Между тем события шли своим чередом. Наступило 5 мая, от которого так много ждали и после которого были так разочарованы. День сменял день, заседания, совещания, кулуарные разговоры, волнения… Короче говоря, за все это время Максимилиан написал своему аррасскому адресату лишь одно коротенькое и мало о чем говорящее письмо. Долг надо погашать. Робеспьер обмакивает перо в чернила и выводит первую фразу:

«Пора, мой дорогой друг, нарушить молчание, которое обстоятельства заставляли меня хранить до сих пор, и удовлетворить ваше любопытство или, вернее, ваши патриотические чувства, сообщив вам о событиях, совершившихся вплоть до сегодняшнего дня в Национальном собрании…»

Робеспьер улыбается. Пока что еще официально такого названия не существует, пока что сословия заседают отдельно, а депутаты третьего сословия величают свою палату «коммунами», или «общинами»— на английский манер. Ему, Робеспьеру, принадлежит идея назвать собрание «Национальным», и он уверен, что эта идея победит.

Но о чем же писать дальше? Излагать ли все по порядку, начиная с момента торжественного открытия Штатов? Рассказывать ли, как выглядели депутаты-дворяне в роскошных парчовых кафтанах, расшитых позументами мантиях и шляпах, украшенных страусовыми перьями, и представители третьего сословия — адвокаты, врачи, ученые, буржуа — все в одинаковых черных костюмах, настоящей униформе присяжных стряпчих? Описывать ли дворец «Малых забав», его галереи, огромный зал заседаний с королевским креслом под балдахином и неподвижными гвардейцами между колоннами? Или, быть может, сообщить о том унижении, которому подверглись депутаты третьего сословия, когда их стали пропускать в зал через маленькую заднюю дверцу, создавая давку и сутолоку, в то время как привилегированные вместе со своим монархом не спеша проходили через огромный парадный вход и занимали места, посмеиваясь над положением своих оскорбленных коллег?

Все это свежо в памяти, но в этих ли внешних формах суть дела? Теперь Робеспьер прекрасно понимал существо хитро задуманного маскарада и истинные планы обожаемого монарха. Все прояснилось после заседания 5 мая, тронной речи короля и выступлений министров. Двор и представители третьего сословия говорили на разных языках и видели как настоящее, так и будущее совершенно по-разному. Собственно говоря, королю нужно было лишь вырвать деньги, добиться утверждения нового займа и новых налогов, а затем можно и распустить Штаты. А для того чтобы наиболее безболезненно добиться этого, нужно было с самого начала взять Штаты, или, вернее говоря, третье сословие, в свои руки. С этой целью было решено сохранить почти все старинные обычаи и процедуры, от формы одежды депутатов до способа голосования включительно. Само собой полагалось, что депутаты будут собираться по сословиям, каждое сословие, как и в прежние времена, составит обособленную палату, заседающую отдельно и отдельно принимающую решение по любому обсуждаемому вопросу. Таким образом, каждое сословие представляло бы один голос, а так как привилегированных сословий было два, то они во всех решениях имели бы большинство против одного голоса третьего сословия. При такой системе голосования единственная уступка, которую сделало правительство народу, — двойное число мест для депутатов третьего сословия (шестьсот против трехсот на каждое из привилегированных сословий) — разумеется, теряла всякий смысл. Абсолютная монархия могла надеяться, что теперь Штаты проведут любое угодное двору и знати предложение и в первую очередь предложения, направленные на дальнейшее закабаление и ограбление народа.

Но правительство и привилегированные не рассчитали своей игры. Они не учли того простого факта, что народ начал распрямлять спину. Депутаты третьего сословия пока были готовы сносить мелкие уколы самолюбию, но эта податливость не должна была сеять иллюзий. Уступая двору в мелочах, они отнюдь не собирались уступать в главном; представляя почти исключительно буржуазные слои, они чувствовали за собой поддержку всего народа, и это делало их гораздо более решительными, чем могли предположить король и его окружение. Если король хлопотал о налогах, то буржуа думали о реформах, причем реформ этих они ждали не от монаршей милости, а от своей собственной решимости. Поэтому депутаты третьего сословия стремились не только использовать двойное число своих депутатских мандатов, — а это было возможным лишь при поголовном, а не при посословном голосовании, — но и показать себя именно тем, чем они считали себя, то есть представительством всей нации.

На этой почве — возник первый конфликт, который затем породил множество других, а пока что совершенно парализовал деятельность Генеральных штатов. Депутаты согласно регламенту должны были прежде всего приступить к проверке своих полномочий. Но тут-то и всплыл вопрос: как будут проверяться полномочия, всеми ли депутатами сообща, или же по сословиям, порознь? Уже 6 мая депутаты двух первых сословий ответили тем, что приступили к проверке, собравшись в отдельных помещениях. Что было делать депутатам общин, как называли себя отныне избранники третьего сословия? Если бы они признали совершившийся факт и также конституировались в отдельную палату, то этим бы сразу сдали все позиции, и придворная камарилья могла бы удовлетворенно потирать руки. Депутаты общин решили, что следует ждать. Они бесплодно прождали несколько дней и после этого послали парламентеров к двум привилегированным сословиям, приглашая их объединиться для совместной проверки полномочий.

Перо Робеспьера все быстрее и быстрее скользит по бумаге, страница за страницей покрываются его ровным красивым почерком. Он описывает, как дворянство решительно отказалось от совместного заседания, как духовенство заняло более осторожную позицию и выделило своих комиссаров для переговоров с представителями дворянства и общин. Тогда депутаты третьего сословия поставили на обсуждение два проекта. Один из них, высказанный протестантским пастором Рабо де Сент-Этьеном, сводился к тому, что общинам следует избрать комиссаров для совещания с комиссарами дворянства и духовенства.

Другой, выдвинутый реннским адвокатом Ле-Шапелье, предлагал объявить, что общины признают законность лишь тех депутатских мандатов, которые будут проверены на совместном заседании. Если и после этого привилегированные будут проявлять упорство, общинам следовало провозгласить себя Национальным собранием, а отколовшихся представителей дворянства и духовенства вычеркнуть из депутатских списков. Но лидеры общин были еще слишком не уверены в своих силах, чтобы согласиться на это радикальное предложение, и в подавляющем большинстве поддержали проект Рабо де Сент-Этьена. Тогда Робеспьер, которому этот проект внушал непреодолимую антипатию, решил поправить дело и выступил со своим предложением, близким к проекту Ле-Шапелье, но более учитывающим настороженное состояние депутатов общин.

По его мнению, следовало через печать обратиться с братским приглашением к дворянству и духовенству. Хорошо зная о настроениях приходских священников, Максимилиан не без оснований рассчитывал на то, что они присоединятся к общинам. Их примеру могла последовать и часть дворян. Вот тогда-то, опираясь на твердое большинство, можно было спокойно пренебречь отклонившимися аристократами и объявить себя Национальным собранием.

Робеспьер поднимает перо от бумаги и, остановив взгляд на мерцающем пламени лампы, задумывается. Ведь проект был, по существу, совсем не плох, но его не вынесли даже на обсуждение под предлогом, что подан он слишком поздно. Это была одна из первых неудач во дворце «Малых забав». А сколько их будет еще?.. Но пламя лампы не дает ответа на этот вопрос, и, вновь опустив глаза к бумаге, усталый депутат продолжает письмо.

…Время приближается к полуночи. Давно уже возвратились сожители Робеспьера, они говорили шепотом и двигались чуть слышно, чтобы не помешать ему, но сейчас и они затихли. Рука устала, мысль работает не так ясно, как несколько часов назад. Пора кончать…