Мне пришлось на время отвлечься от своих мыслей. Мистер Эр встал и снова заговорил. Надо было его выслушать.

Он попросил дойти с ним до дома, который теперь погрузился в полную темноту, и только у двери горела свеча.

На пороге он обернулся и подчёркнуто вежливо пожал мне руку.

— Сегодняшняя вечеринка в конюшне была последней, — сказал он. — Придётся распрощаться со старыми привычками. С завтрашнего дня вы ужинаете со мной в большом доме.

Итак, через год я сделал ещё один шаг от скотского общества к человеческому. Достоин ли я этого, ещё предстояло доказать.

Я поблагодарил мистера Эра и впотьмах двинулся к себе. Мысли водоворотом проносились в моей голове, меня обступили видения будущего. Вдруг я понял, что на дорожке кто-то есть. Джон догнал меня и пошёл рядом.

— Я хочу вас кое о чём спросить, — начал он.

— Спрашивай, — ответил я. У меня не было настроения препираться, не то я спросил бы, кто дал ему право задавать мне вопросы и вообще откуда он взялся здесь в такую пору.

— Мистер Эр говорил с нами во время чая. Он сказал, что вы его племянник, который долго пропадал и теперь нашёлся.

— И что?

— Правду ли он говорил?

Я повернулся к Джону, хотя и не мог видеть его в темноте.

— Джон, зачем ты меня об этом спрашиваешь? Какая разница, правду сказал твой хозяин или ложь? В Торнфилде его слова — альфа и омега, начало и конец. Так это есть, так должно быть, и довольно с нас.

— Хозяин затеял тонкую игру.

— А если и так? У меня своя игра, да и у тебя тоже, если на то пошло.

— Игры играми, но все козыри у мистера Эдварда. Смотрите, мистер Хитклиф, не попадите впросак.

Он положил руку мне на плечо, но я сбросил её и пошёл прочь. Я устал от его карканья; всё, что он знал или подозревал, было пустяком по сравнению с предстоящим мне через неделю.

Значит, мне оставалась неделя на приятные размышления — как меня унизят, ославят выскочкой, а моего хозяина — предателем сословных интересов. А то можно пофантазировать, заглянуть на месяц вперёд и представить, как я буду болтаться на виселице за убийство Эдгара Линтона — ну может же случиться так, что я в запальчивости прирежу своего врага. С другой стороны, а вдруг я сумею превзойти себя и всех остальных, утру нос Линтону и ему подобным, стану самым гордым джентльменом на белом свете.

Однако, как ни странно, шли дни, а я подзабыл обо всём этом и думать. Повинуясь внутреннему побуждению, я предоставил встречу с Линтоном будущему и всецело углубился в прошлое. И оно тревожило меня куда больше.

Кэти, я писал, что бросил тебя и бежал с Перевала после того, как подслушал твои слова. Ты говорила, что предпочитаешь общество Линтона моему и что выйти за меня значило бы унизиться. Эти роковые слова толкнули меня к действию; эти слова я запомнил — но что ты говорила перед ним?

Я дремал, незамеченный, на лавке неподалёку от скамьи, где ты беседовала с Нелли. Твой голос ворвался в мои сновидения и окончательно разбудил меня, когда ты произнесла моё имя. Затем я услышал фразу, которая перевернула мою жизнь.

Но что было до этого? Сейчас, когда я ждал Линтона, мозг мой поневоле припоминал то, что постарался сразу забыть: узнай я это год назад, сердце моё бы разорвалось, меня бы просто не стало. Однако теперь, понуждаемый новообретённой силой, я поневоле вспомнил.

Ты помолвлена с Эдгаром Линтоном.

Ты сказала Нелли, что он сделала тебе предложение. Ты сказала ей, что согласилась.

Возможно ли это? Неужели я действительно это слышал, или злодейка-память, спекулируя на моих страхах, сыграла со мной недобрую шутку? Что ты кокетничаешь с Линтоном, для меня не новость, ты мучила меня этим не один год, но неужто это кокетство зашло так далеко?

Возможно ли? Или мне примерещилось? Снова и снова я вспоминал всю сцену — смертельную усталость, с которой я повалился на жёсткую лавку, отупение, забытьё… звуки голосов… радость от того, что слышу тебя… Нелли говорит, что меня здесь нет… Всё это было, не так ли? И тогда…

Дала ли ты Линтону слово в тот день? Об этом у меня до сих пор нет точных сведений, поскольку, как ты прочтёшь дальше, так и не было случая получить их. Теперь неважно. Как ты уже отчасти знаешь, а скоро узнаешь во всех подробностях, я предпринял некоторые шаги, чтобы сделать этот брак невозможным. К тому же завтра мы с тобой соединимся навеки. Что с того, если ты в своё время поводила Линтона за нос? Он ничтожество, пустота, ноль — его невозможно принимать всерьёз. За него бы ты вышла замуж? Это дикая мысль — порождение зловредной фантазии, не памяти.

