Я не называю настоящих имен этих несчастных, чтобы люди, которые еще помнят их, не узнали того, как они заживо гнили.

Кроме Тоссена, никто из других обитателей острова с нами не разговаривает. Только однажды, когда я отправился за несколькими петлями, которые они вырвали из двери поликлиники, один из них сказал:

— Не трогай петли. Я порезался, вырывая их, и на одной осталась кровь.

Он облил петлю ромом и дважды провел над огнем.

— Теперь можешь спокойно до нее дотронуться.

Однажды, во время работы, Тоссен попросил одного из прокаженных рассказать, куда и как мы должны плыть дальше, чтобы не быть пойманными.

Тот сразу начал объяснять.

— Сегодня вечером отлив начнется в три часа. В 6 вечера появится сильное течение, которое менее чем за три часа пронесет вас на сто километров. В 9 часов вы должны остановиться и привязать лодку к дереву или кусту. До трех часов пополуночи придется ждать окончания прилива. Но продолжать сразу путь не имеет смысла, потому что течение будет слишком слабым. Надо выйти за полтора часа до рассвета, и вы успеете проплыть пятьдесят километров. Эти полтора часа — ваш единственный шанс. В море вы должны выйти в 6 часов. Тюремщики могут вас заметить, но они не отправятся в погоню, так как у устья залива их застанет прилив. В этом километре, который будет отделять вас от них — ваша жизнь. В этой лодке всего один парус. Что было в вашей прежней лодке?

— Основной парус и небольшой — на носу лодки.

— Эта лодка очень тяжелая и сможет нести два паруса: передний можно протянуть от края лодки к основанию мачты, а второй, надувной, будет выходить за края лодки и приподнимать ее нос. В море выходите на всех парусах. Своим друзьям прикажи лечь на дно лодки, чтобы уравновесить ее, а сам крепко держись за борт. Не привязывай канат паруса к ноге, а протяни его через специальное кольцо и оберни вокруг запястья. Если ты увидишь, что волны велики, не останавливайся — дай парусам надуваться и вести лодку. При спокойном море сможешь свернуть парус. Дорогу ты знаешь?

— Нет. Знаю только, что Венесуэла и Колумбия находятся на северо-западе.

— Правильно, только старайся не оказаться выброшенным на берег. И Нидерландская и Британская Гвианы возвращают беглецов. Тринидад тебя не возвратит, но заставит оставить его территорию через пятнадцать суток. Венесуэла выдаст тебя через год-два.

Я слушаю внимательно. Он говорит, что не раз бежал, но его выдают сразу из-за его проказы. Дальше Джорджтауна, что в Британской Гвиане, ему выбраться не удавалось. Его проказу распознают по ногам, на которых не осталось ни одного пальца. Тоссен предлагает мне повторить все советы, которые я только что получил. Я повторяю без запинки. Жан Бесстрашный спрашивает:

— Сколько времени ты будешь в открытом море?

— Три дня я буду плыть на север, северо-восток, а на четвертый день поверну на северо-запад.

— Отлично, — говорит прокаженный. — Я так и сделал в последний раз. Два дня плыл на северо-восток и добрался до Британской Гвианы. За три дня плавания ты доберешься до Тринидада или Барбадоса, минешь Венесуэлу и доплывешь до Кюрасао или Колумбии.

Жан Бесстрашный обращается к Тоссену:

— За сколько ты продал лодку?

— За три тысячи, — отвечает Тоссен. — Это дорого?

— Нет, этого я не говорю. Хотел только знать. Ты можешь заплатить, Бабочка?

— Да.

— И у тебя останутся деньги?

— Нет, это все, что у меня есть — три тысячи франков, которые носит при себе мой друг Кложе.

— Тоссен, отдаю тебе свой пистолет, — говорит Жан Бесстрашный. — Я хочу помочь этим парням. Сколько ты мне за него дашь?

— Тысячу франков, — отвечает Тоссен. — Я тоже хочу помочь им.

— Спасибо за все, — говорит Матурет, глядя на Жана Бесстрашного.

— Спасибо, — вторит ему Кложе.

В этот момент я застыдился своей лжи.

— Я не могу принять этого от тебя.

— Ты должен принять. Три тысячи франков — огромные деньги, хотя Тоссен теряет при этом две тысячи. Это великолепная лодка. Однако нет такой причины, по которой я бы не сделал что-нибудь для вас.

