Второй раз за день мы с Линтоном остались одни. Никто из нас не проронил ни слова. Линтон поднял пустой бокал и смотрел через него на огонь, вертя ножку большим и указательным пальцами. Полено в камине раскололось и рассыпалось искрами. Я молча откупорил бутылку портвейна и налил Линтону. Он также молча выпил, поглядел на меня и снова протянул бокал. Я наполнил его до краёв, не пролив ни капли.

Вернулся Теодор Ингрэм с огромной шляпкой картонкой. Свободной рукой он поднял бокал и провозгласил тост: «За яркое солнце, милых дам и честную игру!» Все выпили — Эдгар жадно, я — с осторожностью. У меня были кое-какие планы, для осуществления которых нужна ясная голова. Я заметил, что и лорд Ингрэм чуть пригубил вино — возможно, тоже нуждался в ясности мыслей.

Ингрэм бросил шляпную картонку на стол.

— И что, по-вашему, у меня там? — спросил он.

— Отрезанная голова, судя по виду, — предположил я.

— А что, если шесть? — Он поднял крышку.

Линтон ахнул. Из коробки на нас смотрели шесть лиц — маски и полумаски, с париками и шляпами. Подвешенные к шестиугольной стойке, невидящими глазами пялились в разные стороны заплаканный Пьеро, хитрый Арлекин, свирепый вояка, оскалившийся индеец с длинными чёрными волосами, кровожадный тигр и нечто среднее между бабочкой и украшенной перьями головой.

— Это что, для шарад? — поинтересовался Линтон.

— Нет, для карт, — ответил Ингрэм.

Он двумя пальцами крутанул стойку — оказалось, она вращается, как волчок. Ухмыляющиеся лица слились в одну гнусную рожу с кривым глазом и перекошенными губами.

— Последний крик лондонской моды. Надеваете маску, и никто не видит, что написано у вас на лице. Улыбайтесь, если вытащили мушку, кривитесь, если прикупили двойку, — никто не увидит.

— Я беру солдата, — объявил Линтон и потянулся к крутящейся стойке.

— Экий вы быстрый, приятель. Так дела не делаются. Это картёжные маски, их надо разыгрывать. Вот, кладите руку сюда. (На чёрной металлической подставке были нарисованы контуры шести ладоней). Маска, которая остановится над ней, — ваша.

Линтон так и сделал. Вертушка со скрипом остановилась. Линтону достался Пьеро.

— Отлично. Ему везёт, особенно в полнолуние. Разумеется, я не имею ни малейшего представления, какая сегодня луна — разве определишь, когда идёт дождь? Ну, Хитклиф?

Мне выпал тигр, Ингрэму — бабочка. Я налил ещё вина; мы выпили, надели маски и сели играть.

Может быть, Ингрэм и впрямь принёс маски из глупого желания угнаться за модой, но я рассудил, что у него была и более веская причина: в прорези масок партнёрам труднее будет заметить его манипуляции. Однако мои тигриные глаза смотрели зорко.

Мы играли в мушку. Первым сдавал я, поставил немного и выиграл, но мне показалось, что лорд Ингрэм отметил одну из своих карт ногтём. Я внимательно посмотрел на свои карты и заметил похожие отметки. Зная систему, по ним можно было определять масть и достоинство карт. Кэти, помнишь, как ты смеялась, когда Хиндли мучительно старался затвердить на память отметки; после он садился с дружками играть, но напивался, и вся система вылетала у него из головы. Ингрэм не такое дурачьё, но и ему, как Хиндли, пришлось поплатиться.

Я выждал ещё немного, чтобы убедиться наверняка. Обвинить джентльмена в шулерстве — дело серьёзное. Сдавал Ингрэм. Он взглянул на свои карты, внимательно изучил рубашки наших, сделал крупную ставку. Я выиграл.

Я не стал больше ждать, потянулся за бокалом и опрокинул его прямо на рассыпанные карты.

— Тысяча извинений! Это была ваша колода! — Я позвонил в колокольчик и поспешно принялся вытирать карты носовым платком — раньше, чем Ингрэм успел до них дотянуться, а Линтон заметил что вино со стола каплет на его серые атласные панталоны.

— Эй, Джон, — сказал я вошедшему слуге. — Я случайно опрокинул бокал. Пожалуйста, вытри эти карты и отнеси их в мою комнату сушиться. — Я вручил ему мокрую колоду.

— Ни в коем случае! — вскричал Ингрэм. — Я уверен, они ещё годятся для игры. Давай их сюда, приятель, я взгляну!

