Высокий забор, окружавший усадьбу, не мешал все же детям общаться с внешним миром. Родители не запрещали им дружить с крестьянскими ребятишками, играть с ними, купаться в Реуте. Сережа учил своих товарищей кататься на велосипеде — единственном тогда велосипеде во всей округе, — читал им книжки.

В праздничные дни семья Лазо во дворе своей усадьбы устраивала гулянья для крестьян. Молодежь танцевала под граммофон, вынесенный из господского дома. На этих скромных народных праздниках Сережа узнал и полюбил молдавские пляски; здесь его пленила очень старая и ныне любимая всеми народами чудесная молдовеняска.

Родители Сергея, люди весьма далекие от каких-либо прогрессивных, а тем более демократических идей, стремились все же воспитывать у своих детей любовь к труду, хорошие навыки, благородные привычки. В семье помещика не было, конечно, нужды прибегать к помощи детей в хозяйственных делах: хватало прислуги для всяких надобностей. Но отец и мать считали, что мальчикам будет гораздо лучше и легче жить на свете, если они вырастут не изнеженными барчуками, а людьми деятельными, волевыми, здоровыми, закаленными. Поэтому Сереже не только не препятствовали копать землю на грядках, столярничать в мастерской, но всячески поддерживали и развивали в нем эти влечения, укрепляющие самостоятельность, инициативу, трудолюбие.

Родители не боялись выпускать его гулять в любую погоду. Он учился верховой езде, охотился, привык по утрам обливаться холодной водой, систематически занимался гимнастикой, рос сильным, здоровым мальчиком.

Впоследствии Лазо с благодарностью вспоминал о том, что родители воспитали в нем прямоту и честность, любовь к аккуратности и порядку, никогда не наказывали его за правдивое слово, как бы горько оно ни было.

Обладая с детских лет исключительной наблюдательностью, Сергей очень рано обратил внимание на зависимость жизни землевладельцев от стихийных сил природы. Крестьяне, да и не только крестьяне, всматривались в небо, с волнением ожидая то дождя, то ясной погоды. В засуху отец ходил сумрачный, волновался. Если в крупных хозяйствах, каким было хозяйство его родителей, неурожайные годы переживались тяжело, то поистине ужасным было положение крестьян. Неглубокая вспашка плугом, а то и сохой, плохие, неотсортированные, кое-как брошенные в неудобренную землю семена давали жалкий урожай даже при самых благоприятных условиях погоды.

Мать часто говорила о зависимости человека от природы, утверждая обычно при этом, что лучше зависеть от господа бога, чем от людей.

От внимания мальчика не ускользало, что «зависимость от господа бога» вовсе не уменьшала зависимости крестьян от помещика, кулака, попа и урядника, от огромного количества крупных и мелких представителей царской власти, выколачивавших непомерные подати из разоренных и убогих крестьянских хозяйств.

Постоянное общение с крестьянскими детьми приближало Сергея к народу, его нуждам и горестям. Он видел ужасную нищету простых людей, невольно сравнивал жизнь своих сверстников и товарищей со своей жизнью, и это сравнение не могло не вызвать у впечатлительного мальчика сложных раздумий о какой-то необъяснимой, пока непонятной, но явной несправедливости.

Тяжелой была в те годы жизнь народов на всем огромном пространстве царской России. Не легко жилось и в солнечной Молдавии. До семидесяти процентов всех земельных угодий находилось во владении помещиков и кулаков. И только тридцать процентов раздробленной на мелкие и мельчайшие, в десятых долях десятин, наделы наихудшей земли принадлежало крестьянам.

Нужда крестьян в Молдавии была настолько велика, что хлеб был предметом роскоши. Бедняки питались исключительно мамалыгой. К весне обычно нависала угроза голода, так как никаких запасов кукурузы уже не оставалось.

Чтобы спастись от окончательного разорения, крестьяне арендовали за деньги землю у помещиков и кулаков. Однако условия аренды были настолько жестоки, что от этих сделок арендаторы часто теряли и последнее, что имели.

