— Чего ты лыбишься, Парамонов? — Савельевна перешла в наступление.

— Прыгаешь на своем драндулете. Вот и прыгай.

— Это ты, Катя, зря…

— Прыгай, прыгай… Водитель помидоронесущей маршрутки.

— Привет, пап…

— Семка, я где тебе сказала быть?

— Сынок… — запорожские усы пошли в разные стороны. Аркадий Петрович снял пиночетовку и вытер лоб.

— Гляди, что у меня есть…

Капитан вытащил яркий сверток и бросил его сыну. Это была модель боевого корабля.

— Ух, ты. Клево.

— Что сказать надо, Семка — вмешалась мама.

— Спасибо, папа.

— Скажи-скажи ему сынок… Просто зла на тебя не хватает, Парамонов. Если бы мы эту рыбу продали уже бы в следующем году в новый дом въехали. А теперь…

— Ты меня, Катя, на слезу не бери…

— Да ну тебя… — отмахнулась Катя — Когда дома будешь?

— Недельки через две… Вы теперь куда?

— К Лебяжьей Балке… Ваших там нет?

— Катя!

— Дурак ты, Парамонов.

— Сема.

— А?

— Не сломай боевое судно… И это мамку нашу это… Понял? Касатонов! — крикнул капитан. Молодой матрос с пачкой цветных листовок, перекрещенных бечевкой, подбежал к борту и бросил ее на палубу сейнера.

— Что это? — спросила Катя.

— Наглядная агитация.

— Все голоснем. — отозвался механик. — Москва для Шершавкина это то что надо. Это такой человек. Даже тюрьма от него бегает.

Механик с кривой улыбкой смотрел на листовку в своей руке. Там был изображен довольно молодой человек с припухлыми детскими щеками и взрослыми пожилыми глазами. На Шершавкине был двубортный пиджак цвета консервированных оливок и узкий атласный змеиный галстук. От плеча Шершавкина шла вверх рука с бело-розовым кулачком зефирной консистенции. Тем не менее надпись под портретом была брутальна и щетиниста.

— Вор знай свое место!

— Дорогой ты наш — окурок Памира с тихой невозмутимой медлительностью жег лицо Шершавкина. — Одно-мандатник.

— Куда? А ну подбери. — закричала Савельевна. Механик скомкал проженную листовку и бросил ее в мятую топливную бочку.

— Не дома, Савельевна. — огрызнулся механик.

— Так и не в гостях. — двусмысленно срезала его капитан. — Давай в трюм. Качай япошку или сколько мы будем здесь табанить. Сил на вас нет. Парамонов?

— Ась. — капитан катера высунулся из окошка вслед за неизменным локтем.

— Все. Уходишь, Парамонов?

— Ухожу, Кать…

— Уходит. — проворчала Катя. — А шарфик где?

— Вот.

— Горло замотай. Не хватало еще ангину в дом принесешь… Чего ржешь?

— Ничего… Спасибо, Катя.

— За что?

— А за все… Семка.

— Ай.

— Мамку береги.

Катер отходил от сейнера деликатно, почти не качаясь. На палубе стояла Катя и просто смотрела непростым взглядом. Карась взглянул на Мию.

— Так оно, кнопа…

— Что? — спросила Мия.

— Ромео и Джульету знаешь?

— Конечно.

— Забудь. Мы сейчас с тобой что-то настоящее видели. Я знаю.

— Откуда? — недоверчиво спросил Егор.

— Откуда? — Откуда и все, человече. Из далекого оттуда, конечно. Так что смирись, смурной..

В плавноизогнутую бухту порта Крашениникова с зелеными выветреными скалами-одинцами на входе пограничный катер пришел к вечеру. Швартанулся у флотской пустой высеребреной лунной пристани.

— Негустой у вас багаж. — сказал Карась, когда они очутились на пристани. У Егора за плечами был солдатский вещевой мешок а у Мии школьный ранец с желтым катафотом на пряжке.

— Нам в геологоразведку надо — сказал Егор.

— К Понедельнику что ли?

— Да.

— Ну это с утра… А сейчас чего?

Егор пожал плечами.

— Есть же здесь гостиница.

— Не думал?! — восхитился Карась.. — Вот ты каравай от слова корова. Про себя ладно… А малая?

— Она со мной?.

