Они бы, наверно, сильно поссорились. Но за забором послышалась возня. Сверху кубарем скатилась Лидина кошка, а за ней во двор спрыгнул взъерошенный пес. Кошка рыжей молнией взлетела на тополь. Девчонки завизжали и забились в угол двора.

— Бешеная! — крикнула Саша и стала карабкаться на забор.

Зиночка тоже хотел бежать вместе со всеми. Но всмотрелся и вдруг пошел к яростно бросающемуся на дерево псу.

— Съест! Он тебя съест! — ахнули девчонки и в ужасе закрыли глаза. А когда открыли, пес уже не лаял и не кидался на дерево, что-то ел из рук Зиночки. Пес был такой большой, а Зиночка такой маленький, что из-за собачьей спины виднелась только его голова. Потом он взял собаку за ошейник с обрывком веревки, проводил до ворот и закрыл калитку.

— Как же ты не забоялся? — с уважением спросили девочки.

— Так он же знакомый! Его Полкан зовут, — объяснил Зиночка.

Они еще немного поговорили о собаке и вернулись к игре.

— Фашистом все равно не буду! — заявил Зиночка. — Я морским капитаном хочу. Разве ты забыла, Сашенька? У меня и бескозырка моряцкая есть. С ленточками!

— У него бескозырка есть, — как эхо, повторили девочки.

— Я хочу капитаном, — настаивал Зиночка.

— Он хочет капитаном, — поддержали девочки.

— И я хочу! — заупрямилась Саша.

— Зато он собаку прогнал! — напомнила Лида.

Против этого Саше возразить было нечего. И впервые за все время она уступила Зиночке:

— Ну и пусть! А тогда я буду командиром партизан!

— А кто будет фашист? — спросила Клава.

Фашистом быть никто не согласился. Тогда они решили: пусть фашистами будут пыльные заросли бурьяна. Еще и лучше! Их и колоть, и рубить можно по-правдашнему…

От Очаковской до Дона рукой подать. Стоит только по булыжной мостовой Державинского спуститься на два квартала ниже — вот он и Дон перед тобой. Широкий. В зеленых берегах. Но до пяти лет Зиночка не только ни разу не купался в Дону, но и видел-то его разве что с крыши дома да с ветвей высоченного белокорого тополя, который рос во дворе.

Мама очень боялась воды. Много лет назад, купаясь в Дону, утонул ее младший брат Митя. Нырнул с полузатопленной баржи, да так и не вынырнул. Оказалось: запутался Митя в обрывках сетей и проволоки, оставшихся после войны.

Никакие самые горячие просьбы Зиночки не помогали. Лицо мамы становилось бледным. Глаза наполнялись слезами. Она крепко прижимала к себе сына и уговаривала:

— Нет! Нет!.. Не надо, Зиночка. Это ужасно! Я не перенесу… Обещай, что ты никогда не будешь проситься на Дон!..

Зиночка гладил ей лицо, руки, сам глотая слезы. И обещал…

Проходило несколько дней, и все повторялось сначала..

Этим летом подружки Зиночки стали частенько ездить со взрослыми купаться на Дон. И Зиночка оставался один.

Мама делала все, чтобы он не скучал: покупала игрушки, насыпала целую гору желтого речного песка, ставила посреди двора большое корыто и наливала в него воду до краев.

Но Зиночке не хотелось купаться в железном корыте, одному играть и загорать на песке. Он уходил в сад, садился рядом с конурой своего лохматого друга Тузика и жаловался:

— Опять не пустила, Тузенька. Ее даже Сашина мама просила. Давай тогда сами играться…

Первого июля папа пошел в отпуск. И для Зиночки началась совсем иная, полная тайн и открытий, новая, интересная жизнь.

Оказывается, доски, которые папа целый год хранил в сарае, не просто так лежали, а «выдерживались» и стали теперь такие, что, если ударить по ним палкой, звенят, как гитара.

— А почему они звенят, папа?

— Значит, сухие и без трещин. Это нам и надо. Любую вещь из них сработаем — будет как игрушка и проживет хоть сто лет.

— А какую вещь мы сработаем? — допытывался Зиночка.

— Не догадался? — улыбнулся папа. — Тогда потерпи, — и, увидев обиженное лицо сына, сказал: — А вот нос вешать — это последнее дело. Тащи-ка рубанок. Вместе строгать будем.

— Я мигом! — обрадовался он и помчался за инструментом.

Через два дня, когда все доски и бруски были оструганы, Зиночка всполошил подружек сногсшибательной вестью:

— Лодка! Мы с папой лодку строим! Большую! Правдашную!..

