Дождавшись конца работы, замерзший и голодный Николай встретил бутылянина и окликнул его.

— А-а, здоров, земляк, — сипло отозвался тот и, улыбаясь, спросил: — Тебе чего?

— Да вот хочу на работу пристроиться. Видел, что жратву дают. Ты не поможешь?

— Не только жратву, но и сигареты.

— Это совсем хорошо. Так как же насчет работенки? — Николай напрягал память, пытаясь вспомнить имя собеседника. Наконец-то его осенило: «Сергей!»

— Очень просто, через биржу труда. Но тебя не примут — малолеток.

— А я себе годов прибавлю.

— Ну если только так. Знаешь, приходи-ка ты завтра. У нас заболел Иван Литвин. Он ростом, как ты. Немцу все равно, документ ему не нужен, лишь бы работал. В обед получишь хлеб и сигареты.

— Я не курю, сигареты тебе отдам, — расщедрился Николай, глядя на повеселевшее лицо Сергея.

— Завтра жди меня около вокзала. Приходи с лопатой.

Сергей на прощанье ласково хлопнул Николая по плечу и свернул в переулок.

…В отцовской фуфайке, ежась от холода, Николай поджидал Сергея. Когда большинство рабочих уже собралось, показалась наконец припадающая на ногу фигура Рупь-пять. Фельдфебель приехал на мотоцикле, с безразличным видом пересчитал людей и хрипло скомандовал:

— Все работаль. Шнель, бистро!

Разбившись на бригады по семь-восемь человек, рабочие двинулись через путь к семафору за инструментом. Некоторые пришли со своими лопатами. Николай держался поближе к Сергею, а когда подошли к месту работы, обросший рыжей щетиной бригадир сказал:

— Хельхебель приказал сносить старые шпалы вон к тому месту, — и пальцем указал на тупик возле пакгауза.

Николай посмотрел туда. Между тупиком и сваленным в кучу оружием была уборная, за нею в нескольких десятках метров стояло сгоревшее здание из красного кирпича. «Там можно спрятать ящик», — подумал Николай и глянул на часового: тот расхаживал между вокзалом и пакгаузом.

Работа была тяжелой и грязной. Примерзшие к земле шпалы поддевали ломами и кирками, потом на палках или на плечах несли их к тупику, где складывали в штабель. Ослабевшие, полуголодные люди быстро уставали. Пришедший фельдфебель злобно кричал, требовал работать быстрее и угрожал, что не даст хлеба.

Николай превозмогая усталость, работал наряду со взрослыми. Мысли его были заняты одним: как осуществить замысел? Найдя кусок проволоки, он свернул ее и спрятал в карман — авось пригодится.

Когда пришло время обеда и люди группами и в одиночку двинулись к вокзалу, Николай крикнул им вслед:

— Шпалу криво положили, фельдфебель ругаться будет!

— Выслуживаешься, щенок. Сам поправляй, — сердито процедил сквозь зубы сутулый мужчина с колючими глазами и поплелся, отряхивая на ходу фуфайку.

— Давай вместе, — вызвался Сергей.

Положив ровно шпалу, они направились к вокзалу, где собрались уже все рабочие. Проходя мимо уборной, Николай подтолкнул в плечо попутчика:

— Ты иди, а я заскочу сюда.

Сергей поковылял. Николай, осмотревшись, решительно подошел к пакгаузу. Взял ящик. Прячась за стеной, пригнувшись, потащил его. Спустившийся с насыпи, Николай уже не был виден часовому, который расхаживал теперь по перрону. Перекинув через подоконник ящик, присыпал его снегом и направился к уборной. Вынырнув из-за стены, спокойно пошел к вокзалу. Часовой равнодушно смотрел на рабочих, выстроившихся в очередь за хлебом.

Получив свою долю, Николай попросил у Сергея нож, отрезал ломоть хлеба и начал есть. Оставшийся кусок спрятал в карман. Вместе с ножом протянул Сергею сигареты.

— Возьми.

— Не надо. На них можно что-нибудь выменять. Николай сунул в крупную ладонь Сергея сигареты.

— Спасибо, — смущенно улыбаясь, сказал тот и сразу же закурил. — Мне дед говорил, что если смолоду не куришь, то в старости табак с хлебом будешь есть.

— Может быть, — рассеянно ответил Николай, думая о загадочном ящике. Радовал первый успех, но многое тревожило: не заметят ли немцы следа? Как заорать ящик? Что в нем?

Вскоре бригады побрели к своим местам. Работали медленно, нехотя. К концу дня Николая начали покидать силы. Перед глазами то и дело плыли цветные круги, он начал спотыкаться.