Джон, сбитый с толку нашими масками и разноречивыми указаниями, колебался. Я метнул на него быстрый взгляд и сказал Ингрэму:

— Но я настаиваю. Я испортил вашу колоду, дорогую, раскрашенную вручную, и должен возместить вам ущерб.

— Ладно, ладно, — сказал Ингрэм, — это пустяки. Может быть, ваш слуга попросит моего слугу принести новую колоду. — Лорд щедро махнул рукой в направлении своей спальни.

— В этом нет нужды, — ответил я. — В этом гостеприимном доме, несомненно, сыщется колода. Джон, будь любезен, принеси карты.

Джон поклонился и направился к дверям.

— Да, Джон, — добавил я таким тоном, будто это только что пришло мне в голову. — Принеси обычную колоду с гладкими золочёными рубашками.

Джон щёлкнул каблуками и вышел.

Ингрэм снял маску и с минуту вертел её в руках, прежде чем сказал:

— Ну, мистер Хитклиф, сдаётся, я вас недооценил.

— Похоже, не только вы. — Я взглянул на Линтона. — Но это поправимо.

— Клянусь вам, я уже исправился! Вы много играли?

— Вовсе нет, но частенько видел, как играют другие.

Тут Эдгар, который уже изрядно захмелел, забормотал что-то вроде «Хиндли», но я наградил его таким взглядом тигриных глаз, что он потупился и принялся вытирать капли вина с панталон.

Не успел Ингрэм снова надеть маску, как из тёмного проёма послышался женский смешок. Нарушительница покоя вышла на свет, зажимая рукой рот. Это оказалась Бланш Ингрэм. Она была босиком, в белой ночной рубашке и пеньюаре. Линтон отвёл глаза. Я встал и поклонился.

— Простите за мой смех, — сказала Бланш, — но, честное слово, вы такие потешные — особенно ты, Тедо! C'est un beau papillon! Mais cela est digne de lui[13], вы согласны, мистер Хитклиф?

С этими словами она зашла брату за спину и помахала тонким кружевным пеньюаром, словно крыльями. Тот сердито оттолкнул её.

— Бланш, это уже слишком. Ты простудишься в ночной рубашке.

— И не подумаю! — Она стащила со спинки стула оставленный там лордом Ингрэмом сюртук и, слегка покачнувшись, надела его на себя. — Можете смотреть, мистер Линтон. Я одета так же пристойно, как и вы.

— Бланш, — сказал Ингрэм более решительно, — перестань нести чепуху и иди отсюда.

— Да? Вы пьёте и режетесь в карты, да ещё в масках, поэтому и не желаете слушать чепуху.

— Тебе нельзя с нами оставаться.

— Почему это?

— Ты девушка и должна быть в постели.

— Ты ошибаешься — никаких девушек тут нет.

Она подошла к камину, провела пальцем по краю трубы и сажей нарисовала себе залихватские усы.

— Лорд Ингрэм утверждает, что в комнате девушка. Вы видите её, мистер Хитклиф?

— Не вижу, — ответил я. — Уведомите этого джентльмена, что он ошибается. Но в комнате присутствует неизвестный мне юноша avec l'air farouche[14]. Я жду, когда он представится и сядет кутить с нами.

Я взглянул на Линтона — тот обмяк в кресле и, кажется, лишился чувств.

— Зря вы ободряете её, Хитклиф, — укоризненно сказал Ингрэм. Впрочем, говорил он незлобливо — он сдался в тот момент, когда я поддержал шутку его сестры. — Её надо хорошенько проучить, чтоб знала своё место.

— Тедо! — капризно произнесла Бланш и оттопырила губку.

— Да ладно, — махнул рукой Ингрэм, — тебя всё равно не выгонишь, так и быть, сыграй с нами кон.

Она чмокнула брата в щёку (он тут же демонстративно вытерся носовым платком), подошла к буфету и со словами: «Я беру эту» — схватила маску солдата.

— Нетушки! — воскликнул Ингрэм. — Крутани, как мы! А то удачи не будет!

— Но я уже взяла её, и, если положу на место, мне тоже не будет удачи.

Он попробовал вырвать маску, но Бланш увернулась.

— Не отнимешь! Ладно, коли ты так хочешь, надену только шляпу.

Она отцепила маску от высокого кивера и надела его на себя, спрятав внутрь свои длинные волосы. В отблесках свечей её лицо с наведёнными сажей усами и в кивере впрямь напоминало юношеское; классические черты Бланш Ингрэм украсили бы мужское лицо не меньше, чем женское.