Однако эта фантазия или воспоминание в некотором роде и утешала меня. В моём страшном сне ты говорила, что выйдешь за Линтона, но говорила и то, что не сможешь этого сделать. Твоя душа взбунтовалась. А я верю в твою душу, потому что она у нас с тобой — одна.

Возможно, это случай произошёл в мире грёз, играющем в моей жизни почти такую же роль, как и реальность. А может, всё было на самом деле? Если так, если ты и впрямь помолвлена с Линтоном, какой же я болван, что бежал, оставив ему поле брани. Однако чем бы я мог помешать? Я не мог предложить тебе стать женой нищего. Я имел право уйти, чтобы выбиться в люди. Но уйти, не предупредив тебя ни словом!

События, которые я сейчас описываю, произошли спустя год после моего ухода. Я верил в неизменность, нерушимость нашей с тобой связи, верил, что ты ЗНАЕШЬ, как я стремлюсь к тебе, ЗНАЕШЬ, что я вернусь — но так ли на самом деле прочна эта связь? Не разуверилась ли ты во мне? Не позабыла ли? Я должен был послать тебе весть, я решил это сделать, как только выведаю у Эдгара Линтона всё и пойму, что написать.

Наконец, за день или за два до приезда гостей мои терзания смягчило неожиданное и даже приятное чувство. Я понял, что увижу Линтона — человека, который видел тебя и говорил с тобой всего за несколько часов до нашей встречи. Он мог касаться (о боль!) твоей руки. Он принесёт с собой воздух, которым дышала ты, в его зрачках сохранится блеск твоих глаз. Мне было довольно и этого; я решил, что из скверны вашей близости я извлеку целительный бальзам. От лжеслужителя твоей любви я почерпну святость, обновлю собственное служение.

И эта странная радость крепла с каждым днём, ослабляя, а порой и заслоняя ненависть, которую я без сомнения должен был испытывать к удачливому сопернику. Однако исследуя своё сердце, я находил не ненависть, а влечение; не злобу, но радостное предвкушение! Ещё удивительней (и это мучило меня особенно сильно), пытаясь вызвать в памяти твоё лицо, я всякий раз видел его — вы были неразличимы и неразделимы.

Так, ко дню приезда Эдгара Линтона я уже ждал, когда он переступи порог Торнфилд-холла, ждал нетерпеливо, всей душой мечтал приблизить эту минуту, как с замиранием сердца ждут прихода возлюбленной. Как ни силился я побороть это нелепое чувство, я жаждал изничтожить Эдгара Линтона не ударом моего тяжёлого кулака, но ураганным объятием моей мятущейся души.

Эдгар Линтон приехал-таки в Торнфилд.

Мы столкнулись в коридоре, глаза наши встретились. Вопреки моим ожиданиям, солнце не померкло и звёзды не обрушились с небес; вселенная продолжала вращаться как и в чём не бывало. Однако в тот миг, когда он впился в меня глазами, я понял: моя жизнь вступает в новую фазу.

Весь день до его приезда я прождал у окна в библиотеке. Наконец заскрипел гравий; перед домом остановилась роскошна карета. Эдгар вылез первым — тёмный костюм оттенял сияние его белокурых волос. Он стоял ко мне спиной, помогая сперва подагрику-дяде, затем — богато разодетой блондинке, по всей видимости, его тётушке. Полковник Дэнт что-то сказал, и Эдгар с улыбкой обернулся. Солнце ярко осветило его лицо. Сладостно-горькие воспоминания обступили меня: Эдгар Линтон был красив, как всегда, золотоволосый, с правильными чертами лица — в точности такой же, каким заходил к тебе вечером накануне моего побега. Неудивительно, что ты им восхищалась — даже я со смешанным чувством любовался точёным профилем молодого человека, тем изящным наклоном головы, с которым он вёл к дому свою тётушку. Но как и неделю назад, стоило мне только вообразить его (уж не колдун ли какой навёл на меня чары?), так и сейчас сквозь его облик проступали милые черты, каждое его движение напоминало о твоей несравненной пластике. Неужели Эдгар столько времени проводит с тобой, что перенял твои жесты, твои манеры? Или таинственным алхимическим превращением часть твоей души передалась ему, твоему мужскому двойнику, столь же щедро одарённому природой? Я не мог решить — если меня околдовали, то прочно.