— Присядь, отдохни, — грубо посоветовал бригадир. — А завтра чтоб духу твоего здесь не было. Понял?

— Это с непривычки, — заступился Сергей.

Домой Николай плелся разбитым. Лопата давила плечо, ноги подкашивались, во рту пересохло. Зайдя к Анатолию, рухнул на стул, задыхаясь от волнения, рассказал историю с ящиком. С усилием поднялся и, шатаясь, побрел домой. Положив на стол хлеб и наспех умывшись, упал на кровать.

Проснулся поздним утром. Превозмогая сильную боль во всем теле, начал делать зарядку. Кружилась голова, выступали слезы, но он приседал, подпрыгивал, снова приседал.

— Коль, два раза приходил Анатолий. Сказал чтобы ты зашел к нему, — рассказывал ему средний брат. — Мама ругалась, фуфайку ты вымазал. Папка тоже сердится.

— Это я нечаянно, простят.

На улице мело. Ветер то и дело менял направление, крутился волчком, спиралью взбивал снег. Николай застал командира за рубкой дров.

— Что будем делать? — взволнованно спросил Николай.

Анатолий вогнал в суковатое бревно топор, ответил быстро и четко.

— Возьмем санки, мешок и пойдем. Заберем в мешок ящик и — к Вере Ильиничне, до нее от вокзала рукой подать. У нее в мешок насыпем угля и — ко мне.

Ребята долго шли молча. Вдруг Анатолий остановился, разостлал на санках мешок и строго сказал:

— Ты, видать, вчера так намаялся, что и сегодня ходишь, как парализованный. Садись, подвезу немного, да и прочность веревки проверим.

Когда показался вокзал, Анатолий остановился, глубоко, но ровно дыша, приказал:

— Спрячь мешок!.. Сейчас пойдем мимо вокзала, осмотримся.

Рабочие на дальних путях катили обгоревший вагон. Часовой в очках, стуча сапогом о сапог, ходил по перрону Привокзальная площадь была безлюдной. Возвращаясь, ребята остановились у толстого дерева напротив сгоревшего кирпичного здания.

— Я пошел, — тихо сказал Николай.

Ноги по колени вязли в снегу, но он быстро добрался до полуразрушенного дома, легко вскочил на подоконник и скрылся. Анатолий не сводил глаз с часового. Вскоре Николай волоком притащил мешок.

…Вера Ильинична была дома и пригласила друзей войти погреться, попить чаю.

— Нет-нет, — дружно отказались ребята и объяснили причину своей спешки.

— Молодцы, — радостно похвалила она.

Насыпав в мешок угля, Анатолий и Николай глухими улицами без всяких приключений добрались домой..

В сарае торопливо высыпали уголь, достали ящик. С надеждой и тревогой оторвали доску. Изумленно вскрикнули: в ящике были ребристые гранаты — «лимонки».

— Это же здорово! — командир хлопнул Николая по плечу.

— Хлопцы обрадуются, — улыбаясь, сказал Николай, беря в руки гранату. — А где взрыватели?

— Должны быть здесь, — уверенно ответил Анатолий, отрывая еще одну доску. — Вот и они!

— Завтра же взорвем одну.

— Да, да, — согласился командир, — завтра же. Но надо быть осторожными — Ф-1 штука опасная.

На следующий день командир, политрук и Николай в нескольких километрах от города в глубокой балке взорвали гранату. Потом Дымарь красочно рассказывал об этом взрыве. Николай же ограничился двумя словами:

— Рвануло здорово.

Командир роздал гранаты всем нашим ребятам. Через несколько дней мы с Николаем пошли на вокзал попытать счастья: раздобыть гранат или винтовок для обрезов.

Но ни оружия, ни ящиков, возле пакгауза уже не было.

В конце прошлого века бельгийское акционерное общество построило в Константиновке бутылочный, металлургический, стекольный и химический заводы. В непосредственной близости от них возвели барачного типа кирпичные и каменные строения — жилье для рабочих. Эти заводские поселения назывались колониями: Бутылочная, Стекольная, Химическая. Другие районы города именовались поселками: Дмитриевский, Николаевский и т. п. В Бутылочной колонии жили Анатолий Стемплевский и Николай Абрамов. До войны в центре колонии, недалеко от завода, в здании, стоявшем особняком, размещался большой магазин. Немцы превратили его сперва в конюшню, а затем в склад для хранения фуража, сбруи и строительного инвентаря. Окна его наглухо заколотили досками. Охраны не было.