Его величество Людовик XVI, божьей милостью король Франции и Наварры, возвращался из Реймса после помазания на царство.

Король был расстроен. Все шло из рук вон плохо. Прежде всего он был голоден. Завтракали рано. Ему удалось перехватить лишь несколько котлеток, полдюжины яиц, небольшого цыпленка да пару кусков ветчины. Вино было скверное, и выпил он всего полбутылки… Да, это не версальская кухня! К тому же прошло бог знает сколько времени, а скорого обеда не предвидится. Вот и лезет всякое в голову! Невольно думается об этом канальстве, которое давно надо бы забыть!

Его добрые парижане и жители других городов доставили ему за последнее время много неприятностей. Буквально накануне коронации вспыхнул бунт, охвативший Бомон, Сен-Жермен, Понтуаз, а затем перебросившийся в столицу. И из-за чего же? Из-за хлеба! Видите ли, им мало хлеба, хлеб слишком дорог! Людовик недоумевал. Странная чернь! Зачем ей столько хлеба? Ведь сказано же в священном писании: «Не хлебом единым будет жив человек»! И почему, черт побери, все они не могут жить спокойно, по заповеди «люби ближнего своего»? Полиция оказалась бессильной, пришлось вызывать войска, вводить в дело артиллерию, укреплять мосты. Маршал Бирон повесил несколько бездельников, многих перебили, остальные как будто успокоились. Надолго ли? Нечего сказать, хорошая прелюдия к коронационным торжествам! И как ему вообще не везет с этими торжествами! Все кругом шепчут о скверных предзнаменованиях. Предзнаменования действительно скверные — от правды не уйдешь!

Ровно шесть лет назад, в то время когда еще царствовал его покойный дед, а он сам был только дофином, также произошло событие, о котором нет-нет да и вспомнится.

Праздновали его бракосочетание с австрийской принцессой Марией-Антуанеттой. Старый Людовик XV пожелал пустить пыль в глаза иностранцам. Несмотря на затруднительное финансовое положение королевства, на народную нужду, на бунты, вызванные голодом после очередного неурожая, королевская казна не поскупилась: праздники обошлись более чем в двадцать миллионов. Но уж и праздновали зато! Пир горой стоял в течение целого месяца, с 13 мая по 14 июня. При дворе давали такие балы, каких сейчас не увидишь. Чего стоил, например, бал для избранных, обставленный особым этикетом! Дамы танцевали в парадных платьях с огромными панье и непомерно длинными шлейфами. Высокие прически, обрамленные золотыми украшениями и драгоценными камнями, сверкали наподобие соборных куполов. А кавалеры! Их костюмы, ослеплявшие блеском, были настолько тяжелы от золота и драгоценностей, что пригибали к паркету своих владельцев. Убранство короля, во всяком случае, весило не менее сорока фунтов. За такой костюм можно было бы купить несколько деревень вместе с мужиками.

Из дворца праздники перенесли на улицу. Вот тут-то все и произошло.

31 мая в Париже пускали фейерверк. Собралось огромное количество народу. Администрация столицы не позаботилась об установлении порядка, и более тысячи граждан оказались раздавленными в толпе или растоптанными под копытами лошадей. Зловещая тень легла на союз Людовика XVI и Марии-Антуанетты…

Король вздрогнул. Неприятный озноб прошел по телу. А сейчас? Разве казна не пуста? Разве голодные бунты не потрясают страну? И разве тем не менее он не бросил миллионов на торжества вопреки всему? Однако опять ничего не получилось. Миллионы брошены на ветер. Никто ничего не оценил.

Действительно, коронация стоила колоссальных денег. Прежде всего по дороге из Парижа в Реймс перестроили все мосты, а в Суассоне даже разрушили городские ворота, потому что королевский экипаж, имевший восемнадцать футов вышины, в них не проходил. На эти работы согнали тысячи крестьян из окрестных деревень. Реймская дорога стала такой же многолюдной, как улица Сент-Оноре в Париже: по ней постоянно курсировало около двадцати тысяч почтовых лошадей. О самом Реймсе, разумеется, нечего и говорить. Громадный готический собор был отремонтирован и подновлен. В нем устроили особое помещение для королевы, с дежурной комнатой, в которой разместилась охрана. Даже отхожие места — невероятная роскошь! — переоборудовали на английский манер. Самой коронацию обставили возможно более пышно. И в результате… Ничего! Зрители реагировали вяло. Его, короля и повелителя, никто не хотел приветствовать ни там, ни здесь, по дороге в Париж. Возгласы «Да здравствует король!» раздавались изредка и казались принужденными. Грязные мужики, копошившиеся у канав в своих лохмотьях, часто даже не удостаивали взглядом пышный королевский поезд. Что же касается королевы, то ее встречали ледяным молчанием, а провожали приглушенным ропотом. Народ ненавидел «австриячку». Ее считали главной виновницей всех бед.

