"Разве Богам нужна такая жертва?"

Когда лезвие едва ли не раздробило кость и не отсекло палец, перед глазами внезапно предстал образ матушки. Данияр обескураженно замер и уставился на раненую руку.

«Богам не нужны кровавые жертвы».

Тьму беспамятства пропорола вспышка света, вынуждая Данияра очнуться и на миг вынырнуть из забвения.

– Данияр, – окликнула Вагнара, напоминая о себе.

Князь повернул голову. В ярких всполохах огня он различил глаза княженки, на этот раз полные презрения и отвращения.

Стиснув зубы, Данияр сильнее надрезал мизинец. И в этот самой миг подался вперёд от мощного удара в спину. Князь охнул, окровавленный нож выскользнул из его ослабшей руки, упал в траву. Пронизывающая боль появилась немного позже, жгучая, чугунная и невыносимо острая, что хотелось закричать. Данияр опустил глаза и увидел острый, поблёскивающий в сете костра стальной наконечник стрелы, торчащий прямо из его груди, тёмное пятно, медленно расползающееся по кафтану. А затем отнялись ноги, переставшие чувствоваться твердь земли. Он рухнул в траву, сражённый вражеской стрелой.

Через мгновенно помутневшее сознание он услышал голоса, грубые, обрывистые. Данияр знал их, такой чужеродный для слуха русов говор имеют степняки. Поверженного князя окружили шорохи травы и хруст ветвей под множеством ног. Раненый отчаянно выискивал взглядом Вагнару. И нашёл – она стояла чуть поодаль, вжавшись в ствол дерева. Князь поддался вперёд, но это причинило несметную боль, что сковала его тело, вынуждая замереть. Кто-то пихнул его в спину, и он взвыл. Тяжёлая фигура шагнула через него. Данияр пронаблюдал, как здоровый бугай направился прямо к Вагнаре, та стояла, не шелохнувшись, глаза её застыли, и в них Данияр разглядел желание, именно такое, о котором он грезил всё это время.

"Но почему он?"

Задыхаясь от боли и омерзения, не в силах пошевелиться, Данияр проследил, как степняк, приблизившись вплотную к девице, сжал подбородок Вагнары и впился в её губы, целуя жадно и исступлённо.

– Не смей, – крикнул Данияр, но вышло только сиплое дыхание. Почувствовал, как изо рта хлынула кровь. Гнев и бессилие подорвали волю, вынудили согнуться.

Позади себя он ощущал присутствие чужаков, но они от чего-то не показывались ему. В глазах стало меркнуть, и в промежутках прояснения князь видел, как грязный степняк грубо срывает одёжу с Вагнары, обнажая её тело. Как властно сминает её груди, бёдра, она же отвечает ему со всей страстью. Данияр, как ни силился, не смог понять, что происходит. Разум его стремительно мутнел, и не верил он в то, что видели его глаза. Это ли было явью? Или видением, рождённым его беспамятством? Степняк, тем временем, повернул девицу спиной, приспустив штаны, навалившись всем весом на Вагнару, властно и ожесточённо взял. Данияр закрыл глаза и прошептал в который раз:

– Не смей…

И только слышал сладострастные стоны сарьярьской девки и тяжёлое дыхание татя. Данияр попытался выхватить из багряного тумана лицо врага и разглядеть. Не удавалось. Но что-то неуловимо знакомое пыталось достучаться до сознания. Он знал того, кто так жестоко посмел взять его возлюбленную, которой он так и не принёс клятвы, позволив обладать ей грязному выродку. Бившееся в судороге сердце замедлило ход – удары отдавались всё реже, а степняк так и не выпустил Вагнару. Данияр закрыл глаза – не узнает, что с ней станется, погружаясь всё глубже в холод и мрак.

Марибор вернулся в горницу, где царило неподвижное молчание. Множество глаз устремилось на него в ожидании. Не сразу унял он гнев, который удалось разжечь в нём племяннику. До этого времени никому не под силу было это сделать, даже брату…

Горислав… Князь поплатился за всё. Марибор порой и сам не понимал, от чего ему больнее – от того, что он виноват в кончине Горислава, или же от того, что смерть брата показалась малой для него расплатой, милостью, которой он не достоин, ведь ушёл так легко и не ответил за содеянное сполна.

