Пир продолжался три дня и три ночи. У нас был стейки на ужин, стейки на обед, стейки на завтрак. Франци лежала рядом, внимательно наблюдала за нами и презрительно отвергала предлагаемое ей счастье.

— Эфраим, — вздохнула самая лучшая из всех жен, когда мы в субботу снова усаживались в "Мартин и Майглок". — Эфраим, я не хочу больше видеть стейки, не говоря уже о том, чтобы их есть.

Она говорила от всей души, от всего сердца и желудка. Дети тоже захлопали в ладоши, когда мы заказали шницели. И мы заказали их для верности у г-на Мартина. Г-на Майглока, этого любезного болвана, такой поворот событий не сбил с толку. После того, как мы покушали, он приволок туго набитый остатками стейков пластиковый пакет.

— Для Франци, — сказал он.

С того момента нас постоянно занимала проблема, как избавиться от бессмысленного подарка. Со временем мы уже не могли ездить по городу, не оставляя за собой мясной шлейф. В конце концов я нашел выход. Едва мы сели за свою субботнюю трапезу, я обратился к г-ну Майглоку с траурной миной и соответствующей интонацией:

— Пожалуйста, больше не надо стейков. Франци умерла.

Г-н Майглок пожал мне руку с глубоким сочувствием.

За соседним столиком поднялся специалист по кормлению собак и издал негодующий вопль:

— Вот видите, я вас предупреждал! Вы погубили бедное животное!

Рафи, наш старшенький, пробормотал что-то про дорожную аварию, жертвой которой пала Франци, но это дела не улучшило. Общественное мнение было против нас. Кое-как проглотили мы свою еду и выскользнули прочь со стыдливо поникшими головами. По пути домой мы чувствовали себя бандой убийц.

Окажись Франци мертвой на пороге нашего дома, мы нисколько бы не удивились. К счастью, она встретила нас, как всегда, радостным лаем. Все было в наилучшем порядке.

В самом худшем случае мы скажем г-ну Майглоку, что купили новую собаку.

По крайней мере, раньше еда была вполне законной альтернативой внебрачным связям, на которые, как известно, до сих пор наложено божественное вето. Однако, прокатившаяся по миру в последнее столетие волна сексуальной революции и легализации незаконных половых связей послужила причиной того, что это еда стала табу.

Все имеет свои преимущества и недостатки.

Я умышленно не упоминал до сих пор спортивную альтернативу, способствующую похуданию. Прежде всего, чтобы не дискриминировать тех читателей, которые, подобно мне, с большим удовольствием предпочитают смотреть на спортивные события по телевизору, чем самим предаваться этому утомительному занятию.

Однако же, человеческое тело — это маленькое чудо. Кто не переживал сам, никогда не поверит, что свои мускулы можно тренировать, лежа в кровати без движения.

— Она была, — начал Йоселе свой рассказ на эту тему, — вечной невестой нашего буфетчика, Густи. Чудесная девушка, верная, любящая, домовитая, но немножко прожорливая. Они оба любили друг друга уже много лет, но о свадьбе речь не заходила. Это мало-помалу стало раздражать толстушку Зельму, и поразмыслив, она отыскала причину.

"Ладно, — говорит она себе, — придется похудеть. Если только я сгоню хоть немного лишнего жира, все будет в порядке".

А что сделать, чтобы похудеть? Надо принимать массаж. Густи знал одну массажистку, с которой у него были очень хорошие отношения, но не настолько, чтобы они далеко зашли. Наверное, потому что та дама была тоже довольно толстой, как и Зельма. Она знала таинство массажа для похудания и обещала обезжирить Зельму в течение месяца. Можешь себе представить, как это происходило. Толстая Зельма ложилась на кушетку, массажистка набрасывалась на нее, месила, переворачивала с живота на спину и со спины на живот, и так день за днем, чуть ли не по три часа кряду. Затаив дыхание, смотрел Густи на результаты лечения. Фунт исчезал за фунтом, жир уступал место женскому шарму, проглядывало неизъяснимое девичье очарование, и через месяц Густи повел избранницу своего сердца к алтарю. Это был чудесный праздник. Все приглашенные на свадьбу гости сходились в том, что они никогда еще не видели столь красивой, стройной невесты, как Абигайль.

