Выслали вперед разведку, организовали походное охранение. Граница еще далеко, до нее километров 270, но приготовиться не мешает. Хотелось как можно скорее войти в контакт с войсками 5-й армии, поэтому я с разведчиками на двух легковых газиках отправился вперед. Трудно сейчас [6] вспомнить подробности этого лесного маршрута. Ехали и днем и ночью. По большому мосту перебрались через реку Горынь. Северо-западнее города Ровно нас остановили патрули. Оказалось, мы въехали в расположение штаба 15-го стрелкового корпуса. Меня отвели в палатку комкора полковника Ивана Ивановича Федюнинского. Он был в кожаном реглане, худощавый, с небольшими, аккуратно подстриженными усиками. Звонили полевые телефоны, входили и выходили штабные командиры. Комкор разговаривал с ними кратко. Ни слова лишнего. Очень строг, а на лице забота. Уже потом я узнал, что одна из его дивизий — 87-я стрелковая — сражалась в окружении. Да и вообще ситуация на фронте складывалась трудная. Между главными силами 5-й и 6-й армий образовался разрыв, в него устремились фашистские танковые корпуса.

Докладываю комкору, что 331-й гаубичный полк РГК направлен в распоряжение командарма-5 генерала Потапова. Федюнинский сказал, как найти оперативную группу Потапова. Спросил:

— Голодны? Ступайте в соседнюю палатку, колхозники принесли свежий хлеб и молоко. Покормите своих разведчиков.

Приглашение было кстати. Мы, наверное, сутки, если не более, питались всухомятку. Попили парного молока, отправили двух разведчиков встретить нашу полковую колонну, сами двинулись дальше. К исходу дня в лесу под Клеванью, в палаточном городке, я увидел высокого стройного генерала. Подходя, услышал, как он разговаривал со штабными командирами. Речь шла о немецких танках — с каких направлений надо ждать их атаки. Этим генерал-майором был Константин Константинович Рокоссовский, командир 9-го механизированного корпуса. Выслушав мой доклад и узнав, что в полку 48 тяжелых пушек-гаубиц, он весело сказал:

— Хорош полк! Очень хочу, подполковник Казаков, повоевать с вами вместе. Что скажете, а? Поддержите корпус огнем?

Отвечаю, что с удовольствием поддержу, но сперва должен найти штаб 5-й армии — у меня приказ.

— Понимаю! — кивнул он и объяснил, куда переместилась опергруппа генерала Потапова.

Ну что особенного Рокоссовский мне сказал? Обычный деловой разговор. А уходил я от него взбодренный, с хорошим настроением. Наверное, потому, что и весь его облик, и спокойный, простой и дружелюбный тон сняли с души [7] тревогу, которая многих из нас давила в эти тяжелые дни. Тогда я и подумал: «Вот так надо себя вести. Учись быть бодрым даже в критических ситуациях. Это воздействует на подчиненных сильней, чем любое специальное внушение». Часто и теперь я вспоминаю эту короткую встречу.

Из расположения корпуса генерала Рокоссовского нам пришлось проехать назад, на восток. В лесу, на поляне, стояла ветряная мельница. Тут и нашли командарма-5 Михаила Ивановича Потапова. Штаб был где-то в другом месте, а здесь, ближе к передовой, разместилась небольшая оперативная группа с разведчиками и связистами. Командующий работал над картой. Он был в форме генерал-майора танковых войск, в танкистской, с черным околышем, фуражке. Лицо волевое, сосредоточенное. На висках заметная седина. Энергия, ум чувствовались в каждом сказанном слове. Командарм знал и хорошо понимал артиллерию. Это стало ясно, когда он в общих чертах объяснил, какие особенности могут ждать нас в будущих боях.

— Надо, во-первых, немедленно подготовить весь личный состав к борьбе с массированными танковыми атаками противника. Подробности у начальника артиллерии, — добавил он и отпустил меня.

