В 99 г. один из китайских генералов, Ли Лин, был послан с небольшим отрядом против сюнну. Имея в своем распоряжении всего лишь 5 тысяч пеших воинов, Ли Лин все же сумел достичь ставки вождя сюнну — шаньюя. Ему удалось потеснить сюнну, но обещанное подкрепление не подходило, а тем временем вызванная шаньюем конница начала окружение отряда. Стрелы и провиант были на исходе; воины устали от непрерывных 10-дневных боев; число убитых и раненых непрерывно росло. Подкрепление так и не подошло. Несмотря на героическое сопротивление, отряд был частично уничтожен, частично пленен. В плен к сюнну попал и генерал Ли Лин.

Сначала Ли Лин посылал в столицу победные реляции, и высокие сановники ханьского двора наперебой поднимали чаши, поздравляя императора с успехом. Но вот через несколько дней пришло известие о поражении Ли Лина. [26] Император, услыхав об этом, потерял аппетит и не выходил из своих покоев. Перепуганные сановники не знали, что предпринять. Сыма Цянь хорошо знал Ли Лина и не мог поэтому остаться в стороне от развертывающихся событий. “Начну с того, что я с Ли Лином в одном и том же учрежденье пребывал. Мы никогда с ним не могли жить так, как полагается друзьям; у нас с ним были разные пути: что брал один, то отвергал другой. Мы никогда с ним вместе не держали у губ своих за чаркой чарку и никогда мы не сближались в той неизбывной радости друзей, что создается искренне и прямо. Но тем не менее его я наблюдал, и видел я, что этот человек — муж удивительный на редкость из тех, кто соблюдать себя умеют хорошо. Он родителям служил благоговейно; он был честен с теми, с кем служил; прикасался к деньгам, он был умерен; брал, давал всегда по совести своей. При разнице лет, положений он был донельзя уступчив. Он с низшими сдержанным был и вежливым очень. Он только о том и мечтал, чтобы ринуться в бой беззаветно и жизнь всю отдать за дело большое отчизны… И что же? Чины при дворе, за целость особы своей стоящие крепко и жизнь обеспечить жене и детям норовя, сейчас же его недостатки, как на дрожжах, раздули…” [28].

Действительно, приближенные императора, напуганные тем, что гнев Сына неба может обратиться против них, поспешили очернить Ли Лина, обвиняя его в предательстве. Лишь Сыма Цянь нашел в себе силы, чтобы поступить так, как диктовала ему его совесть.

“И вот так однажды случилось, что был во дворец я вызван к допросу, и я в этом смысле построил всю речь о заслугах Ли Лина. Хотел я всем этим расширить как мог кругозор царя-государя, конец положить речам тех белками сверкающих злобно людей. Но выяснить все до конца мне так и не удалось” [29]. Сыма Цянь был обвинен в намерении ввести императора в заблуждение и приговорен к позорному наказанию — кастрации. [27]

С содроганием вспоминает историк время, проведенное в тюрьме.

“И вот я, представьте, сижу со связанными руками, ногами, с колодкой, веревкой на шее и с голою кожей, ничем не прикрытый, палками бьют меня, прутьями хлещут; я заперт средь стен, что повсюду вокруг” [30]. В тюрьме завершился перелом, назревавший в сознании историка. Завещанные отцом “Исторические записки” отныне представлялись ему единственной возможностью высказать все, что накопилось у него на душе. Не случайно Сыма Цянь заметил, что все выдающиеся творения прошлого были написаны мудрецами “в пылу гнева”. Он сравнивал себя с Цюй Юанем, написавшим в изгнании “Скорбь Отлученного”, с Цзо Цю-мином, создавшим Го юй после того, как он был ослеплен, с Сунь-цзы, изложившим основы военного искусства после того, как он был искалечен. “Все эти люди в душе имели скопленье чувств и грустных дум о том, что им не удавалось свой путь продвинуть пред людьми. Поэтому они нам говорят о днях былых и думают о тех, что будут впредь еще” [31].

