— Но почему письмо не попало к мисс Эрншо? И как оно оказалось у вас?
— Ответы на оба вопроса вы найдёте здесь.
Он открыл конверт и вытащил два документа; толстую пачку хрупких пожелтевших страниц, покрытых жирными угловатыми буквами, и несколько новых белых листков, исписанных округлым старомодным почерком.
— Вот, — он протянул листки, — прочтите сопроводительное письмо, которое я нашёл в конверте два дня назад. Это пишет миссис Дин, экономка той самой Мызы. От неё же, кстати, исходит почти всё, что я знаю о Хитклифе. Впрочем, читайте. Письмо всё вам разъяснит.
Гиммертон
26 декабря 1843 года
Дорогой мистер Локвуд!
Надеюсь, Вы вспомните миссис Дин, экономку на Мызе Скворцов, где вы когда-то жили.
Тогда, около сорока лет назад, Вы были настолько любезны, что выслушивали мою болтовню о наших семейных делах, в том числе о мистере Хитклифе, нашем старом хозяине, и теперь, помня Вашу доброту, я надеюсь заинтересовать Вас продолжением этой повести.
В истории Хитклифа, как я Вам её рассказывала, имелся пробел; я говорила, будто никто не знает, где он провёл три года и как разбогател. Я лгала. Я знала об этом, я одна; знала из рукописи, которую теперь посылаю Вам.
Это длинное письмо мистера Хитклифа моей покойной хозяйке, Кэтрин Эрншо, матери моей нынешней дорогой хозяюшки. Я прятала его на дне моей рабочей шкатулки почти шестьдесят лет, можно сказать — целую жизнь, и не было дня, чтобы я не гадала, хорошо ли поступила, утаи его.
Мистер Локвуд, я украла это письмо. Его принёс мальчишка-нарочный в погожее утро накануне свадьбы мисс Кэтрин и мистера Линтона.
Я помню, хозяйка ушла на Мызу Скворцов, чтобы побыть со своим красавчиком Эдгаром, как она его называла, а я осталась гладить свадебное платье и вспоминать прошлое. Вдруг меня сзади окликнули: «Прошу прощения, миссис, мистер Хитклиф ждёт». Скажи мальчишка, что ждёт сам дьявол, он бы не мог напугать меня сильнее.
Мистер Хитклиф пропадал уже три года, и я надеялась, что хозяйка давным-давно выбросила его из головы. Я вынула из фартука яблоко и волчок, дала мальчику и велела ему подождать; потом, прежде чем отдать ответ, ушла в соседнюю комнату, вытащила письмо, не ломая печати, и пробежала глазами. Будьте уверены, позже я не раз перечитывала его с первого слова до последнего и плакала, хотя мистер Хитклиф не поблагодарил бы меня за мои слёзы!
Теперь я стара, и доктор Кеннет говорит, уже не встану. Я всё чаще ворошу прошлое и перебираю мои поступки. Мне кажется, я жила в ладу со своей совестью, по крайней мере мне так казалось. Но это происшествие не идёт у меня из головы. Я хотела рассказать хозяйке, но побоялась огорчать бедняжку — она и так недавно овдовела. Думаю, вам известно, что она вышла за своего кузена, Гэртона Эрншо, так что вернула себе девичью фамилию матери и её имение. Это был счастливый брак, и утрата оказалась вдвойне тяжела!
Я долго судила и рядила и наконец вспомнила о Вас, сэр, как о человеке, не вовлечённом в события, виновницей которых я стала, однако способном их понять. Мне нужна Ваша помощь, чтобы примириться с прошлым и достойно приготовиться к встрече с Создателем. Прошу Вас прочесть писания Хитклифа и честно сказать, как бы Вы поступили на моём месте.
… Я подняла глаза.
— К ней вы едете?
— Именно. Я спешу к ней, возможно — к её смертному одру, чтобы принести ей утешение.
— Какой благородный, какой отзывчивый поступок! Он делает вам честь. Отправиться вдаль, по такой погоде, чтобы утешить друга, с которым не видались несколько десятилетий, — это достойно всяческого восхищения.
— Прошу вас, не переоценивайте меня. К этой поездке меня подтолкнули разные побуждения, и дружеское участие к женщине, скрасившей тяжёлые месяцы моей жизни, — лишь одно из них.
Я промолчала, хотя на языке у меня вертелось множество вопросов. Мистер Локвуд с минуту смотрел на меня.
— Мисс Бронте, что-то в вашем лице подсказывает мне, что вы способны судить разумно и благожелательно.
