- Самолеты противника! Не стрелять!

И действительно - в районе Херсонесского мыса, Казачей и Камышовой бухт в ночном небе шарят лучи прожекторов. На ученьях - картина обычная.

И вдруг по радио раздается крик начальника штаба бригады:

- Самолеты противника! Стрелять фактически!

Смотрим: действительно прожекторы поймали самолет, летящий курсом на нас вдоль береговой черты, и ведут его к нам подключившиеся другие прожектора. Показались еще самолеты. И началась такая пальба - кошмар! Вдруг один из самолетов начал резкое снижение. В лучах прожекторов было видно, как он задымил и пошел в сторону моря.

- Видимо, этот волновой самолет - мишень, - говорю приятелю, - здорово его сшибли.

Прожекторы продолжали делать свое дело - вели еще несколько самолетов. Вдруг из них начали спускаться парашюты. А пальба продолжается.

- Их же расстреляют! - закричал мой приятель.

- А может, это манекены, - высказал я догадку.

- Наверное, - согласился он. - Не станут же по живым людям на учении стрелять!

Наш разговор прервали два оглушительных взрыва. Посыпались окна штабного здания.

- Вот это да! - воскликнул приятель и мы рванули в штаб. Там тоже обстановка неясная, но каждый четко выполняет свои обязанности, предписанные в таких условиях. Мы быстро сменили кодировку карт и вышли на улицу.

Все та же звездная ночь. На востоке светлеет. Тишина. Но отбоя боевой тревоге нет. Все на катерах. Командиры стоят группой. Обсуждаются события ночи. Кто-то из добиравшихся из противоположного конца города - в центре внимания.

- Когда я бежал по Греческой улице, - говорит он, - видел, как четыре дома словно корова языком слизала.

- Да ты что?!

- Точно. Сам видел.

- А люди?! - спрашивает кто-то.

- А что люди…

- Ну и влетит кому-то за такие дикости! [279]

Поступило приказание: «Личному составу завтракать, оставить у пулеметов дежурных». Наскоро, без аппетита поев, снова собрались и опять разговоры. Пришла свежая новость:

- На Приморском бульваре взорвалась бомба!

Ничего себе - в центре города!

Все прояснилось в полдень. По радио выступил нарком иностранных дел В. М. Молотов и объявил, что фашистская Германия, вероломно нарушив Пакт о ненападении, вторглась в границы нашей страны. А на Севастополь было совершено воздушно-минное нападение. И отделялись от самолетов не манекены, а мины. На Приморском бульваре в домах были выбиты окна. В филиале Института физических методов лечения имени Сеченова многие больные ранены и контужены. В эту ночь в Севастополе было 30 человек убито, 200 ранено и контужено. Но и воздушные пираты тоже понесли потери.

«Командование Черноморского флота с первого дня войны, - отмечал нарком Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов, - взяло инициативу в свои руки. Флотская авиация наносила удары по важным объектам в Румынии. Дунайская флотилия, отбив первое нападение с румынского берега, высадила на него десант. Подводные лодки вышли к румынским и болгарским берегам, чтобы найти и атаковать вражеские корабли».

Об этих успехах писала в первые дни войны наша газета «Красный черноморец». И особенно было приятно среди фамилий отличившихся встретить тогда и четырех наших мичманов. Сверстники-выпускники вступили в бой.

Готовы были к сражениям и мы, катерники бригады. У нас состоялся короткий митинг личного состава. Сразу же поступил приказ получить на артскладе личное оружие. Командирам катеров полагались пистолеты ТТ. Катерных боцманов, старшину группы мотористов и радиста вооружили наганами. Остальные получили винтовки СВГ или трехлинейку. Получил я пистолет, боеприпасы и осознал: «Началась война…»

В связи с тем, что часть офицеров убыла к новому месту службы, два наших мичмана Анатолий Олейник и Алексей Мещанкин возглавили экипажи ТКА-82 и ТКА-122. Я же командовал ТКА-42. [280]