О последних годах жизни Сыма Цяня почти ничего не известно. Бань Гу сообщает, что после освобождения из тюрьмы [32] Сыма Цянь был назначен на должность хранителя императорской печати [33]; но эта “почетная должность” была для Сыма Цяня лишь постоянным напоминанием о перенесенном им унижении (по обычаю хранителем печати императора мог быть только евнух). “Когда сижу я у себя, я в забытьи каком-то отдаленном, как будто что-то потерял. Когда ж за двери выхожу, то сам, куда иду, не знаю. Когда я вспоминаю о позоре, пот на спине сейчас же выступает, одежда вся моя сыреет… Поэтому я временно иду вслед за толпой, с которой вместе я всплываю иль ныряю, и вместе с миром всем [28] то вверх иду, то вниз, чтобы заблужденья мира разделять” [34], - пишет Сыма Цянь.

Некоторые ученые считают, что Сыма Цянь умер вскоре после того, как им было написано это письмо. Точную дату смерти историка установить не удалось.

Удалось ли Сыма Цяню завершить работу над “Историческими записками”? Многие средневековые ученые, отвечавшие на этот вопрос отрицательно, основывались на свидетельстве Бань Гу о том, что в его время (I в. до н. э.) в “Исторических записках” недоставало десяти глав. Комментатор Чжан Янь высказал предположение, что эти десять глав были утеряны после смерти Сыма Цяня, но убедительных доказательств этого не привел. Многие современные ученые решительно выступают в защиту того мнения, что “Исторические записки” были завершены Сыма Цянем. Чжэн Хао-шэн, например, ссылается на заключительные строки “Автобиографии” Сыма Цяня: “Я изложил историю, начиная от Хуан-ди и кончая периодом тай-чу, в ста тридцати главах”. “Автобиография” представляет собой, таким образом, послесловие к “Историческим запискам”, а древние авторы писали послесловие, как правило, уже после того, как весь труд в целом был закончен [35]. Указывают также на то, что количество иероглифов в сочинении Сыма Цяня было им самим подсчитано и зафиксировано в “Автобиографии” [36].

Согласно комментарию Чжан Яня, к числу утерянных глав относятся следующие: 1. “Основные записи [о деяниях] Цзин-ди” (гл. 11); 2. “Основные записи [о деяниях] У-ди” (гл. 12); 3. Хронологическая таблица военачальников, министров и заслуженных чиновников с начала правления ханьской династии” (гл. 22); 4. “Трактат о ритуалах” (гл. 23); 5. “Трактат о музыке” (гл. 24); 6. “Трактат о военном искусстве” (гл. 25); 7. “История наследственных домов трех [29] ванов” (гл. 60); 8. “Жизнеописание Фу Куаня” (гл. 98); 9. “Жизнеописания гадателей” (гл. 127); 10. “Жизнеописания предсказателей судьбы” (гл. 128).

Однако вопрос об истинности таких утверждений остается открытым, и многие исследователи не берут на себя смелость делать на их основании какие-либо выводы [37]. Так или иначе, но уже в то время, когда Чжан Янь писал свой комментарий к “Хань шу” (3 в. н. э.), в тексте “Исторических записок” были все 130 глав. Чжан Янь объясняет это тем, что в период правления императоров Юань-ди и Чэн-ди (48-7 гг. до н. э.) отсутствовавшие главы были восполнены неким Чу Шао-сунем. В связи с этим возникает вопрос о подлинности современного текста “Исторических записок” — одна из сложнейших проблем изучения наследия Сыма Цяня.

При рассмотрении проблемы аутентичности десяти утраченных (или недописанных Сыма Цянем?) глав нельзя не учитывать обстоятельств, при которых “Исторические записки” впервые увидели свет. Принято считать, что это произошло в период правления императора Сюань-ди (73 — 49 гг. до н. э.), когда внук Сыма Цяня, Ян Хуй, обнаружил рукопись своего деда [38]. Между тем одна из глав “Исторических записок” цитируется (устами сановника Сан Хун-яна) уже в книге Хуань Куаня “Рассуждения о соли и железе”, составленной около 81 г. до н. э., т. е. еще до того, как сочинение Сыма Цяня было найдено Ян Хуем [39]. Объяснение этому следует, по всей вероятности, искать в том, что Сыма Цянь подготовил два экземпляра своей книги: “…спрятал [один из них] на горе знаменитой, в столице — второй экземпляр” [40].