Здесь ли он ещё? Назови я его имя — явится ли он из скал, потащит ли меня в подземелье?

Тихонько заржала Минерва, я очнулся и увидел, что мы уже добрались до подножия холма. Отбросив дурные мысли, я спешился и пошёл через мост, прикидывая, пройдёт ли здесь экипаж.

Древние каменные опоры, установленные, как полагали, ещё римлянами, выглядели не хуже, чем в день постройки — будто не пролетело с тех пор две тысячи лет. А вот довольно новый дубовый настил никуда не годился. С южной стороны дерево совсем прогнило; в одном месте, ближе к середине, зияла дыра, в которую мог провалиться целый экипаж.

Подойдя поближе, я заглянул в пролом. Высота головокружительная — футов пятьдесят, а то и больше, внизу камни и бурлящий поток. В моей руке всё ещё была груша, которую кинула мне мисс Ингрэм; повинуясь внезапному порыву, я бросил её вниз. Отскочив от края каменной опоры, она полетела отвесно вниз, очень медленно, как показалось мне, и, наткнувшись на валун, превратилась в зеленоватое месиво.

Экипаж здесь не пройдёт, это ясно. Но я проверил и северный край моста — по всей ширине он был в прекрасном состоянии. Мы с Эдгаром без труда перевезём на лошадях корзины, остальным придётся пройтись — если не для удовольствия, то ради безопасности.

Я вновь сел на лошадь, дрожа от холода. Отвратительный запах из оврага усилился. Обратно по склону я поднимался, может быть, даже быстрее, чем требовалось для выполнения моей миссии.

Оставив экипажи у ручья и перейдя через мост, мы по одному выходили из зловонной тени оврага на вершину склона, в сияющий день. А когда нашему взору открылись развалины, вся компания просто задохнулась от восторга. И ландшафтному архитектору не под силу было бы так картинно развалить аббатство, как удалось это войскам Кромвеля. Крыша почти полностью обрушилась, обломки лежали живописными грудами (лишь один случайно уцелевший свод стоял как призрак былого) — но поджог увенчался успехом лишь наполовину. Провидение, должно быть в образе ливня, хлынувшего во время пожара, сохранило большую часть стен. От некоторых, правда, остались лишь руины не выше человеческого роста, но это делало развалины ещё живописнее, придавая чарующую неправильность их облику, заставляя блуждающих по этим лабиринтам людей вдруг сталкиваться друг с другом — глаза в глаза.

Эти стены так давно лежали в руинах, что сделались уже частью естественного пейзажа: где некогда склоняли колени облачённые в рясы фигуры — выросли дикие розы; где возносились молитвы — воздух дрожал от птичьего гомона. Земля покрыла каменные плиты пола; залы и комнаты поросли мягкой травой — настоящее пиршество для пасущегося здесь небольшого стада овец. И лишь островки мозаики, тут и там виднеющиеся среди зелёного ковра — то очерченная нимбом голова, то сияющий крест, — напоминали пришельцу, где он.

Пожар не пощадил и большую часовню — её крыша тоже обрушилась в пламени; уцелели лишь западная и восточная стены, а в западной стене — огромное витражное окно. Мы были у часовни, когда нас окликнула убежавшая вперёд мисс Ингрэм.

— Тедо, мистер Хитклиф! Несите корзины сюда; я нашла подходящее место. Смотрите, вот и подданные приветствуют нас!

— Пали ниц, как и положено, не так ли? — пробормотал Ингрэм. — Давненько же они нас поджидают.

Яркое солнце освещало фантастическую картину. Несколько человеческих фигур неподвижно лежали в траве, будто дремали — глаза закрыты, руки сложены на груди. Но это был не сон — ничто не заставило бы дрогнуть и открыться эти сомкнутые веки — ни наш приход, ни даже трубный глас; ни мёртвые и ни живые — они не встанут никогда — даже тогда, когда ангел снимет седьмую печать и камни рассыплются в прах.

Потому что они и были камни. Это спали в замшелых гробах мраморные статуи древних рыцарей и дам. Сами гробы, однако, поднятые некогда на высоту человеческого роста, давно покрылись землёй и обломками, и теперь эти белые фигуры спали, казалось, прямо на дёрне.

— Я нашла банкетный стол! — воскликнула Бланш, постучав пастушьим посохом по огромному круглому щиту, покрывавшему героическую каменную грудь самого доблестного рыцаря.

