— Я не отдам вам пальто, — выдавил он. — Я замерз. У меня температура. Доктор запретил мне. Я не хочу!

В ответ — и я не раз видел такое собственными глазами — ведьма неподвижно стояла перед ним и долго, безмолвно рассматривала его всепроницающим оком, пока он не отвернулся. В это мгновение она обрушилась на него и искусным захватом содрала пальто, каковое триумфально и уволокла.

— Как же так? — спросил я директора. — Где это записано, что нельзя входить в ресторан, не сняв пальто? С собакой — понятно. Но пальто?

— Это запрещено, — ответил директор. — Стулья предназначены для посетителей, а не для пальто.

— Даже если ресторан наполовину пуст, да?

— Даже тогда. Кроме того, пальто не должно мяться.

— Но то же самое с ним будет и в гардеробе.

— Возможно. К сожалению, этого мы предотвратить не можем. Но мы можем не допустить этого здесь, в ресторане.

Уговоры не помогали. Не помогали и в других местах. Однажды я сидел себе смирно в кино, как вдруг кто-то затормошил мое пальто. Какая-то старая ведьма подползла ко мне и проскрипела снизу:

— Гардероб.

Рассказывают, что один южноамериканский плантатор, которого венские пальтовые обычаи вывели из состояния душевного равновесия, как-то появился в кофейне в одной шубе и после обычной обработки гардеробной ведьмой предстал совершенно голым. Ведьма молча вручила ему номерок и ничем, кроме как пожатием плечами, не ответила на его криком задаваемый вопрос, куда он должен этот номерок засунуть. В конце концов этого бесноватого увезла скорая помощь.

Только лишь раз повезло мне пробраться через холл отеля в обход тамошней ведьмы и достичь лифта прежде, чем она мной завладела. Но когда я поднялся на 16-й этаж, она уже стояла перед дверьми лифта, сказала "Гардероб" и исчезла с моим пальто в его глубине. В ночь перед моим отъездом я услышал в темной комнате странный шорох, идущий из платяного шкафа. Я щелкнул выключателем, поднялся и открыл дверь шкафа. Внутри стояла пальтовая ведьма и занималась тем, что прикрепляла номерок к моему пальто.

— Сколько с меня? — спросил я.

— Сколько вам будет угодно.

И тогда я ей дал, наконец, пинок под зад. Это было, как я сказал, ночью. И конечно же, это был сон. В жизни я этого никогда не делал. Для этого я слишком хорошо воспитан. Но во сне об этом иногда забываешь.

Прошлым летом я решил предоставить себе полноценный, масштабный отпуск в Зальцбурге. Мой выбор пал на супер-делюкс-отель с собственным полем для гольфа, собственным оборудованием для игры в крикет и, как можно было видеть из проспекта, еще много с чем собственным.

Дверку такси мне открыл паж в угнетающе изысканной ливрее, подхватил мой чемодан и спросил:

— Какой у вас номер, господин?

— Я этого не знаю, — ответил я. — Я еще только приехал.

Паж махнул мне рукой в сторону полностью отделанной мрамором регистратуры, где агент тайной службы ознакомил меня с номером моей комнаты: 157. Этот номер паж немедленно внес в свою записную книжку.

Тайный агент выдал мне ключ от номера, выполненный из 24-каратного золота и украшенный бриллиантом.

Я вступил в комнату, носящую номер 157, и начал раскладывать вещи. Но когда я решил вымыть руки, оказалось, что в номере нет мыла. Я крикнул рабыню. Она принесла мне упакованное в целлофан, импортированное из Голливуда мыло и спросила:

— Какой у вас номер, простите?

— 157, - ответил я.

Рабыня вытащила записную книжку и аккуратно написала на новой страничке: "157".

Теперь уже с вымытыми руками я проследовал в обеденный зал отеля, где — не обременяя надоедливыми вопросами — передо мной поставили чашку чая и два тоста. Поскольку тосты мне очень нравятся, я попросил еще один.

— Номер? — спросил официант с чопорностью дипломата предпенсионного возраста. "157" было надлежащим образом зафиксировано в записной книжке.