— Абигайль? — прервал я. — Какая Абигайль?

— Массажистка, — ответил Йоселе и поморщил лоб от моей несообразительности. — Или ты решил, что толстая Зельма и впрямь похудела от массажа?

Не то, чтобы я был против мужчин, занимающихся домашним хозяйством.

Наоборот, есть много дел, которыми я и впрямь люблю выполнять сам, например, делать покупки. Это уже давно является моим тайным хобби. С самого начала я предложил жене самому заполнять холодильник. Она с удовольствием приняла мое предложение, потому что придерживалась точки зрения, что это мужское дело — тащить домой тяжелые пакеты с провизией. Признаться, когда я хожу за покупками, пакеты особо тяжелые. Я просто не в состоянии устоять перед продуктами, каких бы форм и цвета они ни были, если эти формы и цвет принимают вид салями. Все производители деликатесов знают мою слабость и бессовестно пользуются ею.

— Рад услужить, милостивый государь, — вежливо говорит, например, наш любимый продавец Иосиф. — 150 грамм "мортаделлы"?

И прежде, чем я могу протестовать, он уже кладет увесистую порцию пикантной вкуснятины на весы:

— Чуть-чуть больше, чем 200 грамм. Ничего?

— Ничего.

— Получилось ровно 320 грамм, — уточняет Иосиф. — Не против, — я добавлю до 400 грамм. Нет? Как я угадал! Не потрудитесь пройти к кассе? Вот, пожалуйста, с вас за полкило "мортаделлы".

Или:

— Я бы хотел 100 грамм лимбуржского сыра, — извещаю я Иосифа, после чего он кидает на весы целую глыбу и спрашивает меня: — Пусть уж будет полтора кило?

Лично я не считаю себя другом супермаркетов, прежде всего потому, что мне в них все время кажется, будто я качу перед собой детскую коляску, а это занятие не вполне соответствует моей жизненной философии. Кроме того, я до сих пор страдаю от травмы, нанесенной неистовой покупательской истерией, что вспыхнула в нашей семье, когда у нас в районе открылся первый супермаркет.

Прямо у входа клокотала опасная для жизни давка. Нас прижали друг к другу, как — действительно, они там тоже были:

— Сардины! — закричала моя жена в диком восторге и сделала достойный пантеры рывок прямо к торговому прилавку, находящемуся в стратегической середине зала и окруженному бесчисленным количеством домохозяек, продирающихся с помощью клыков и когтей. Составленные в штабели коробки сардин могли вдохновить на кругосветное путешествие: тут были французские, испанские, португальские, итальянские, югославские, албанские, кипрские и местные сардины, были сардины в масле, томатном соусе и в йогурте.

Моя жена облюбовала норвежские сардины и прихватила вдобавок еще пару баночек неизвестного происхождения.

— Здесь все настолько дешевле! — восклицала она.

— Но мы же не взяли с собой денег!

— В моей сумочке по случаю есть немного.

При этом она ухватила тележку для покупок на колесиках и сложила туда все одиннадцать банок сардин. Просто из любопытства, только чтобы посмотреть, что это, собственно, такое, положила она туда и банку с надписью "Золотой сироп". Внезапно она побледнела:

— Рафи! Боже мой, где Рафи?

Мы чувствовали себя, как родители, чей едва полуторагодовалый ребенок исчез под копытами мчащегося стада быков.

— Рафи! — кричали мы оба. — Рафаэль! Любимый!

— Отдел игрушек, второй блок слева, — сжалился над нами какой-то сострадательный продавец.

В следующее мгновение наши барабанные перепонки разорвал взрывоподобный грохот. Супермаркет сотрясся до фундамента и подпрыгнул. Мы облегченно вздохнули. Рафи добрался до искусственной пирамиды из пятисот банок консервов и с безошибочным инстинктом малыша вытащил центральную подпорную банку из нижнего ряда.