В состав 5-й армии 331-й артполк вошел вечером 27 июня. Накануне механизированные корпуса К. К. Рокоссовского и Н. В. Фекленко нанесли удар в направлении Дубно, отбросили противника на 30 с лишним километров, однако развить успех не смогли. Фашисты вклинились между наступающими корпусами, вынудили их отойти. На исходе 27 июня части 5-й армии стали занимать оборону по реке Горынь. Соответствующую задачу получил и я от начальника артиллерии армии генерал-майора Владимира Николаевича Сотенского. Он указал позиционный район для артполка. Среди поставленных нам боевых задач была одна весьма важная: уничтожить мост на Горыни. То ли не успели его взорвать, то ли не хотели, надеясь повторить контрудар на Дубно, — этого не знаю. Но Сотенский приказал на всякий случай к утру подготовиться для стрельбы по мосту.

— Нельзя торопиться, — добавил он. — У нас нет связи с некоторыми частями. Возможно, они пробиваются к мосту с противоположной стороны. Но и позволить немецким танкам с ходу проскочить мост, сами понимаете, тоже нельзя. Свяжитесь с командиром соседней, 62-й стрелковой дивизия, выясните все на месте. [8]

Еще засветло 331-й артполк двинулся в назначенный район. Около шести вечера, при высоком еще солнце, налетели фашистские бомбардировщики. Поскольку с воздуха нас никто не прикрывал да и с зенитной артиллерией было плохо, мы заранее сами подготовили себе противовоздушную оборону. По инициативе комиссара Семена Васильевича Братушного ручные и станковые пулеметы, подобранные на поле и отремонтированные нашими артмастерами, бойцы приспособили для стрельбы по воздушным целям со сколоченных на скорую руку тумб. В этот вечер мы опробовали импровизированные зенитные средства. Сбить самолеты врага не сбили, но и ходить над колонной бреющим полетом тоже не позволили.

Пока все это происходило на дороге, разведчики уже вышли на берег Горыни и нашли неподалеку от него хороший наблюдательный пункт — ветряную мельницу. Забрался я наверх, оттуда открылся далекий обзор в сторону противника. Местность плоская, много низменных и заболоченных участков, там и сям среди деревень и хуторов торчали колокольни церквей, мельницы-ветряки. Солнце заходило, косые лучи били прямо в глаза. Видимость ухудшилась, но несомненно, что в этот час с церквей и ветряков фашистские наблюдатели тоже рассматривали в стереотрубы и бинокли наш берег Горыни.

Обращаюсь к командиру взвода разведки старшему лейтенанту Павлову:

— Мост видишь?

— Вижу.

— Этот мост мы должны разрушить. Если противник будет наступать. Значит, надо узнать, будет ли.

— Понятно! — ответил он. — Пойду за реку.

Он ушел за реку со своими разведчиками, когда стемнело. Тихо ушел — ни выстрелов, ни криков со стороны противника мы не слышали. И так же тихо вернулся на мельницу. Около полуночи меня окликнули:

— Товарищ комполка! Старший лейтенант Павлов просит вас спуститься вниз.

Внизу, возле мельницы, я увидел огоньки цигарок. Разведчики курили, сидя на траве. Поодаль стояли двое. Не курили. Сразу понял: пленные! Так и оказалось. Павлов доложил, где и как их взяли. Я в свою очередь доложил по телефону в штаб армии. Оттуда приказали немедленно доставить пленных. Перед рассветом мне позвонил начальник артиллерии генерал Сотенский. Сказал, что пленные дали ценные показания. Оба утверждали, что немецкие войска получили [9] приказ начать наступление в семь утра. Наша задача теперь ясна: утром уничтожить мост.

К этому времени 331-й артполк уже встал на позиции. Дивизионы старшего лейтенанта Н. Ф. Плавского и капитана С. В. Масленникова расположили свои батареи в 4–5 км от берега Горыни, дивизионы капитанов Г. Р. Саля и Г. Д. Делико — значительно глубже, в 6–8 км. Надо было думать не только о тех боевых задачах, которые мы получили и которые обычны для пушек-гаубиц, ведущих огонь с закрытых позиций на большие дальности — на 17 км и более. Когда я разговаривал с командиром 62-й стрелковой дивизии, он рассказал, что в предыдущих боях буквально все калибры его орудий стреляли прямой наводкой по танкам.

— На пехоту надейтесь, но и сами не плошайте! — добавил он. — Немцы применяют танки массированно, авиация наводит их на наши артиллерийские позиции. Стремятся обойти и ударить с тыла. Если не будете готовы встретить танковую атаку прямой наводкой, сомнут.