Король искоса взглянул на Марию-Антуанетту. Она дремала, облокотившись на подушки. Ее бледное лицо казалось выточенным из мрамора. Она была очень хороша. «Черт возьми, — думал Людовик, — быть может, мой добрый народ не так уж и не прав. Она действительно страшная мотовка… Как она умеет швыряться деньгами! Какие только прихоти не приходят ей в голову! Балы, скачки, азартная карточная игра… Она с легкостью бросает по тысяче луидоров на зеленое сукно и готова играть тридцать шесть часов подряд… Впрочем, все это еще не так страшно. До его королевских ушей доходят слухи куда более неприятные… Судачат о грязных шашнях, в которые путают его милого братца, этого хлыща д’Артуа… Называют и других… Быть может, и врут, кто их знает, но все же, как говорится, нет дыма без огня… Король даже крякнул от досады. Да, неприятности со всех сторон. А тут еще эта нудная трясучка. Путь кажется бесконечным. Исчезли вчера, позавчера, сегодня, только и слышны щелканье бичей, стук колес да скрип рессор. Скорее бы уж добраться до Версаля!..

Королевский поезд громыхал по парижским улицам. Моросил дождь. Среди несметного количества экипажей огромная карета монаршей семьи выделялась, напоминая сказочный ковчег. Придворный в лиловом вскочил на подножку и наклонился к окну.

— Ваше величество, сир!

Людовик открыл глаза.

— Сир, вы просили напомнить…, Ваше величество собирались посетить коллеж, носящий имя вашего святого предка… Мы уже на улице Сен-Жак…

Ба! Он действительно совсем забыл. Какая глупая формальность!.. Он должен посетить коллеж Людовика Великого, там его будут приветствовать. И никому нет дела до того, что его тошнит, что ему хочется спать. Изверги! Ну что ж, ничего не поделаешь. Он не намерен там долго задерживаться, пожалуй, можно даже не выходить из кареты, но обычай соблюсти нужно. Придворный отдает распоряжения форейторам головных экипажей.

…Вот он, коллеж Людовика Великого, знаменитая школа, патроном которой считается французский король. На крыльцо здания высыпала масса народу — и воспитатели и ученики. Что-то кричат, бросают цветы. Поток экипажей останавливается. Король открывает окно и делает приветственный жест рукой.

Все ждут. Но ни король, ни королева не покидают своих подушек. Понятно… Тогда высокий человек в мантии и парике делает знак одному из учеников. И вот маленький хрупкий подросток, почти ребенок, быстро сбегает с лестницы и направляется к карете. В его руках лист бумаги, свернутый трубкой. Он бледен и заметно волнуется…

— Смотрите, сударыня, какой смешной, — шепчет Людовик Марии-Антуанетте. — Это, вероятно, их первый ученик…

Королева небрежно окидывает мальчика взглядом и туг же, зевая, отворачивается.

Избранник коллежа подходит вплотную к карете. Он знает, что положено делать. Мельком взглянув на придорожную грязь, он преклоняет колени и разворачивает свой лист. Он начинает читать. Но голос его тих и неровен. Колеса скрипят, форейторы ругаются, в соседних экипажах придворные о чем-то громко спорят. Людовик смотрит на чтеца, но почти не разбирает его слов. Приветствия, пожелания, ремонтрансы… Ученик отрывает глаза от бумаги. На момент взгляд монарха встречается с его взглядом. У него светлые внимательные глаза, холодные и пронизывающие, как стальные клинки. Королю становится не по себе. Что?.. Он, кажется, еще собирается продолжить чтение? Довольно! Надоело! К дьяволу этого бледного аскета с его неприятными глазами! Король хватает за локоть придворного и что-то шепчет ему. Через несколько секунд королевский поезд с грохотом трогается дальше.