— Летиция, ты испортишь мальчишку, если будешь над ним кудахтать, — проревел полковник. — Если распогодится, пусть едет со всеми. Но, — он величественно простёр руку, — сегодня НЕ распогодится!

После этого всем осталось только молча глядеть в окно, пока лорд Ингрэм и его младшая сестра не спустились по лестнице. Он позёвывал, она весело щебетала, но оба остановились, увидев вытянувшиеся лица гостей.

— Мама всё испортила — ей вздумалось оставить нас дома, — сказала Бланш.

— Душенька, нечего валить на меня. Льёт дождь! — объявила леди Ингрэм.

— Давайте же возблагодарим милостивое провидение, избавившее нас от утомительной и ненужной поездки! — воскликнул Ингрэм, падая на софу, на краю которой уже сидел Линтон. — У меня голова раскалывается.

Мисс Ингрэм сверкнула глазами и дёрнула носиком.

— Полюбуйтесь на эту парочку: Линтон со своей простудой и Теодор с его мигренью! Осталось мистеру Хитклифу объявить, что у него приступ ипохондрии и он должен лежать дома, задрав ноги кверху! Что же вы стоите, мистер Хитклиф? Извольте лечь рядом с другими страдальцами!

— При одном условии, — сказал я. Старшие по-прежнему судили и рядили у окна.

— При каком же?

— Что врачевать меня будете вы.

— Исключено. Я только ставлю диагноз, но не лечу.

— Ах, вы не можете вылечить их, но можете вылечить меня.

— Так вы всё же больны?

— Вам виднее, как диагносту и к тому же виновнице болезни…

На моё счастье, вошёл мистер Эр и положил конец этому дурацкому разговору, который я (спасибо моему учителю танцев!) мог бы поддерживать часами. (Кстати, этот учитель даже продавал учебники светской болтовни!) Спорщики тут же воззвали к хозяину дома.

— Поездку надо отложить — приближается буря…

— Мистер Эр, не откажемся же мы от поездки из-за нескольких облачков…

Он поднял руки.

— Желал бы я быть тем философом, которого описал доктор Джонсон, и управлять погодой, — улыбнулся он, — но, поскольку всё же не умею делать этого, остаётся ждать, пока она управится сама собой. Покамест слуги всё приготовят, и мы тронемся, как только посмеет проглянуть первый солнечный луч!

— Вот! Вот! — воскликнула Бланш Ингрэм. — Мама, гляди!

Она торжествующе повернула мать к окну и, не дожидаясь, что та скажет, потащила сестру к дверям.

Все взгляды устремились на леди Ингрэм.

— Солнце и впрямь выглянуло, — сказала она таким тоном, словно дивилась солнечной дерзости.

— Вот всё и решилось, — воскликнула миссис Дэнт, хлопая в ладоши.

Мистер Эр принялся отдавать приказания направо и налево. Нам было велено захватить накидки, зонтики, альбомы для зарисовок и так далее, слугам — подать кареты через пятнадцать минут. Лорд Ингрэм застонал и закрыл лицо плюшевой подушкой.

Через час экипажи, лошади, гости и слуги собрались на круговой аллее. Мелькали шляпки и шали. Прогремел гром, который все вежливо не заметили. Однако через несколько секунд хлынул ливень, не заметить который было уже невозможно. К тому времени, как достопочтенная Бланш Ингрэм, трясясь от холода и досады, вбежала в прихожую, длинные перья на её шляпке превратились в мотающиеся обезьяньи хвостики.

Холод и досада не оставляли гостей в продолжение дня. Дождь хлестал за окном и в каминной трубе; как ни старался Джон, дрова шипели и гасли. То же было и с настроением собравшихся: несмотря на все потуги развеселиться, воцарилось общее уныние. Мистер Эр, разумеется, предлагал развлечения, но всё без толку. Шарады слишком утомительны — все так намучались, снимая мокрую одежду, что было лень снова наряжаться. Начали играть в фанты, но леди Ингрэм и её старшая дочь рассорились из-за правил игры, так что пришлось оставить эту затею. Общество склонялось к тому, чтобы попеть хором, но тут леди Ингрэм уличила мистера Эра в том, что у него будто бы сел голос. На какое-то время все оживились и стали наперебой предписывать лечения и предрекать осложнения, но вскоре и это удовольствие себя исчерпало.

