— Он здесь, — сказал Ратанов, подходя к машинам.
Все замолчали.
— Значит, все-таки нам брать…
Гуреев сильным щелчком отбросил папиросу.
Изредка по берегу проходили люди, и надо было по-прежнему выглядеть беспечной и веселой компанией, проводящей день на речке. Надо было играть в волейбол и думать, как брать Вихарева. Поэтому мяч от сильного удара Андрея Мартынова снова взлетел над поляной.
Тамулис играл вместе со всеми, и эта игра была уже совсем не похожа на все другие игры в волейбол, которые он раньше видел. Мяч летал с пугающей быстротой, грозный, вышедший из повиновения, словно почувствовав свою силу над игроками.
— Алик, — сказал Мартынов Тамулису, — ты старайся брать мяч, пружиня пальцами. Вот так. И сам пружинь в коленях. Если тебе придется выступать на соревнованиях, тебя будут засуживать за нетехнический прием мяча…
— И не надо так брать мяч — получается двойной удар. — Барков подкинул над собой мяч и показал, как не надо брать. — Присаживайся…
Может, здесь Тамулис впервые поймал себя на мысли, что ему уже будет непросто расстаться с этими людьми, с уголовным розыском, как бы ни сложилась дальше его милицейская судьба.
Редко проводили они все вместе свободное время. Но их сближала работа, и потому на праздничных вечерах в управлении они всегда искали «своих» и, забравшись в пустой кабинет, пели сентиментальные песни об альпинистской палатке под Ушбой, о ночной Москве, о Сумасбродной девушке со странным именем Мери-Лю — об уголовном розыске песен не создано. Они умели работать, не считаясь со временем, детально осматривали места происшествия, составляли толковые протоколы осмотра, разбирались в современной технике экспертных исследований.
Правда, никто из них твердо не знал, как нужно брать средь бела дня в окруженной полем деревне вооруженного пистолетом убийцу.
Внизу тяжело хлопнула входная дверь. Тамулис услышал, как несколько человек молча, стуча каблуками, поднялись по лестнице на второй этаж и прошли в дальний угол к кабинету Шальнова. Потом опять все смолкло.
Егоров был среди них единственным фронтовиком, и поэтому он сказал Ратанову:
— Брать придется в лоб, с машин… Первому лучше пойти мне или Мартынову. Он покрепче.
— Кончили игру, ребята, — сказал Ратанов.
Все подошли к нему.
— Решаем так. К дому идем на машинах на самой большой скорости. В первой машине я, Мартынов и… Тамулис. Мы берем Вихарева. В дом идем в таком же порядке: я, Мартынов, Тамулис. Остальные окружают дом, отрезают Вихареву пути к отступлению. Старший этой группы — майор Егоров. Вопросы?
Он помолчал.
— Приготовить оружие — и по машинам.
Машины развернулись к дороге, оставив на поляне ровные полосы смятой травы. Все так же лениво плыли по реке бревна и таяли в бездонной синеве белые островки. Оперативники садились в машины. Березовая роща и весь этот спокойный окружавший их лесной мир больше не имел к ним никакого отношения.
Тамулис сидел на сиденье позади Ратанова и, пригнувшись к окну, хорошо видел маленький, безлюдный Матвеевский починок, первые изгороди за колодцем и маленький, ничем не выделявшийся дом у дороги. До дома было не более четырех километров но дорога не позволяла развить настоящую скорость, и только последний километр они прошли ближе к ста.
Теперь они были совсем на виду, поэтому шоферы спешили. Подхватываемая ветром пыль уносилась назад, образуя длинное мутно-желтое облако…
Оставалось несколько метров до калитки и еще метров двадцать от калитки до крыльца.
Когда Ратанов рванул ручку дверцы, в мгновение, затянувшееся бесконечно долго, они увидели вдруг маленького худенького мальчика, который, испугавшись машин, неуклюже заковылял по лестнице в избу. И все мигом поняли, что произойдет: пока Ратанов, сидевший рядом с шофером, обежит машину и добежит до крыльца, мальчик раскроет дверь и застрянет на высоком пороге. Ратанов уже не ворвется в избу неожиданно и стремительно, как предполагалось, потому что между ним и обложенным со всех сторон Вихаревым окажется этот мальчик в красных штанишках с отстегнутой лямкой.