— Сэр Уилфрид де Пармели! — Она прочла надпись и присела в реверансе. — С удовольствием отобедаем с вами! — И подвесила корзинку с фруктами на носок закованной в доспехи ноги сэра Уилфрида.

В роли официанта выступал я (Джону и остальным слугам мисс Ингрэм велела остаться у экипажей — хотя бы на полдня ей не терпелось избавиться от их несносных взглядов). Я расстилал скатерть и раскладывал угощение, когда прибежала миссис Дэнт, раскрасневшаяся и запыхавшаяся.

— Там темница! Точно, как вы рассказывали! Дыба, «железная дева» — вы только представьте! К стене прикован скелет!

Новость взбудоражила притомившуюся компанию. Даже леди Ингрэм встала с облюбованного ветхого епископского кресла и отправилась вслед за миссис Дэнт по тропинке, ведущей, как я знал, к камере пыток. Монахи устроили её под алтарным выступом, возможно, из возвышенных соображений.

Вид груды костей, вызвавший всеобщие восклицания, для меня был не нов, и я пропустил всех вперёд, мне нужно было продолжить начатое. Бланш Ингрэм тоже осталась.

Кэти, я подхожу к той части моего повествования, которая поразит тебя, которая, быть может, заставит с яростью отшвырнуть исписанные страницы, порвать их в клочья, растоптать; но молю — не спеши, — помни: я задумал всё это из-за тебя, ради тебя, тебя одной.

Я говорил уже, что в траве на вершине холма то тут то там встречалась полевые цветы. Здесь, среди каменных статуй, их было особенно много — чудные летние цветы: дикие розы, гвоздики, фиалки, лапчатки, — здесь, у подножия полуразрушенных стен, в сгибах локтей рыцарей, между их лодыжками до цветов не могли добраться овцы. Собрав чудные букеты, Бланш Ингрэм усыпала цветами середину нашего импровизированного стола, а по его краям я расставил тарелки и разложил приборы. Неподалёку стоял одинокий дуб, жёлуди приятно похрустывали под ногами.

Я усмехнулся сам себе. Колесо раскручивалось; я властен над судьбою.

— Улыбаетесь, — Бланш присела у стола с охапкой цветов в переднике, — сэр Уилфрид шепнул вам что-нибудь забавное? (В этот момент я прятал от солнца вино под голову доброго рыцаря.)

— Не то чтобы забавное; он шепнул мне (и я с удовольствием с ним соглашусь), что наконец-то я наедине с самой очаровательной дамой Англии.

Я преклонил перед ней колено.

— Вот как, сэр! Ну и что же? Поведал ли дерзкий рыцарь, как вам поступить в таком случае? — Мисс Ингрэм бросила на меня лукавый взгляд, потом опять повернулась к цветам.

— Нет. Он промолчал, а вот моё сердце не молчит. — Схватив её руку, я прижал её к губам.

Она отдёрнула руку.

— Фи, сэр! Вот вам наказание за вашу наглость — вы укололись, у вас кровь идёт.

— Я же говорил, что уязвим для ваших стрел. Как вы меня вылечите? — Я протянул ей ладонь. Она взяла её обеими руками и задержала на мгновение. Потом торжественно поднесла к губам и легонько поцеловала ссадину.

— Ну вот! Я обработала рану. Вам больше не на что жаловаться.

Капелька крови дрожала на её нижней губе; я смахнул её пальцем, чтобы не упала на белый лиф, и склонился ниже. Наше дыхание смешалось, губы готовы были соприкоснуться, но тут она отвернулась.

— Мистер Хитклиф! А что сказала бы мама?

— Совсем простой вопрос. Думаю, она сразу же пожелала бы узнать о величине и размещении моего состояния.

— И каков был бы ваш ответ? — подчёркнуто легкомысленно прощебетала мисс Ингрэм.

— Тоже простой вопрос. Я сказал бы, что моё состояние неизмеримо.

— О?

— Да. Измерить его невозможно, потому что в настоящее время оно состоит из намерений и ожиданий.

Она вытряхнула цветы из передника.

— Не думаю, что маме понравился бы такой ответ.

— А я не думаю, что вам есть хоть какое-то дело до того, что нравится вашей маме.

Ещё один цветок упал с передника на стол.

— Может, это, конечно, и бессовестно, но надо думать о том, что нравится тебе самому.