Я с трудом сдерживал смех: восемь первосортных образчиков английской аристократии, разодетые в пух и прах, с годовым доходом тысяч этак по шесть на брата, совместными усилиями не могут выдавить и одной улыбки. Как бы ты посмеялась над ними, Кэти!

После обеда (в музыкальной комнате без всякого удовольствия распотрошили приготовленные для пикника корзины) дрова в библиотеке немного просохли и разогрелись. Соответственно приободрилось и общество. Кто-то предложил вернуться к вчерашнему занятию — сыграть партию в твист. Предложение было принято, а ставки — пенни за очко — удовлетворили почти всех.

Исключение составлял мистер Эр. Он не одобрял азартные игры; мне доводилось слышать, как он, обличая этот порок, рассказывал множество историй о том, как за один вечер в фараон проигрывают целые состояния, обрекая свои семьи на нищенское существование. Зная его взгляды, я был уверен, что ставки не поднимутся выше теперешней скромной величины.

Тем не менее я мысленно назвал себе сумму, больше которой проиграть не могу. К этому времени я успел сколотить небольшой капиталец — почти всё ежеквартальное содержание, которое выплачивал мне мистер Эр, равно как и золото, которое я взял у Хиндли в качестве выходного пособия, я по совету банкиров мистера Эра положил в Милкотский банк, и теперь на моём счету находилось около четырёхсот пятидесяти фунтов. Для меня это было целое состояние и надежда воссоединиться с тобой, для остальных же игроков — не больше чем карманные деньги. Памятуя об этом, я решил, что позволю себе проиграть пять фунтов, а потом, как и Линтон, устроюсь в уголке с книжкой.

Однако мне не пришлось воспользоваться этим планом. За два часа я выиграл в два раза больше, чем поначалу разрешил себе проиграть. Ты помнишь, когда мы на кухне играли в карты или когда мы с Хиндли бросали монетку, Нелли говорила, что у меня лёгкая рука и выигрыш сам в неё идёт. Хиндли клялся, что я заговариваю монетки, и не раз меня за это лупил хотя потом опять не мог удержаться от игры). Даже ты дразнила меня, требуя сознаться, что я краплю карты. Но я никогда этого не делал — я не меньше тебя дивился своим победам, — однако и это в конечном счёте вышло мне боком, когда Хиндли пустился во все тяжкие. После этого я много лет не прикасался к картам. Теперь я с радостью увидел, что удача, как и прежде, на моей стороне. Весь день я помаленьку выигрывал.

После чая леди Ингрэм, разочарованная крепким здоровьем мистера Эра, решила, что голос сел у Мэри Ингрэм, и отослала её в постель; Эдгару Линтону пришлось отложить книгу и сесть четвёртым с оставшейся сестрой, лордом Ингрэмом и мною.

Описывая этот вечер тебе, его защитнице, я должен справедливости ради отметить, что ранее Линтон уклонился от игры скромно и с достоинством: он согласился посидеть в сторонке (нас было пятеро, то есть кто-то оставался лишним) и сказал, что сослужил бы своему партнёру плохую службу, поскольку игрок из него никудышный. Теперь, вынужденный-таки сесть с нами за карты, он не удержался ещё от одного замечания.

— Боюсь, карточная игра — не то времяпровождение, которое я предпочитаю, — сказал он. — Как способ общения она не идеальна, поскольку поглощает внимание участников и нередко омрачается неизбежными во всяком состязании враждебностью и взаимным неудовольствием. Кроме того, привычка к игре часто ведёт к пороку.

— Не беспокойтесь, мистер Линтон, — съязвила мисс Ингрэм, — вам это не грозит. У вас слишком сильный характер.

Линтону достало самомнения принять этот ехидный выпад за чистую монету. Он улыбнулся и сел на место Мэри.

При этом он задел меня ногой. Мы оба шарахнулись, словно нас обожгло калёной кочергой. Полагаю, секунды две мы оба не могли скрыть взаимного омерзения, по крайней мере, Линтон выказал своё весьма живо, но быстро натянул личину вежливости и пробормотал: «Виноват».

Лорд Ингрэм ничего не заметил, поскольку в этот момент приказывал своему слуге принести новую колоду, но от Бланш Ингрэм происшествие не укрылось, и она по очереди оглядела нас обоих. Я старался казаться «нежнее молока» (любимое выражение Эдгара Линтона). В общем, мисс Ингрэм удовлетворилась тем, что прочла на наших физиономиях, и расспрашивать не стала.