Пыль еще оседала на бурую прошлогоднюю траву, а Мартынов, а за ним Ратанов и Тамулис уже бежали по двору, и Мартынов, обхватив сзади и прижав к себе мальчишку, опрокинулся спиной с крыльца на сухие черные доски настила, освобождая дорогу в дом, а Тамулис, ощутив внезапно необычайный прилив силы и ловкости, опередив Ратанова, всем телом бросился в дверь.
Увидев выскакивающих из машин и бегущих по двору людей, Вихарев растерялся. Он метнулся от окна к двери, но Тамулис, бросившийся с порога к нему в ноги, потащил его вниз, и тут же сверху на него навалился Ратанов, выкручивая руку с пистолетом. Еще через минуту Егоров и Гуреев посадили Вихарева в машину и увезли. Тамулис посмотрел на часы: прошло шесть минут с тех пор, как они выехали из рощи.
Ратанов сделал ему замечание, а потом пожал руку. И все подошли, чтобы поздравить Тамулиса с участием в первой операции.
Они возвращались в кузове попутного грузовика, потому что во второй «Победе» они все равно бы не уместились. Дорогой все стояли у кабины, тесно прижавшись друг к другу.
В лицо им хлестал свежий лесной ветер.
— Слушай, Алька, — положив руку ему на плечо, заговорил Барков, — ты почему такой худой? Ты бы жрал что-нибудь попитательнее… Побольше масла, что ли? Притащить тебе рыбьего жиру?
— У него просто астеническое телосложение, — неожиданно сказала Галя, и это были первые слова, которые в этот день от нее услышали. — Такое строение… Он толстым никогда не будет…
И она улыбнулась Баркову так просто и так дружески, что Тамулис сразу понял, что Галя и Герман еще обязательно встретятся.
«У моего отца тоже было такое телосложение», — хотел ответить Тамулис…
Тамулис тихо дремал на стуле, и голова его все время соскальзывала набок.
В половине третьего в коридоре снова раздались шаги. Вошел Гуреев, неожиданно бодрый, незаспанный, веселый.
— Идет как по маслу… Раскроем, ребята!
— Что там? — спросил Тамулис.
— Вас не было — грабежи мы так раскрывали. По ночам… Дело «Микадо»…
— Ну что же там наконец?
— Он! — Гуреев ткнул себя пальцем в грудь. — Чувствую. Когда мы за ним пришли, даже ничего не спросил. Оделся, взял семь пачек папирос… Уж приготовлены были!
— Кто его допрашивает?
— Там народу много: Шальнов, Ратанов, Карамышев, Веретенников. Сейчас Альгин приехал.
— А нам как?
— Ждать. Может, на обыск придется ехать — одежду со следами крови…
Тамулис по-детски зевнул, улыбнулся, положил локти на стол, уткнулся лицом в ладони.
В пять часов утра их разбудил телефонный звонок.
В кабинете Шальнова, несмотря на открытые настежь окна, плавали сизые змейки дыма. Здесь курили всю ночь. Полковник Альгин сидел рядом с Веретенниковым на диване, откинувшись всей спиной назад. Воротник рубашки он расстегнул, галстук держал в руках. Ратанов и Карамышев тихо переговаривались у окна. Шальнов быстро опрокидывал содержимое пепельниц в урны — наводил порядок.
Оперативники молча рассаживались на стульях вдоль стен.
— Вы будете говорить? — спросил Шальнов у Альгина.
— Давайте сами — горло еще болит…
Он устало поправил воротник, стал надевать галстук. Веретенников внимательно следил за выражением лица подчиненных.
— Зацепки у нас серьезные и интересные, — откашлявшись, начал Шальнов. — Во-первых, личность подозреваемого Джалилова. В прошлом — убийца. Судим за убийство, совершенное в лагере. Его посадили в лагерь, чтобы исправился, а он там убил человека. Прибыл в город недавно. Живет с сестрой. Сестра Джалилова — мать-одиночка. Соседи на нее жалуются: каждый день гости, каждый день пьянки. Второе: Джалилов — среднего роста, черный, постоянно носит сапоги. Третье: в ночь убийства Джалилов пришел домой поздно. Никто не может сказать — когда. Говорит, что был на реке. Ночью — на реке! Наконец, и это самое главное, у Джалилова была белая рубашка, и она бесследно исчезла. Как нарочно! А вы все помните показания Сабо: преступника он видел без рубашки. Тот нес ее в руке. Можно предположить, что отмыть пятна с рубашки не удалось, и ее преступники уничтожили.