Куда деваться при такой нищете? В надежде найти работу многие крестьяне уходили в города. Но и город не спасал от страшной нужды. В те времена промышленность в Бессарабии была развита очень слабо, и не только крестьяне, но тысячи и тысячи рабочих не знали, к чему приложить свои руки.

Этим всенародным бедствием широко пользовались хозяева в то время немногих бессарабских фабрик, заводов, мастерских. Они устанавливали для трудящихся ничтожную заработную плату. В Тираспольском уезде, например, в начале девятисотых годов рабочий получал пять рублей в месяц при шестнадцати-восемнадцатичасовом рабочем дне. Еще меньше получали пришлые крестьяне. Дешевый человеческий труд вполне устраивал и помещиков и крупных арендаторов.

В Бессарабии была большая смертность, особенно среди детей. Медицинская помощь почти отсутствовала. Не только врач, но и фельдшер был редким гостем в деревне.

Среди коренного населения можно было по пальцам пересчитать грамотных. Газет, литературы, учебников на молдавском языке и в помине не было. Презрение великодержавных шовинистов к молдаванам было настолько сильно, что их и за полноценных людей не считали.

В те тяжелые годы здесь и рос Сергей Лазо.

Сережа дружил со многими детьми крестьян. Но больше ему нравился Ион. Не беда, что босые ноги его всегда в царапинах и замусоленная безрукавка до того изорвана, что казалось удивительным, как она держится на исхудавших плечах. Это был храбрый паренек. Он быстрее всех взбирался на самое высокое дерево, лучше всех плавал, смелее всех ездил верхом на лошади. Сережа сам был мальчиком смелым, ловким, находчивым, но кое в чем все же уступал Иону. Он не стыдился признаться в этом и относился к своему сверстнику с той долей уважения, с какой относятся обычно к человеку, в котором чувствуют какое-то превосходство.

Однажды, приготовив уроки — это было первейшей обязанностью, и Сережа никогда не позволял себе ее нарушать, — он вышел к ожидавшим его во дворе друзьям, чтобы отправиться с ними на прогулку. Но Иона среди ребят почему-то не было.

— А где Ион? — спросил Сергей.

— Он сегодня не придет, — ответил один из мальчиков.

— Заболел?

— Отца провожает — уходит на заработки:

Это было новое слово для Сережи.

— Куда уходит?

— За кордон. Говорят, там можно заработать много денег…

Потеряв надежду прокормить семью на родной земле, Федор, как и многие тысячи других крестьян, отправился в соседние страны — в Румынию, Болгарию. А вдруг где-нибудь там улыбнется счастье! Иным, говорят, улыбается. Это единственный выход, чтобы избавить и себя, и жену, и своих детей от голодной смерти.

И ушел Федор из дому босиком, с длинной палкой на плече, на которой болтались постолы[3] и узелок с кукурузными лепешками.

Осиротел без хозяина глинобитный домик с маленькими оконцами, заткнутыми наполовину тряпьем, огороженный полуразвалившейся оградой из обмазанных глиной прутьев.

Прошло несколько дней.

— Знаешь, Сергей, — похвастал Ион. — Скоро новую хату построим. И постолы у меня будут новые, вот увидишь. И безрукавка с мехом.

— Где вы возьмете деньги?

— Мой отец, знаешь, — запальчиво продолжал Ион, — он во сколько денег заработает! — И показал при этом обеими руками, какую большую охапку денег принесет из-за кордона его отец.

Но не пришлось Иону дождаться ни новой хаты, ни новых постолов и безрукавки. Два-три месяца от отца вообще не было никаких вестей, словно в воду канул. Потом он прислал немного денег — их едва хватило на покупку мешка кукурузы.

Потянулись дни, недели, месяцы томительного ожидания. От Федора ни писем, ни денег. А в один из осенних дней пришел Ион к своему другу и сказал:

— Ну вот, Сергей, был у меня отец — нету отца.

— Как нету?

— Он уже на том свете, — вздохнул Ион. — Батюшка говорит, там лучше. Я спросил его, почем он знает, разве он там был, а он меня за уши выдрал, видишь?..