Unbekannt
Иногда Костя не мог понять Леонтия. Вроде бы взрослый кот, руководитель достаточно большой общины, уже правнуки по участку бегают, хвост торчком и, тем не менее, боится высоты. Причём не просто высоты. Костя был сам свидетелем, как Леонтий взобрался на огромный тополь за птенцами какой-то там птицы и без всяких приключений спустился с него. Нет, Леонтий боялся крыш высоких домов. По неизвестной никому причине он останавливался как вкопанный на краю крыши и никакая сила не могла его заставить перепрыгнуть несчастную пару метров на другую крышу. Стерва Настя знала об этой слабости Леонтия и пользовалась ею, когда у неё возникала потребность отомстить ему за что-то. Она заманивала его на высокую крышу и бросала там. Примерно до полуночи хозяева терпели хриплые крики застывшего от ужаса Леонтия, затем хозяин, чертыхаясь, лез в ночи на крышу и снимал кота, при этом совершенно ополоумевший Леонтий пытал подрать своего спасателя когтями или, по крайне мере, укусить его. Эту свою слабость Леонтий никогда ни с кем не обсуждал.
Обучение Кости продолжалось. Какая-то вечером Леонтий сообщил, что сегодня они займутся тренировкой выдержки и спокойствия. Они взобрались на забор и двинулись в сторону веркиного двора. Её хозяин был из «новых русских» и держал во дворе огромную клетку, вернее, это был скорее загон, в котором жили несколько десятков разнообразных попугаев. Весь этот птичник, само собой разумеется, орал с утра до вечера и привлекал всех окрестных котов, но, по заведённому порядку, только местные коты могли приходить и любоваться птицами, потому что слишком большое количество наблюдателей от котов волновало даже не столько попугайчиков, сколько хозяина, у которого, по признанию Верки, не было «хозяина в голове» и он с дуру или с пьяни мог ещё и из ружья пальнуть.
Как Леонтий с Костей и предполагали, незадолго до полуночи возле клетки появился Доминус во всей своей красе. Это было явным нарушением территориальных соглашений. Костя хотел было тут же устроить нарушителю взбучку, но Леонтий удержал его, предложив посмотреть, что будет дальше. Дальше Доминус подошёл к сетке и стал пытаться лапой выудить волнистого попугайчика, который, совершенно не обращая внимания на длинную лапу кота продолжал клевать какое-то зерно на полу. Казалось, Доминус пытается отрастить лапу на ещё десять сантиметров и со стороны это выглядело так, как будто бы это ему удаётся. Он был так увлечён ловлей волнистого попугайчика, что не заметил, как к нему подошёл большой ара, посмотрел хитрым глазом на кота и клюнул его за лапу.
Доминус от неожиданности заорал благим матом и подскочил метра на два. Уже в полёте он развернулся и дал стрекоча прочь от клетки. Ара уверенной походкой победителя пошёл хвастаться одержанной победой перед своей супругой (среди учёного народа ходит слух, который они иногда фиксируют в своих статьях или книгах, но это всегда только слух, что ары живут всю жизнь только с одним партнёром. На самом же деле этого никто никогда не изучал. Но в науке многое принимается на веру, о чём непосвящённые даже и не подозревают).
Костя и Леонтий не спеша двинулись по следам Доминуса. Минут через десять они настигли его, активно вылизывающем раненую лапу. Но где? Во дворе Леонтия. Это было больше чем преступлением, это было вызовом. Во двор Леонтия не имел права заходить никто, кроме самого Леонтия. Кот повернулся к Косте и сказал, что тот успешно завершил испытание выдержки и спокойствия и что теперь настало самое время врезать этому зазнайке Доминусу по самые…
Костя вернулся слегка ободранный, но довольный домой. Его обучение продолжалось успешно, Доминусу надрали холку, теперь можно было вылизаться и слегка поспать. Он уже лежал под прибором газового отопления и в полусне подумал, что ловкие руки самца без имени сейчас бы пригодились, он к ним в последнее время привык и даже чувствовал себя как бы не в своей тарелке, когда самец не приходил и не гладил его, но он и сам бы себе в этом не признался. На самом деле этому дому было достаточно и одного самца и этим самцом был Костя. Однако этот, без имени, умел так замечательно чесать за ушком…
Я снова лежал в яме и тот же голос с баварским акцентом, сверлящий меня от темечка до пяток, вещал что-то там сверху. Он меня уже не раздражал, я как-то привык к нему и потом мне теперь всё стало всё безразлично. Я был ко всему равнодушен и индифферентен.
"...и это тоже не все знают, но Цезаррь стррашно не любил сублигаккулум, более того, он его ненавидел. Дело в том что в глубокком детстве Цезаррю рродственникки по особому случаю достали кквалифициррованную нянькку-ккушиткку. На неё прриходили посмотрреть знаккомые и не совсем знаккомые рродителей Цезарря, даже прредставители друргой линии Юлиев, ккоторрые в обычное врремя на младшую линию внимания не обрращали. Дело в том, что мода на серртифициррованных нянекк толькко начиналась в Рриме и многие старрые сенаторры воррчали, что их-де воспитывали инвалиды-легионерры и ничего, ррезультат налицо. «Оно и видно» - нагло соглашались имеющие детей молодые рродственницы сенаторров. Вторрой прричиной посещения было то, что никкто не мог поверрить, что ккушитка была серртифициррована.
