- Связь с корпостом установлена, - встречает нас новым известием командир. - Их, оказывается, неоднократно обстреливали, несколько раз пришлось менять позицию. Клемент, готовьтесь к стрельбе - играю боевую тревогу!

Наконец- то дождались момента, когда можно отвести душу, ударить по врагу изо всех стволов. Но и на этот раз огонь мы так и не открыли. «Незаможник» уже лежал на боевом курсе, готовый начать стрельбу, когда с радиорубки доложили, что корпост вынужден вновь менять место, поскольку обнаружен и обстрелян противником.

Казалось, что в этот день над нами повисла цепь роковых неудач: отсутствие связи, авианалет, повреждения, новая потеря связи, в результате чего мы вынуждены маневрировать почти на виду у противника. На что уж спокоен Минаев на ходовом мостике, но и у того вырвалось:

- Этак целый день можем проутюжить впустую!

Не дожидаясь связи с корпостом, командир принимает решение открыть огонь по запасным целям, координаты которых нам даны в штабе базы. Никто не может себе представить, как можно вернуться в Одессу, не сделав ни единого выстрела по врагу.

С небольшими перерывами стреляем около часа по площади, где предполагалось расположение полевых [88] батарей и техники противника. Израсходовав около трехсот снарядов, мы по приказанию штаба возвращаемся на базу. Корпост остается в тылу противника, мы проводим ночь у Восточного мола.

Утром, только забрезжил рассвет, опять выходим в район боевого маневрирования. Долго нет связи с корпостом. Что с ними? Живы ли? Это волнует всех членов экипажа.

И снова, как только вышли в назначенный район, обнаружили вражеский самолет. На сей раз это был торпедоносец. Он не сразу бросается в атаку, кружась, сохраняет дистанцию до восьмидесяти кабельтовых. За его действиями внимательно следит дальномерщик Василий Шкуропат, докладывая через каждые десять секунд дистанцию. Голос его звучит громко и четко. Не зря штурман Загольский как-то высказался о работе Шкуропата: «Он владеет дальномером, как донской казак лошадью». И в самом деле, оседлав сиденье дальномера, вставив ноги в опоры, как в стремена, Шкуропат постоянно находился в движении, вращая соответствующие механизмы. Понятно, что Загольский особенно любил работать с Василием Шкуропатом, поскольку, если Василий уж сказал, что до такого-то объекта столько-то кабельтовых, то проверять его не нужно.

После некоторого раздумья враг решил идти на сближение с нами. Поскольку зенитная батарея была расположена на корме, Минаев быстро развернул корабль, и зенитчики открыли огонь.

Первые же разрывы легли точно по курсу торпедоносца, и он должен был менять направление полета. Но от атаки не отказался, продолжая быстро сближаться с кораблем. Тогда в дело вступили кормовые 120-мм орудия - громыхнули двумя шрапнельными снарядами. Это подействовало на фашистского летчика отрезвляюще: от дальнейших атак он отказался, ушел в сторону моря.

Минаеву и всем нам понравился поединок артиллеристов с торпедоносцем.

- На этот раз комбат Сагитов не на шутку разозлился за прошлую неудачу, - улыбаясь, сказал Минаев Клементу. - Считайте, что реванш он взял.

- А вы заметили, как фашисту не понравилась каша из шрапнельной крупы? Сразу начало водить из стороны в сторону. А потом и вовсе счел за благо исчезнуть.

Несомненно, наши артиллеристы на этот раз поединок [89] с вражеским самолетом выиграли. Да и вообще сегодняшний день был полной противоположностью вчерашнему. Не успели мы отделаться от торпедоносца, как радист доложил, что установлена надежная связь с кор-постом. Старшина Крепак дал координаты целей, в числе которых были полевые батареи противника. Мы сразу же предприняли на них дальнее огневое нападение. После первых трех пристрелочных залпов с корпоста получили оценку: «Хорошо!» Стрельба сразу заладилась. Воодушевленный Клемент передает на центральный пост: «Поражение!» - и начинает чередовать количество залпов в шквалах.