Штиля на войне нет

Раньше, еще до начала войны, Черноморский флот существовал для меня как-то разобщенно: вот линкор «Парижская коммуна», которым мы так гордимся; вот крейсер «Коминтерн», на котором я стажировался; вот канонерская лодка «Красная Абхазия», давшая мне путевку в морскую жизнь; родные торпедные катера. Теперь я на них посмотрел иначе, как бы с другой стороны: крейсеров - полдюжины, а подводных лодок, насколько я знал, около полусотни, полтора десятка эсминцев, а канонерские лодки, а лидеры, а тральщики, а десятки катеров-охотников и не одна сотня самолетов нашей морской авиации! А береговая артиллерия, зенитчики, другие войска! Вот что такое Черноморский флот. Силища-то какая!

И оно, это флотское могущество, уже давало о себе знать: наглухо закрыло свои береговые базы, высадило десанты в Румынии, выдвинуло подлодки к вражеским берегам для поиска противника, нанесло авиационные удары, а затем и с моря - по важнейшей базе не только Антонеску, но и самой фашистской Германии - по Констанце. Не зря же руководитель учебного центра германского флота в Румынии, находившийся 26 июня в Констанце, вынужден был все же констатировать: «Следует признать, что обстрел побережья русскими эскадренными миноносцами был очень смелым. Тот факт, что в результате этого обстрела возник пожар нефтехранилища и был подожжен состав с боеприпасами, является бесспорным доказательством успешности обстрела. Кроме того, в результате повреждения железнодорожного пути, было прервано сообщение Бухарест-Констанца; в связи с большими повреждениями вокзала, причиненными обстрелом, возникли затруднения с поставкой горючего».

Еще не известно, как бы все повернулось, если бы мы скрестили шпаги с вражескими моряками непосредственно в наших Черноморских водах. Но гитлеровским планом «Барбаросса» такой вариант не предусматривался. Весь неприятельский флот на Черном море хотя и составлял около 500 кораблей, но это были - 50 быстроходных десантных барж, 123 каботажных судна, 26 охотников за подлодками, постоянно растущее количество [281] тральщиков - около полусотни. А, например, подводных лодок за всю войну, как выяснилось позже, было максимально до 9 единиц, эсминцев - четыре… Плюс торпедные катера, быстроходные баржи, другие плавединицы. Гитлеровцы надеялись молниеносно захватить наши военно-морские базы с суши, подавить авиацией. Как подчеркивает Н. Г. Кузнецов, фашисты хвастались, что советский Черноморский флот скоро «сам умрет сухопутной смертью», лишившись всех своих баз. Но и этим коварным планам, как известно, также не дано было осуществиться. Моряки умеют и могут защищать свою честь не только на море, но и на суше!

Наши базы с моря были прикрыты надежно, в полном соответствии с оперативным искусством и законами военной науки того времени. В зоне ВМБ организация и осуществление всех видов обороны: противовоздушной, противокатерной, противоминной, противолодочной - возлагались на соединения обороны водного района и охраны рейда. Оборудовалась и целая система береговых артиллерийских батарей. Так, в Севастополе были установлены две двенадцатидюймовые береговые батареи в районе Любимовки и мыса Херсонес - самые мощные среди остальных в системе обороны. С самых первых дней войны над главной базой флота был настолько плотный зенитный огонь, что не позволял самолетам врага идти строем. А отдельные прорвавшиеся бомбардировщики, не выдерживая огня, сбрасывали свой груз бесприцельно - лишь бы освободиться от него.

Даже для нас, моряков, большую опасность, как ни странно, представляла не вражеская авиация, а своя, родная, зенитная артиллерия. Осколки снарядов с неба сыпались изрядно. Причем валились на нас целые стаканы, видимо, от шрапнельных снарядов, крупные обломки и осколки зловеще шелестели по воде. Правда, потерпевших не было. Но при очередном налете я уводил свой личный состав в находящееся рядом своеобразное укрытие - пожарный сарай. Главное, чтоб была крыша над головой. Это делалось потому, что наш TKA-42 пока по боевой тревоге в море не уходил - все еще ремонтировался. А все остальные катера покидали бухту и по плану рассредоточения выходили на Бельбекский рейд. [282]