Ккакк потом выяснилось, прравильно не могли поверрить, поскколькку бюрро по подборру нянь для детей-патррициев слегкка схалтуррило и умолчало, что, хотя ккушитка и была действительно серртифициррована, но в Ккуше, и не в ккоем случае в не Рриме. Цезаррь почувствовал это всккорре на своей заднице, и не толькко заднице. Как рраз этот прресловутый сублигаккулум, ккоторрый она надевала Гаю Юлию, был ккожаным, в Рриме рразррешённым только для детей с 12 лет. В ррезультате Цезаррь зарработал серрьёзное воспаление половых оррганов во младенческком возррасте, от ккоторрого у него остались шррамы на непрриличном месте. Прравда, женщины находили эти шррамы очень секксуальными, но сам Гай Юлий их стыдился…
Рродители, естественно, ничего не заметили, поскколькку Цезаррев папа прропадал вечно на ккаккой-нибудь войне, а мама вместе с дрругими патррицианскими матрронами рработала в ккомитете по озеленению дрругого беррега Тибрра и повышению речевой ккультурры гладиаторров, причём все матрроны по неизвестной прричине были в основном заинтерресованы в прросвещении гладиаторров.
Делаем два и два.
Серртифициррованную няньку уволили толькко ккогда Цезаррю исполнилось шесть лет и его мама застала его папу за срравнительной анатомической штудией прредставителей рразличных ррас женского пола. Она быстрро наложила вето на будущую научную публиккацию, рравно ккакк и на прредмет штудии. С тех порр Цезаррь ненавидел не только ккожаные, но и любые сублигаккулумы и старрался их не носить, наскколько это толькко было возможно.
Следует скказать, что в Рриме считалось не толькко непрриличным, но даже богохульным не носить сублигаккулумы, особенно мужчинам, поэтому Цезаррь сильно ррискоквал, обзаведясь подобными прривычкками. С дрругой стороны, будущий дикктаторр любил ррискк и ему нрравилось усесться напрротив какого-нибудь напыщенного сенаторра и, широко ррасставив ноги, наблюдать за его рреаккцией. Иногда, кконечно, случались пррокколы, ккогда Цезаррь попадал на любителя мальчикков. С женщинами же этот его тррюкк часто имел успех.
Будущий имперраторр тщательно сккррывал, что он предпочитал носить штаны. Рримляне считали ношение штанов варрваррством и Цезаррь никкогда не мог понять, почему. Это было очень удобно, а зимой ещё и тепло, особенно штанишки из мягкой шеррсти… Но его никкто не понимал, поскольку ккаждый римсккий мужчина должен был постоянно прретеррпевать какие-либо тррудности. Гай Юлий думал, что он преодолевает достаточно тррудностей, соверршая одноврременно два богохульства: нося штаны и отверргая сублигаккулум.
Большое удовольствие Цезарю доставляло трравить Луция Серргия Ккатилину. Впррочем, любой человекк, познаккомившийся поближе с этим не славным прредставителем рримсккого ррукководства, поддерржал бы Гая Юлия в этой его маленьккой слабости.
Делаем два и один.
Вообще-то Ккатилина был человеком прриятным во всех отношениях, прричём с детства. Все знакомые патррицианкки были в восторрге от ккррасивого и смышлёного мальчикка, все любили с ним возиться и прри этом все умалчивали, что смышлёный мальчикк подсматрривет за ними в гинеккее. Ккрроме подсматривания за взррослыми женщинами маленьккому Ккатилине доставляло значительную ррадость издевательство над животными и ррабами. Началось всё это, ккакк всегда, совсем невинно: маленьккий Ккатилина очень ловко для своего возрраста давил маленьккой ножккой больших насеккомых, вызывая смех и аплодисменты взррослых. Затем рребёнокк ррасширрил свой рреперртуарр и стал стучать по всему что не попадётся маленькким дерревянным гладиусом. Особенно ему нрравилось стучать по лысине папы Луция. Взррослые смеялись и хлопали в ладоши, папа Луций ккрривил лицо, ибо и не подозрревал, наскколькко болезненными могут быть ударры маленькким деревянным гладиусом по лысине. Он прокклинал тот день, а также Амурра и Венерру вместе взятых, спрровоцирровавших его тогда зачать этого гадёныша.
Маленьккий Ккатилина ррос и становился уже не совсем маленькким и уж совсем неслабенькким, но он всё таккже прродолжал избивать своего папу Луция под всеобщее одобррение рродственников, считавшим этого папу ни на что негодным неудачникком и алкоголикком, ккоторрому никкогда было не стать кконсулом, а подобные мужчины в рроду Серргиев не ценились. Вскорре немаленький Ккатилина уже бил папу до ккррови и синякков под всё те же аплодисменты рродственникков.