-окну, хочетъ затворитъ ее и опуститъ гардину. Альберто быстро заглядываетъ къ нему въ комнату съ улицы.

Альберто. Добрый вечеръ, синьоръ Дмитріо.

Лештуковъ. Добрый вечеръ. Что угодно?

Альберто. Джулія была сегодня y художника, синьоръ?

Лештуковъ. Вы сами видли, какъ она вошла и вышла. Что же спрашивать, Альберто?

Альберто. Синьоръ, я говорилъ съ вашимъ другомъ; я просилъ его, молилъ, грозилъ, наконецъ. Ему все равно. Онъ сердца не иметъ; не жаль ему бднаго малаго. Хорошо же. Теперь пусть онъ бережется.

Лештуковъ. Ахъ, Альберто! Что вы только, безумный человкъ, съ собою длаете?

Альберто. Вы, синьоръ, должно быть, очень счастливо любите, иначе вы поняли бы меня. Вы большой баринъ, я мужикъ, простой матросъ. Но сдланы мы изъ одного тста. И посмотрлъ бы я, что стали бы вы длать, если бы… Можно все говорить, синьоръ?

Лештуковъ. Говорите.

Альберто. Если бы ходила позировать къ вашему другу и оставалась съ нимъ съ глазу на глазъ каждый день по три часа не Джулія, А синьора Маргарита?

Лештуковъ. Что за вздоръ, Альберто? При чемъ тутъ синьора Маргарита?

Альберто. Простите; вы дали мн право говорить; я такъ и сказалъ, какъ думалъ. Потому что я хочу, чтобы вы меня, какъ слдуетъ, сердцемъ поняли. Не смущайтесь, синьоръ: разговоръ этотъ между нами.

Отступилъ и быстро исчезъ въ наступающихъ сумеркахъ. На улиц вспыхнулъ электрическій фонарь. Лештуковъ медленно запираетъ дверь-окно и задергиваетъ нижнюю частъ его занавскою, потомъ проходитъ къ себ въ кабинетъ. Свтъ падаетъ только изъ верхнихъ стеколъ. Маргарита Николаевна, въ голубомъ шелковомъ платк, на плечахъ, спускается внизъ по большой лстниц.

Маргарита Николаевна ( садится въ качалку). Кажется, Альберто былъ? Драма все еще продолжается?

Лештуковъ ( изъ кабинета). Больше, чмъ когда-либо.

Выходитъ, оставляя дверь кабинета незапертою; мало-по-малу, въ дальнйшемъ дйствіи, оттуда начинаетъ падать на сцену сперва слабая, потомъ все сильне и сильне полоса луннаго свта.

Маргарита Николаевна. Охъ, эти драмы!… Вс вы, мужчины, на нихъ мастера.

Лештуковъ ( беретъ ея руку и цлуетъ). И я?

Маргарита Николаевна. Не усплъ еще. Мы съ тобой въ медовомъ мсяц.

Ларцевъ ( cвepxy). А… хмъ…

Сбгаетъ съ лстницы.

Маргарита Николаевна. Ой, какимъ франтомъ. На молъ?

Ларцевъ. Да. Одно вдь y насъ по вечерамъ мсто…

Маргарита Николаевна. А мн лнь: надоло… Скажите нашимъ, что-бы не загуливались.

ЛАpцевъ. Оченно хорошо-съ.

Хочетъ уйти въ среднюю дверь, которую только что заперъ Лештуковъ, и конфузится, найдя ее запертою.

Лештуковъ. Тутъ заперто. Я собирался заниматься. Постойте, я вамъ открою…

Ларцевъ. Да, не безпокойтесь, пожалуйста, я могу пройти и здсь.

Поспшно уходить черезъ крайнюю правую дверь.

Лештуковъ. Слава Богу, одни. Я такъ боялся, что онъ останется и испортить намъ вечеръ.

Маргарита Николаевна молчитъ. Лештуковъ легъ на полъ, къ ея ногамъ, взялъ ея руку, положилъ ладонью на свое лицо.