В кают- компании воцарилась тишина. Никому не надо было объяснять, в каком тяжелом положении оказались морские пехотинцы, да и весь город. Времени на подготовку [68] к первому боевому выходу с нанесением артиллерийского удара было в обрез. Молча расходимся по своим местам. Даже всегда улыбчивый командир БЧ-2 лейтенант С. В. Клемент и тот сейчас серьезен и сосредоточен. Кажется, каждый из командиров думает: моя роль в успешном выполнении боевой задачи -главная. Что ж, это хорошо! Я же чувствую, что больше, чем за себя, волнуюсь за своих товарищей. Не раз вдвоем с Клементом и Загольским собирались мы в штурманской рубке, дабы порешать сложные задачки с расчетами на карте. Так что сейчас даже незначительная ошибка товарища будет и моей ошибкой. Моя ошибка - их. Как бы не упустить чего в спешке - хозяйство эсминца немалое!

Но прежде всего иду к артиллеристам, не только потому, что еще не утратил собственную артиллерийскую жилку, - от них сегодня зависит очень многое. На юте у четвертого 102-мм орудия уже находится Клемент и старшина артгруппы главный старшина Александр Крепак. Вместе со старшиной орудия Леонидом Смирновым они проверяют согласовку прицела. Кроме того, у Крепака в руках гаечный ключ и масленка - значит, сам хочет убедиться в безотказности подъемных и поворотных механизмов орудия. Я присоединяюсь к артиллеристам…

Мы все так увлечены делом, что не замечаем, как на борт «Незаможника» поднимается комиссар отряда кораблей батальонный комиссар Яков Гурьевич Почупайло. В сопровождении Минаева и Мотузко он подходит к орудию. Батальонный комиссар знает, что до сегодняшнего дня мы не вели артобстрела береговых укреплений противника - в конвое в основном действовали зенитчики, вызывая зависть артиллеристов главного калибра.

Он подходит к старшине Смирнову у кормового орудия.

- Небось, истосковались по стрельбе? Как, старшина?

- Так точно, товарищ батальонный комиссар! Будем стрелять так, чтоб враг узнал, что такое орудия «Незаможника».

- Отлично, старшина! Положение в восточном секторе обороны тяжелое. Морские пехотинцы на вас очень надеются!

- Будем стараться! [69]

Из группы артиллеристов делает шаг вперед Саша Крепак.

- Лишь бы корпост выдавал точные координаты. За нами дело не станет!

- Обязательно передам морским пехотинцам вашу просьбу! - комиссар прощается с артиллеристами. - Желаю боевых успехов!

Тот день еще больше утвердил наше нетерпение, явился предвестником важных событий и ожидать эти события сложа руки было попросту невмоготу. Весь порт, стоявшие на рейде корабли, казалось, тоже охвачены этим настроением. На эсминцах сигнальщики обменивались семафорами, динамики внутрикорабельной связи разносили четкие команды вахтенного командира, грозно смотрели стволами расчехленные орудия. В силуэтах рубок, мачт, труб и орудий угадывалась стремительность и дерзость, скрытая до времени грозная сила.

Заглядываю в штурманскую рубку. Клемент и Загольский, обложившись картами, справочниками и таблицами, вовсю готовятся к выходу в море. Загольский встречает меня сожалеющим вздохом.

- Жаль, карта мелковатого масштаба! К тому же на ней не обозначены вспомогательные точки наводки.

Вообще- то нашему кораблю, не имеющему центральной наводки, вспомогательные точки не нужны, но они значительно облегчают контроль точности наводки по курсовому углу.

- Каково решение задачи в данных условиях?

- Придется сориентироваться на месте, когда выйдем в заданный район.

- Все будет в порядке, - горячится Клемент. Штурман Загольский стучит костяшками пальцев по столу, мол, не сглазь, или что-то в этом роде.

- Вы бы еще, товарищ штурман, через левое плечо сплюнули, - пытаюсь пошутить.

- И сплюнул бы, если бы был уверен, что это поможет делу.

- Есть опасения? Доложите!

Вместо ответа Загольский карандашом показывает на карте две линии, обозначившие противостояние наших войск и противника. Линии почти соприкасаются, малейший просчет в наводке и…

Я хочу поддержать нашего штурмана, хочу сказать, что верю в его всегдашнюю точность, но не успеваю - [70] рев сирены воздушной тревоги перекрывает все звуки на корабле. Тотчас откликаются другие суда, звук сирены подхвачен наблюдательным пунктом на суше и вот уже весь порт наполняется пронзительным тревожным ревом.