— Это, конечно, железобетон… О, мои подъехали…

На набережной остановились несколько больших черных машин. Из них вышли люди, почти такой же внешности и темперамента, как и те, что провожали Карася. Впереди широко шагал крепкий невысокий мужчина с пудовой головой, вросшей в широкие вислые плечи. На нем был кожаный распахнутый плащ и желтый пиджак с черными брюками, которые заканчивались обрезаными резиновыми сапогами. На ходу мужчина развесил в стороны свои толстые сильные руки.

— Карась. — мужчина крепко обнял Карася.

— Добрался?

— Есть такое. — ответил Карась.

— Не один. — мужчина скользнул по длинным деревянныи ящикам.

— Впятером мы.

— Хапай, мужики.

Подошедшие мужчины подхватили ящики и поволокли их к машинам.

— А вы чего? — спросил мужчина у Егора. — Пойдем у нас переночуете.

— Мы в гостиницу. — сказал Егор.

— А я про что…

— Пойдем — улыбнулся Карась. — Вы Барселонова Григория Степановича не бойтесь…

— Это пока — рассмеялся Барселонов.

— Разве что… — Егор не хотел соглашаться, но посмотрел на озябшую Мию.

— Мы до утра.

— А забесплатно кто вас дольше держать будет. Ты не Чубайс а я не электорат чтоб за фуфу работать.

Порт Крашенинникова от края до края проехали в минут пять по горбатой с треснувшими пятками подъемов дороге. Потом были железные ворота в свете сильных ламп и длинный сад, взявший темно-синее небо в венозную сеточку дрожащих ветвей. Когда выбрались из машины, Егор увидел здание блеклой архитектуры со стенами, выложеными крохотными квадратами плитки. Такие строили в 70-е годы и размещали в них жилые дома, цеха, пансионаты и пионерские лагеря. Скорее всего это был бывший пионерский лагерь. Прямо у широкого низкого крыльца в круглой чаше на постаменте стояла крупная спортивная девушка в длинных свободных шортах. В таких Мария Лазутина выиграла олимпиаду 1956 года а слесарь Вострецов гонял по коммунальной кухне свою жену. А еще было весло.

— Нравится? — спросил Барселонов, увидев интерес Егора.

— Черт его знает.

Хорошо отвечаешь. Пристрелочно.

Егора с Мией разместили на первом этаже. Если это и был когда-то пионерский лагерь, поработали над ним изрядно. Лепнина, позолоченные плинтусы и люстры похожие на перевернутые канделябры, свисающие с потолка. Общее впечатление портило разве что батарея парового отопления, по какой-то неведомой причине зависшей в немом недоумении под потолком.

— На память оставил. — сказал Барселонов Егору, когда они шли по коридору. — Шабашка — это кака.

Барселонов открыл дверь с бронзовой львиноголовой ручкой.

— Поесть принесут. Это пульт от телека.

Барселонов указальна палку с захватом на конце.

— Нам бы утром в геологоразведку. — сказал Егор.

— Отвезут. — ответил Барселонов.

В дверях стоял Карась и подмигивал Мии пока его своим плечом не закрыл Барселонов.

— Все. Спите. — Барселонов закрыл дверь. Егор и Мия остались одни.

На втором этаже, в кабинете Барселонова, прямоугольной, отдававшей кацелярией, комнате, раскрыли ящики.

— Еле перехватил — хвастался Карась. Он сидел за столом и ел впопыхах с мятой серой газетки колбасу и хлеб.

— Чечены теперь все подряд гребут.

Барселонов держал в руках узкую зеленую трубу с робким едва заметным раструбом. В открытом ящике рядом с пустым отделением лежала стройная желтая с плоским кончиком и низкой талией граната. Барселонов вставил ее в трубу, поднял вверх планку прицела и прицелился поверх Карася в темное окно.

— Хорошо. — с наслаждением поцокал языком Барселонов и снял гранатомет с плеча.

— Чеченам значит Слон продает? — спросил Барселонов, укладывая трубу и гранату назад в ящик.

— Я бы не продавал. Нет здесь того что надо.

Барселонов не согласился.

— Что ж. Они деньги дают.

Карась вытирал тонкие губы пальцами.

— Телевизор ты смотришь? Пацанов наших столько положили.

— Это не мой мир. Я за него не в ответе.

Барселонов закрыл ящик и поднялся на ноги.

— Сами разберутся. У нас своих дел. Вот где!