Гостиница была новенькая. Свеженькая. Только-только открылась. Румяное яблочко на сопревшей палой листве. В три этажа и с роскошной мансардой. Швейцар в тусклой ливрее съемного кучера, короткополой шляпе и хронически забывающим побриться лицом предупредительно открыл перед Ирмой тяжелую с бронзовыми бляхами дверь. Ирма бросила накопившуюся в кармане мелочь в ловко подставленный ковшик из желтых, напрочь прокуренных пальцев.

— Благодарим покорно — еще ниже склонилась могучая спина: основной источник заработка швейцара.

Thanks, mersi, дзенкуеме и это. это.

Швейцар сбился, мучительно пытаясь вспомнить.

— Здравствуйте. Вы с багажом? — перед Ирмой появился крепко-накрепко сшитый парнишка в круглой жесткой шапочке.

— Чемодан — ответила Ирма.

Парнишка подхватил чемодан и выставил вперед ковшик. Ирма рассталась с небольшой купюрой. Швейцар прекратил вспоминать и спросил у парнишки.

— Слышь, Гена. Слышь. По — турецки запамятовал совсем?

Парнишка строго ответил.

— Эта твоя функция старик. Смотри, куратор узнает.

— Ты молчи лучше. Скажи лучше как.

— Придумал. Что я тебе среднее звено какое. Это не моя функция. — гордо произнес парнишка, с тем своеобразным шипящим на окончаниях акцентом, которым щедро одаривали город близлежащие села и деревни.

— Прошу вас, госпожа.

— Я бы хотела расплатиться карточкой. Это возможно? — спрашивала Ирма.

— Вы можете осведомиться у портье. Он обладает всей полнотой информации — лихо тарабанил парнишка, и шум чемоданных колесиков был торжественными фанфарами для него и его куратора. В круглом с низкими арками и мраморном полом холле гостиницы было пусто и гулко. Парнишка подвел Ирму к ресепшену, отделанному ромбовидными окошками из слепого с печеной корочкой зеленого стекла. Рядом шелестел подсвечиваемый изнутри полукруглый бассейн. Из протянутой просительно ладони, росшей прямо над бассейном, стекала шумная струйка.

— Мне нужен номер. Недели на две.

Портье — молодой человек, хлесткий и звонкий, как удар бича, отозвался.

— Остались два люкса на третьем этаже.

— Я заплачу сразу за две недели.

— Позвольте — портье принял карточку, вставил ее в аппарат и, пока тот считывал информацию, Ирма честно выдерживала зоркий проникающий до печенок взгляд, изрядно натасканный на всевозможных тренингах на всевозможные мошенничества..

— Все в порядке — произнес наконец портье.

— Ваш номер 305. Замок электрический. Бар обновляется каждое утро горничными во время уборки. Ужин и ланч можно заказать в ресторане. Завтрак входит в суточную оплату. Давида брать будете? — спросил портье.

— Простите.

— Дополнительная услуга. Статуя. Точная уменьшенная копия знаменитой скульптуры великого мастера Микелеанджело — выдал портье без запинки. — Придает дополнительный шарм интерьеру, удачно вписывается в общее дизайнерское решение номера. Это бесплатный бонус для люксовых гостей.

— Раз бонус — с иронией произнесла Ирма — Значит карман не отдавит ваш Давид.

— Именно — улыбнулся портье — Геннадий, проводи. Приятного отдыха.

Номер оказался действительно неплохим. Натоплен, но не до духоты, а уж вылизан так и вовсе до самого— самого укромного местечка. Ирма незамедлительно включила телевизор, всколошматила заправленную по всем правилам евклидовой геометрии кровать, сбросила пальто на кремовый с кривыми полными ножками диван и приказала ни в коем случае не ставить чемодан в шкаф.

— Бросайте его на пол. Я потом сама разберусь.

— Вам Давида сейчас транспортировать? — Геннадий почтительно замер у входа.

— У вас связь с городом прямая?

— Звоните на ресепшен через ноль. Вас соединят с кем угодно.

— Давайте сейчас. В баре леденчики есть?

— Прошу прощения?

— Леденчики такие с начинкой. Конфетки кисленькие.

— Сейчас уточню.

Опустившись в кресло, Ирма освободила волосы от стягивавшей их в тугой узел широкой дуальной резинки. Изучив содержимое бара, спрятанного в приземистую орехового дерева тумбу с блестящей никелированной ручкой, не скрывая радости в голосе, Геннадий обернулся:

— Спиртовой ассортимент представлен полностью. Два наименования газированных напитков и шоколадных батончиков, а леденчиков нет. Они есть внизу. За отдельную плату.