Марибор хмуро обвёл взором притихших гостей. Всё случилось именно так, как он и думал, а потому знал, что скажет, чтобы Радмила сей же миг покинула крепость, но если не исполнится это, то осуществится другой замысел, который поджидает Данияра в лесу. Вагнара должна была уже уйти.

Он набрал в грудь воздуха и посмотрел сначала на княгиню Ведогору, глаза которой так и искрились злобой, а потом на бледную, как поганка, Радмилу. И, не сдержавшись, глянул в разрумянившееся лицо Зариславы – вот уж право любопытно было наблюдать за ней. Сыграли же Боги с ним злую шутку. Верно, сбылись предсказания колдуньи…

Марибор долго смотрел на неё, замечая, как в свете факелов полыхают золотом её волосы, темнеют под покровом ресниц голубые, но тёплые, как тающий по весне лёд, глаза. Марибор опустил взгляд чуть ниже, на тонкую шею, скользнул им по груди, к которой плотно прилегало льняное платье. Гнев мгновенно схлынул, при виде девицы забылось всё тягостное и скверное, что копилось в нём долгое время. Зарислава немыслимо притягивала своей трогательностью, не то, что Вагнара – блудливая сука.

Зарислава проследив за его взглядом, зарделась ещё больше, не зная куда и деть себя, робко опустила ресницы, вызывая ещё большее волнение, которое разыгралось в нём с тех самых пор, как увидел её впервые. Мгновенно загустела жидким пламенем кровь в жилах. Ещё по дороге в Волдар он поклялся, что как только разберётся с отпрыском Горислава, Зарислава станет его. И княжича сильно тревожило, что она совершенно одна, нет ни защиты, ни опоры. А эта княжна Радмила только о себе и думает, толка от её опеки никакой, больше бед. Один только братец её, Пребран чего стоит. Смотрит на Зариславу телячьими глазами, слюни пускает, сопливый молокосос! Будь его воля, вмиг отбил бы охоту глядеть в сторону девицы. Но покуда не исполнена клятва и замысел, он не мог высовываться. Поэтому Марибор во всеуслышание изъявил своё намерение в отношении Зариславы, чтобы никто не посмел приблизиться к ней. Пусть и зыбкая защита, но она отведёт ненужные неприятности от девицы.

Окутывающая тишина давила немым ожиданием, которое так и повисло в воздухе.

– Что ж, – нарушила напряжённое молчания княгиня Ведогора, дёрнув тонкой бровью, – я так понимаю, нам пора собираться восвояси?

– Видят Боги, не мыслю, что нашло на племянника, – ответил скупо Марибор. – Он не заслужил и волоска дочери князя Вячеслава, – княжич обратил взгляд на воеводу Вятшеслава. – Данияр покинул крепость. Собирай кметей, Вятшеслав, нужно найти его. Не ровен час, свалится где-нибудь зверям на кормление.

– Покинул? – всполошилась Радмила, опомнившись. – А как же я?

Марибор выдержал молчание.

– Куда он направился? – воспрянул со своего места воевода.

И как только княжич открыл рот, чтобы говорить, за спиной заслышались шаги, в горницу ступил Наволод. Сжав губы, Марибор проклял всех нечистых – этот старик верно по пятам его ходит!

– В лес, вдоль берега, – ответил Наволод Вятшеславу.

– А что же нам делать? – пискнула Радмила.

– Князь Данияр просил дождаться его. Он желает поговорить с княжной и разъяснится, – успокоил её волхв.

– Сколько можно?! – поднялась Ведогора со своего места, уставившись пристально на Наволода.

– Князь Горислав теперь не с нами, он бы мог разъяснить всё, но ныне его нет, и принимает все решения Данияр. А он просит подождать, – настоял Наволод, спокойно и проникновенно глядя в глаза княгини, вынуждая ту утихнуть.

С ним тягаться не под силу ей, и правительница Доловская прекрасно это осознавала. Задыхаясь возмущением, Ведогора усмирила свой пыл. Переглянулась с Пребраном, тот молча поглядел на сестру. Радмила, подумав недолго, вскинула подбородок, сказала:

– Хорошо. Я подожду.

Марибор сдержанно кашлянул в кулак. Усмехнулся про себя. Верно, от любви своей совсем голову потеряла. Дура. Унижается, что холопка безродная. Пусть ждёт. Не долго придётся.