Через считанные секунды экипаж стоит по местам. Я - на ходовом мостике, рядом - Минаев. В бинокль смотрит, как на город и порт заходят немецкие «хейнкели». Идут звеньями, по три, как на параде, демонстрируют свою самоуверенность. И тут же легкие крылья возносят в небо наши «ястребки». Они пытаются отогнать вражеские машины, кружатся, пикируют, строй «хейнкелей» рассыпается, смертельный бой смещается в сторону моря. А вслед за «хейнкелями» появляется десятка полтора «юнкерсов». Тут же заговорили зенитные береговые батареи. Белые ватные облачка возникают вокруг «юнкерсов». Чем ближе самолеты противника к порту, тем больше таких облачков.

Враг явно рвется к военным кораблям. Он хорошо понимает, что значит для Одессы сегодня порт. И вот вступают в бой уже корабельные зенитные батареи. Наш зенитчик лейтенант Рахим Сагитов дает команду «огонь!» Воздушное пространство над территорией порта сплошь теперь покрыто белыми следами разрывов, иссечено сотнями очередей. Корректировать огонь становится практически невозможно. «Юнкерсы» торопливо сбрасывают бомбы и спешат уйти.

Но частично свое черное дело они сделали - в порту полыхают складские здания, мастерские. За бортом вверх брюхом плавают косяки рыбы. С берега доносится тревожное завывание пожарных машин - значит, и в городе есть пожары, очевидно, человеческие жертвы.

Приникаю к окуляру стереотрубы. Навстречу мне шагнули притихшие, израненные одесские кварталы. Как не похожи они сейчас на те, с какими познакомился я впервые в августе 1933-го, когда на последней курсантской практике на крейсере «Коминтерн» под флагом командующего флотом И. К. Кожанова мы совершили традиционный осенний поход из Севастополя в Одессу.

Для приморского города приход военных кораблей всегда праздник. Местные жители принимали моряков радушно, с музыкой и цветами. Нас пригласили в театр имени Луначарского на торжественное собрание трудящихся, партийных и комсомольских организаций, городского [71] Совета депутатов трудящихся с военными моряками Черноморского флота. А вечером торжества вылились на улицы и площади Одессы, в скверах и парках звучала музыка, повсюду веселье, танцы, песни. Душевной открытостью своих жителей город заставил навсегда сродниться с вечно юной Одессой. Можно ли было ненавидеть врага больше, чем мы его ненавидели? Думаю, что нет!

Стрелки наших часов неумолимо приближались к назначенному времени. С эсминца «Шаумян» пришло извещение о том, что корректировочная группа своевременно выслана в район стрельбы. При подходе в заданный район старшина группы радистов главный старшина С. Н. Михайлов докладывает, что связь с корректировщиками установлена.

Минаев подводит корабль как можно ближе к берегу. Противник еще не догадывается, какой сюрприз ему готовят моряки. Загольский точно и своевременно выдает расчеты для боевого маневрирования. На карте уже помечены координаты целей. Клемент держит артиллерийские таблицы. Руки чуть вздрагивают. Причина волнения молодого командира понятна: цель - противник - находится очень близко от переднего рубежа наших войск. Просчета быть не может!…

Но вот корпост дает уточненные координаты целей противника в районе Свердлове - Мещанка: скопление «живой силы и танковая колонна.

Командир эсминца Минаев, обращаясь к Клементу, четко квалифицирует цели:

- Артиллерист! Живая сила - цель номер один. Танковая колонна - цель номера два. Произведите расчеты вначале по цели номер один. Танками займемся чуть позже.

Клемент тут же исчезает в штурманской рубке, а Минаев приказывает играть боевую тревогу. Знакомый сигнал охватывает своим тревожным звучанием самые отдаленные уголки эсминца. Сколько раз мы слышали его призывы! Для его звуков нет ни времени суток, ни определенных погодных условий, он может прозвучать под утро, днем, вечером, в штиль и в непогоду, но всегда звучит как призыв к исполнению матросского долга, как сигнал праведной мести, подстегивает воинскую активность, предшествует подвигу или героической гибели… Нет ни одного матросского сердца, которое осталось бы равнодушным при первых звуках сигнала «тревоги». Все [72] существо твое напряжено ожиданием, жаждой праведной мести. И пусть противник его не слышит, сигнал боевой тревоги грозен и страшен для него!