А от Крепака новые координаты - по живой силе противника. Спешим выполнить и этот заказ. Реакция корпоста на нашу работу самая восторженная. Естественно, радость передается и на корабль, каждый артиллерист работает за двоих. В тот день по врагу было выпущено триста двадцать четыре снаряда - почти весь боезапас израсходовали.

Уже по возвращении в Одессу мы получили из штаба сообщение, что за последние двое суток нами было подавлено и уничтожено пять полевых батарей, несколько обозов и немалое количество живой силы противника. Но главное, что враг, понеся потери, отступил с занимаемых позиций. [90]

Вкус шрапнельной каши

Сентябрь начался ежедневными боевыми выходами. На 1 сентября мы получили приказ обстрелять вражеские войска в районе Августовка - Прицеповка. Накануне, поздно вечером, произвели приемку боезапаса. Работа эта непростая, относится к разряду авральных. А тут еще противник ведет обстрел города и порта, в вечерней тишине то и дело ухают разрывы - стреляют с Гильдендорфа, Чабанки и Новой Дофиновки. К нашему приходу на 25-м причале уже находится часть боезапаса, остальную продолжают подвозить. Вокруг - кромешная темнота, приемка идет при полном затемнении порта и корабля, что требует особой осторожности от личного состава, при этом следует как можно раньше уйти от причала, заваленного штабелями ящиков со снарядами. [90]

Успешные выходы в море за последние дни августа придают людям новые силы, видно, с какой быстротой мелькают по сходне едва различимые силуэты. Слышен глухой шум турбовентиляторов - еще до подхода к причалу командир распорядился, чтобы в период приемки боезапаса машины были готовы к немедленному выходу. Это входит в обязанности Терещенко. Кроме того, он должен проследить за готовностью к действию всех систем орошения и затопления погребов и прочих противопожарных средств. То здесь, то там он возникает из темноты на верхней палубе, стараясь, как всегда, ничего не упустить, все проконтролировать лично.

Немало забот и у Клемента. Он ответственен за расстановку людей, за меры предосторожности и распределение боеприпасов по погребам. Общее руководство приемкой возложено на меня. Как и мои товарищи, стараюсь не выпустить из поля зрения все участки работы.

И снова не могу не выразить удовлетворения работой главного боцмана мичмана Егорова. Это благодаря его стараниям изготовлены дополнительные сходни, в нужных местах на палубу настелены маты, чтоб было не скользко. Он появляется всегда там, где возникают какие-либо заминки. В сложном движении людей в темноте мичман ориентируется так, как будто причал ярко освещен. Вот он только что стоял рядом, а теперь его голос раздается у сходни: приметил, что один из краснофлотцев взвалил гильзу со снарядом на плечо и понес ее острым концом вперед.

- Это что за грузчик с Пересыпи? - интересуется Егоров. - А если идущий за вами последует примеру и острием снаряда угодит в капсульную трубку вашей гильзы?

- Виноват, товарищ боцман. Замечтался!

- Нашел время! - иронично фыркает боцман.

Вокруг - здоровый сдержанный смех, а виновник старается быстрее загладить оплошность.

Приемку боезапаса закончили перед утром. Все стеллажи погребов до отказа заполнены - больше обычного на этот раз запаслись снарядами со шрапнелью, хорошо зарекомендовавшими себя в бою.

Минаев, приняв доклад об окончании работ, сразу переводит корабль к Восточному молу. Мы привыкли к своей постоянной стоянке и считаем ее счастливой. Там все же безопасней, чем у двадцать пятого причала, хотя [91] безопасность эта весьма относительна - канонада вражеского обстрела не утихает.

Противник понимал, что для защитников Одессы непрерывное подкрепление, которое осуществляли боевые корабли и суда Черноморского флота, имеет решающее значение. Потому начал предпринимать все, чтобы сорвать перевозки и боевые действия флота: резко увеличил число дальнобойных орудий, бомбардировочной авиации, а несколько позже и торпедоносной, переброшенной со Средиземного моря и имевшей опыт боевых действий против кораблей. Началась блокада Одессы с моря.