Лесть его мне не понравилась, однако я молча кивнула.
Он продолжал:
— Эти свойства вашей натуры дают мне смелость просить вас об одолжении, ибо вы можете мне помочь.
— Сомневаюсь, но если это в моих силах, охотно помогу. Чем могу быть вам полезна?
— Будьте добры, мисс Бронте, прочтите это. — Он указал на другой документ, письмо Хитклифа. — Я знаю, рукопись длинна, а вы утомлены дорогой и, возможно, не желаете вникать в переживания покойника. И всё же я вас прошу.
— Чтение письма, безусловно, пойдёт мне на пользу, так как утолит моё любопытство, но не могу взять в толк, чем это поможет вам?!
— Очень просто. Я надеюсь, вы сумеете разрешить дилемму: как утешить умирающую, не допустив несправедливости к умершему. Собственно, я прошу вас о том же, о чём Нелли просит меня: прочесть и рассудить.
В это мгновение поезд качнулся; от толчка шторка подскочила вверх. Мы бросились её закрывать и тут же рассмеялись над своей поспешностью; однако, думаю, оба были рады вновь отгородиться от ворвавшихся к нам из холодного неуютного мира ветра и снега. Вошёл проводник, принёс грелки для ног и одеяла; мы приняли их с благодарностью, потому что заметно похолодало. Когда мы вновь устроились, мистер Локвуд, глядя на рукопись, произнёс:
— Вы колеблетесь…
— Ничуть. Я прочту с радостью! — Я потянулась за манускриптом, но мистер Локвуд, словно дразня, задержал его в руках и сказал следующее:
— Должен сознаться, я кое-что запамятовал. Здесь есть эпизоды и выражения, которые могут шокировать даму.
— Мистер Локвуд, я, конечно, дочь священника, но всегда читала всё, что мне заблагорассудится. Мало того, я два года прожила в Брюсселе. Меня так просто не шокируешь.
— И всё же я лучше перескажу вам вкратце. Чтение займёт у вас всю ночь — столько же, кстати, сколько Хитклиф это писал. Вы можете прочесть только те куски, где Хитклиф…
Я подняла руку.
— Нет, умоляю, не надо ничего рассказывать. Я хочу прочесть всё от начала до конца. Разумеется, я устала, да и вы, полагаю, тоже но я решительно не способна уснуть в поезде и лучше углублюсь в чтение, чем буду тщетно призывать сон («Или тосковать о месье в Брюсселе», — мысленно добавила я). Однако, прежде чем взяться за ваш манускрипт, я, даже рискуя показаться навязчивой, позволю себе повторить свой вопрос: почему воспоминания о Хитклифе до сих пор не дают вам покоя?
— Я отвечу, хотя ответ может показаться странным. Однажды бурной ночью, вроде сегодняшней, я навязал своё общество мистеру Хитклифу и провёл ночь в Грозовом Перевале. И там, среди лихорадочных снов, меня посетил, или мне почудилось, что посетил, призрак. Однако это посещение (или галлюцинация — не настаиваю на достоверности) вполне сказалось на мне лишь в последующие годы.
Я кивнула.
— Это был призрак определённого человека?
— Тень Кэтрин Эрншо.
— Спасибо. Я удовлетворена.
Он протянул рукопись, и пальцы мои, коснувшись листов, дрогнули. Я подвинулась поближе к лампе и с трепетом открыла первую страницу. Мистер Локвуд откинулся на сиденье и расслабился, однако из-под полуприкрытых век внимательно наблюдал за мной. Я старалась, чтобы лицо моё не выдало заинтересованности, ибо страницы, приоткрывающие тайну Хитклифа, могли таить ответы и на некоторые волнующие меня загадки.
2
Гиммертон, 10 апреля 1784 года
Кэти.
Это — Хитклиф, я вернулся к тебе. Я пишу эти строки в номере гостиницы «Кабанья голова», всего в двух милях от того места, где ты мирно спишь в своей постели, а завтра в карете — в своей собственной карете, Кэти, — на дороге за Пенистон-Крэгом я буду ждать твоего слова. Слова, которое даст мне право просить твоей руки. Пошли мне это слово, и ты будешь моей, хотя бы ради этого мне и пришлось залить весь дом на Грозовом Перевале кровью и вынести тебя оттуда, ступая по колено в крови. Одно твоё слово — и я буду рядом; одно слово — и мы умчимся далеко-далеко от мелочных притеснений вечно пьяного тирана Хиндли, и никто не сможет разлучить нас.