Возвращаясь к себе, я решил справиться у бригадного генерала, служащего в качестве портье, о точном времени.

— Мой номер 157, - сказал я. — Который час?

— 5.32, - ответил бригадир и внес номер 157 в толстую книгу.

Я переоделся к ужину, попросил одежную щетку (157), а позже — и газету (157). Поскольку постоянный бухгалтерский учет номера постепенно начал меня нервировать, я направился к будуару директора отеля и был удостоен аудиенции.

— Зачем, скажите на милость, я должен по любому поводу сообщать свой номер? — спросил я.

Его превосходительство смерил меня неодобрительным взглядом и ответил носовым его императорского и королевского величества австрийским:

— Все работы, которые не включены в стоимость проживания, вставляются в отдельный счет, милостивый государь. Потому члены нашего штаба должны быть проинформированы о номере проживающего, милостивый государь. Какой у вас номер, милостивый государь?

— 157.

— Благодарю, милостивый государь, — сказал его превосходительство и пометил: — Инф. для № 157.

157 стал лейтмотивом всех моих дней. Я не осмеливался обратиться к кому бы то ни было без того, чтобы немедленно не назвать номер комнаты.

Когда однажды я заказал грейпфрутовый сок и не получил его, я попросил официанта подумать, не следует ли ему внести в свою записную книжку "Нет грпфр. для 157".

Также и в церемонию представления закрались весьма странные манеры. Она напоминала собой тюремный двор. Встречаясь с кем-либо, я называл не свое имя, а говорил: "157. Очень приятно".

— Взаимно, — отвечал принц Вайнгартнер, он же секретарь отеля, и немедля писал в записной книжке: "Представлен № 157".

Но однажды ситуация переменилась. Я как раз сидел на аметистовой террасе отеля и втягивал полными легкими озонированный вечерний воздух, когда ко мне подошел надзиратель, держащий в руке записную книжку.

— 157, - сказал я учтиво. — Свежий воздух.

— 57, - записал надзиратель. — Спасибо, милостивый государь.

Я собрался было сообщить ему об ошибке, но какая-то сила удержала меня. Странные мысли вертелись в моей голове и концентрировались на совершенно новых возможностях…

Вечером в ресторане я заказал очень большую и очень прожаренную порцию телячьей печенки.

— Ваш номер? — поинтересовался официант, бывший полковник королевской лейб-гвардии.

— 75, - ответил я.

— 75, - уточнил полковник. — Спасибо, милостивый государь.

Так и пошло, и я мог в течение последующих дней удовлетворять такие желания, о которых ранее мог мечтать только курильщик опиума. Дважды выезжал я на лично для меня одного заказанном лимузине (75), трижды заказывал я исполнение местным дуэтом танца живота (75) и один раз — труппу лилипутов (75).

Все самое лучшее было для меня теперь доступно. Отпуск бывает только раз, так чего мелочиться. Хочешь быть мелочным — сиди лучше дома или купи себе апельсиновую плантацию.

После двух чудесных недель я покидал отель. Принц Вайнгартнер вручил мне от его высокопревосходительства директора скрепленный его высочайшей подписью счет. Он составлял 12000 шиллингов.

В эту сумму были включены заказы, не входившие в стоимость проживания, такие, как мыло (50 шил.), информация (431 шил.), поглощение вечернего воздуха (449 шил.) и пара других мелочей.

Мужественными рукопожатиями я попрощался с персоналом. Бригадиру я дал 100 шиллингов, его адъютанту 50 шиллингов.

Когда я уже садился в такси, у регистратуры разыгралась безобразная сцена. Толстый, гладкоголовый господин бился там в приступе бешенства, рвал все бланки счетов в мелкие клочки, изрыгая при этом бессвязные проклятия — поскольку и не думал платить 26000 шиллингов за 29 порций жареной телячьей печенки, которые он не только не заказывал, но и не жрал, не говоря уже о прочих непонятных штуках.

Это было действительно стыдно. Ну, разве нельзя такие пустяки, да еще в столь цивилизованной стране, как Австрия, урегулировать иначе, чем таким несдержанным ревом?