Тут происходит душещипательная сцена: Филин кладет на пол шляпу, и прокаженные опускают в нее банкноты и серебряные монеты. Прокаженные появляются изо всех углов, и каждый что-то кладет. Меня охватывает стыд, но я не могу сказать, что у меня остались деньги! Боже, что делать?

— Прошу вас, не надо!

Негр из Томбукту, у которого вместо рук два обрубка, говорит:

— Деньги не способны подарить нам жизнь, и потому бери их без стеснения. Они служат нам только для азартных игр да для того, чтобы переспать с прокаженными женщинами, которые приходят сюда из Алпины.

Это успокаивает меня, и я не рассказываю им, что у меня еще остались деньги.

Прокаженные сварили двести яиц. Они приносят их в белом ящике с красным крестом. Этот ящик прибыл сегодня из поликлиники. Они приносят также двух живых черепах, весом в тридцать килограммов каждая, табачные листья, две бутыли, заполненные спичками и серной бумагой, мешок риса, два мешка древесного угля, примус и флакон бензина. Эта несчастная община так взволнована, все так хотят помочь нам, будто это не только наш, но и их побег. Мы подтащили лодку к тому же месту, где сошли на берег. Прокаженные подсчитали деньги в шляпе: 820 франков. Я должен дать Тоссену 1200 франков. Кложе дает мне свой патрон, и я открываю его на глазах у всех. В нем одна банкнота в 1000 франков и четыре банкноты по 500 франков. Я даю Тоссену 1500 франков, он возвращает мне 300 и при этом говорит:

— Вот, возьми пистолет, я дарю его тебе. Вы все поставили на карту, и дело не должно провалиться в последнюю минуту из-за нехватки оружия. Хотя надеюсь, тебе не придется им воспользоваться.

Я не знаю, как отблагодарить его и остальных. Санитар приготовил маленькую шкатулку с ватой, спиртом, аспирином, бинтами, йодом, ножницами и пластырем. Один из прокаженных приносит две аккуратно обтесанные дощечки и два эластичных бинта в нетронутой упаковке. Он предлагает нам заменить ими ветки, привязанные к ноге Кложе.

В пять часов начинается дождь. Жан Бесстрашный говорит мне:

— У вас хорошие шансы. Они не рискнут отправиться в такую погоду на поиски. Вы можете отплыть сейчас же и сэкономите добрых полчаса. Сможете выйти в море в 4.30 утра.

— А как узнать, который час?

— По приливу и отливу.

Спускаем лодку на воду. Совсем другое дело: края этой лодки сантиметров на сорок выше уровня воды — даже когда она полностью загружена. Мачта и парус свернуты, мы их установим после отплытия. Устанавливаем руль и его предохранительный треугольник, кладем подушку, набитую листьями папоротника. С помощью одеял мы организуем тепленькое местечко для Кложе, который заупрямился и не захотел сменить повязку. Он лежит между мною и бочкой воды. Матурет сидит на носу лодки. В этой лодке я чувствую себя намного более уверенней. Все еще идет дождь. Мы должны спуститься по реке, держась ее середины и немного отклоняясь влево.

— Удачи вам! — говорит Тоссен и с силой отталкивает лодку ногой.

— Спасибо, Тоссен, спасибо, Жан, тысячи благодарностей всем вам!

Мы быстро исчезаем, подхваченные отливом, который начался два с половиной часа назад. Течение невероятно сильное.

Идет дождь, и мы ничего не видим на расстоянии десяти метров. На пути встречаются маленькие островки, и Матурет внимательно следит, чтобы мы не натолкнулись на скалу. Спускается ночь. Большое дерево, которое плывет неподалеку от нас, но, на наше счастье, намного медленнее, мешает нам своими ветвями. Мы курим и пьем ром. Прокаженные дали нам шесть бутылок из-под чианти, наполненных ромом. Странно, но никто из нас словом не обмолвился о страшных ранах, которые мы видели на прокаженных. Говорим только об одном: о добросердечии, вежливости, прямоте и честности прокаженных. На наше счастье мы повстречали Бретонца в Маске, который посоветовал нам наведаться на Голубиный остров. Дождь льет все сильнее, я промок до ниток, но шерстяные фуфайки очень добротные и сохраняют тепло. Нам не холодно. Только рука, управляющая рулем, коченеет под дождем.