— Жох, ты Геннадий — Ирма открыла портмоне из мягкой свиной кожи с глубоким и четким оттиском ковбойского гранитного профиля.

— Возьмешь два пакетика.

— Здесь слишком много, госпожа.

— Безусловно, сдачу оставишь себе. Давида не забудь. И не называй меня госпожа. Все. Иди.

После ухода Геннадия Ирма подняла телефонную трубку. Чеканный голос портье пообещал соединить с нужным номером через несколько минут. Звонок застал Ирму, когда она разбирала чемодан. С некоторым, давно позабытым волнением, она произнесла:

— Гасан Гасанович? Я на месте.

Выслушав продолжительный ответ, во время которого она зацепила пристальным вниманием пружинку телефонного провода, Ирма ответила:

— Нет. Города еще не видела. Наверняка изменился.

Дальше последовала пауза. Ирма начала раскручивать провод, намотанный на палец. В дверь постучали. Ирма поспешила закончить разговор.

— Я буду у вас через час.

Геннадий вкатил в номер передвижную хромированную со стеклянной крышкой этажерку. Наверху этажерки лежал поперек безнадежно черный тубус, снизу стоял деревянный ящик. Геннадий передал Ирме пакетик леденцов, предварительно открыв его. Ирме конфетки понравились.

— Давай, Геннадий. Не разводи руками. Причащайся.

Конфетку Геннадий слопал с удовольствием.

— Статую когда принесешь? — поинтересовалась Ирма.

— Уже. Сейчас наладим — Геннадий вскрыл тубус и вытащил оттуда пук кривых и прямых железных прутов. Несколько раз справляясь в специальной бумажке, но более, по мнению Ирмы, полагаясь на природное чутье, Геннадий выстроил в промежутке между окнами некое сооружение. Снова же, опираясь лишь, вполне возможно и на предвзятое мнение Ирмы, можно было утверждать, что сооружение (так бывает) напоминало подвыпившие крестьянские грабли. В самом деле, а как еще назвать конструкцию с длинным черенком и двумя загнутыми на концах зубцами? Почему же подвыпившими? Здесь у Ирмы было целых два аргумента. Во-первых, они стояли, опираясь на зубцы, во-вторых, они стояли, опираясь на подвыпившие зубцы. Два железных прута под небольшим углом отходящие от черенка(железного прута подлинней) шли вниз не прямо, а несколько под уклоном в одну сторону, словно черенок еще был трезв и прям, а зубцы уже расслабились. Хряпнули от двухсот тридцати семи до четырехсот пятидесяти пяти на именинах у соседского плуга, но не так задушевно, чтобы раз и кайлу по хайлу, а так, чтобы произвести впечатление на воображалистую фабричной ковки тяпку, которая имела на груди, вожделенный всяким босяком из мастерской деда Матвея, штампик-брендик. Навек модный «Ростсельмаш». В уникальной, единственной в мире, рамочке. Впрочем, Ирма, как необычная женщина с суровой работой, никогда не спешила с выводами. Был обещан Давид. Она будет его ждать. Геннадий вытащил ящик и открыл его. Среди частей человеческого тела из папье-маше, сложенных аккуратно в ящике, Геннадий для начала отобрал руки и голову. В тубусе оставались два совершенно по— разному извилистых прута. На них Геннадий насадил руки и оставил их на крышке этажерки, впрочем как и голову. Перекинув грабли через колено, Геннадий натянул на зубцы две ноги. Легли они ладно, как певучие хромовые, офицерки с длинными носами. Для убедительности, взявшись за черенок, Геннадий несколько раз постучал ими о пол. Держали они прекрасно. На черенок влезло плотно туловище с сухим скрипом. Голова шла следующей. Геннадий воткнул кончик черенка прямо в шею. Оставались руки. Геннадий снова внимательно изучил бумажку и угадал с расстановкой. Правая — символ уверенной силы с четко прорисованной мускулатурой, спокойно опускалась вниз. Согнутая в локте левая с напряженной ложбинкой предплечья — тревожные раздумья человека, его слабая защита от угроз внешнего мира. Геннадий угадал. Как и всякий творец, пусть и с подсказывающей бумажкой, Геннадий не мог не полюбоваться собственным творением. Все части были приделаны ладно, без просветов. Давид был очень похож на себя.