А в субботу пришли папины приятели. Осмотрели, остукали лодку со всех сторон. Похвалили:

— Молодец, Иван!.. Крепко сработано!.. Как игрушка!

Папа улыбался. Зиночка козленком прыгал вокруг. Одна мама не радовалась и смотрела на папино изделие подозрительно. Не перестала она хмуриться и тогда, когда лодку свезли на берег и отец показал ей, что утонуть лодка никак не может. Папа наполнял ее водой до краев, но лодка упрямо держалась на плаву, так как на корме и на носу размещены большие железные, наглухо запаянные банки.

Когда маленькая трехместная лодка, казавшаяся Зиночке огромной, была совсем готова, папа спросил:

— Ну как, сын, назовем нашу посудину?

— А как называют корабли, папа?

— Им дают названия городов, рек, погибших верных товарищей…

— Тогда давай ее назовем «Тузик». Папа, он ведь тоже был моим верным товарищем. — Зиночка чуть не заплакал, вспомнив, как Тузик две недели назад попал под машину.

— Хорошо, сынок, — одобрил папа. — Кто друзей забывает — самый никудышный человек. — Он взял белую краску и на голубом носу лодки, выше номера 1224, вывел: «Тузик».

Зиночка проснулся на рассвете и услышал мамин голос:

— Ваня, страшно мне. А вдруг что случится…

— Нет, Оленька, — ласково, но твердо настаивал отец, — пойми: нельзя ему всю жизнь держаться за твою юбку. От жизни не спрячешься. Нынче время строгое. Он должен все уметь… Ну, вырастет. Станет солдатом. А какой из него солдат? Тряпка!..

В первый выезд Зиночки с папой на рыбалку мама провожала их до самого причала. И все упрашивала:

— Ваня, вы же не выезжайте на середину… Идите над берегом, где помельче… Не отпускай одного купаться… Зиночка, сиди в лодке ровненько, чтоб не вывалился…

На лицо ее жалко было смотреть. У Зиночки дрожали губы. Иван Васильевич поцеловал жену и попросил:

— Иди, Оля. Иди… Что ты нас как на смерть провожаешь. Ну, порыбалим маленько и вечером дома будем. Иди, а то у Зиновия, гляди, глаза уже на мокром месте.

Мама попыталась улыбнуться, поцеловала Зиночку и пошла от причала. Но из-за киоска «Газвода», думая, что ее не видят, следила за ними, пока «Тузик» не обогнул песчаную косу Зеленого острова и не скрылся за кустами лозняка.

Зиночку вместе с Сашей Магакян зачислили в первый класс «б» к Александре Михайловне. В классе оказалось пять мальчиков и сорок две девочки. Но не это его смущало. Обидно было другое. Когда Александра Михайловна на уроке физкультуры построила всех по росту, Зиночка оказался самым последним.

— Смотрите! Мальчик с пальчик! — закричали девочки.

— Ничего, — сказала учительница. — А знаете, что в народе говорят: «Мал золотник, да дорог!» Зато он умный и добрый мальчик. А вырасти за десять лет успеет.

— Я вырасту! Как папа! — пообещал Зиночка, глянув ей в глаза.

Учительница улыбнулась и погладила его по голове.

— Александра Михайловна, а он никаких собак, хоть самых презлющих, не боится! — поддержала друга Саша Магакян.

Учиться в школе было интересно и совсем не трудно. До глубокой осени Александра Михайловна чуть не каждый день водила свой класс на прогулки и экскурсии.

Зиночка слышал раз, как строгая завуч спросила:

— А не загуляете вы своих малышей? Не разленятся?

— Нет, — улыбнулась Александра Михайловна, — не загуляю. Они ведь учатся сейчас самому главному: дружбе. Начинают узнавать друг друга и окружающее. Все только начинают… А от школьной программы мы не отстанем. Уверяю вас.

Они видели, как в теплые дни бабьего лета хитрые крошечные паучки-парашютисты летают по воздуху на золотых паутинках. Любовались искусством осени, раскрасившей кусты и деревья во все цвета — от светло-оранжевого до темно-красного, бурого, чуть не черного. Собирали самые красивые кленовые листья, делали из них букеты и головные уборы индейцев. А потом рассаживались в глубине парка вокруг костра из опавших листьев, слушали сказки. Александра Михайловна рассказывала о прошлом донского края, о знойной Африке и гордом Вьетнаме. И рождалась в их сердцах любовь к тем далеким смелым людям. И сжимались кулачки от ненависти к тем, кто принес на мирную землю войну и голод, страх и смерть.