На следующий день, 24 декабря, приказом Ставки Верховного Главнокомандования особенно истощенные в непрерывных боях дивизии — 112-я Ермолкина, 193-я Смехотворова, 37-я гвардейская Жолудева и две стрелковые бригады были выведены из армии в резерв и отправлены на формирование.

Как правило, командиры дивизий и бригад и даже полков перед уходом на левый берег Волги являлись на командный пункт армии, чтобы проститься.

Расставание с друзьями, да еще с боевыми, было очень трудным. Прощаясь, мы вспоминали пережитое, еще раз перебирали в памяти каждый бой, каждую контратаку.

Уход из нашей армии командиров, с которыми вместе пришлось пережить немало тяжелых дней, вызывал у меня грустные воспоминания. Прощаясь с командирами, я мысленно представлял себе их части, как они приходили на защиту города полнокровные, гордые за порученные им опасные задания, смелые и решительные. Едва приблизившись к волжским переправам, они вступали в бой.

Военный совет каждый день, вернее, каждое утро получал сводку о том, сколько раненых переправлено за Волгу и из какой части, чтобы знать, сколько стрелков, пулеметчиков, минометчиков, танкистов, артиллеристов и связистов потеряла армия. Количественно армия ежедневно слабела, то есть несла потери, но это не значит, что ее боеспособность падала. Наоборот, морально армия стала сильнее: после каждой отраженной атаки укреплялась вера в силу своего оружия, мы приобретали опыт борьбы с врагом.

Вспоминаю 112-ю дивизию И. П. Сологуба, которая начала бои с немецко-фашистскими захватчиками еще за Доном, на реке Чир. Сражаясь там в составе 64-й армии, дивизия отразила наступление 51-го армейского корпуса, который нацеливался Паулюсом во фланг и тыл 62-й армии. Эта дивизия не отступила ни на шаг. Она доблестно сражалась также на берегах Дона, где в одном из боев геройской смертью погиб командир дивизии полковник Иван Петрович Сологуб.

Как сейчас вижу этого высокого, стройного командира, верного сына советского народа, человека, который не склонял головы перед фашистскими снарядами.

Вспоминаю конец июля 1942 года. Стоял жаркий солнечный день. Мы с Сологубом находились на высоте 116.6, что севернее поселка Рычковский, на правом берегу Дона. Я ставил задачу дивизии. Вдруг противник, вероятно обнаружив нас, открыл огонь по высоте из 150-миллиметровых орудий. Вилка рвущихся снарядов сужалась, приближаясь к нам. Видно было, что скоро снаряды будут рваться точно на вершине высоты. Тогда я предложил Ивану Петровичу идти к своему штабу. Он посмотрел на меня и сказал:

— А как вы? Разве могу я раньше вас отойти назад с этой высоты?

Я успокоил его, сказав, что это не отступление, а возвращение с рекогносцировки к своим частям, чтобы повести их вперед.

Двигаться по гладкой, как стол, степи под огнем тяжелой артиллерии противника — не совсем приятное занятие, но Иван Петрович неторопливым шагом шел впереди меня.

Разорвавшимся вблизи снарядом был ранен сопровождавший его работник штаба дивизии. Иван Петрович спокойно подошел, взял раненого под руку и начал спускаться с ним с высоты. Я догнал их в балке, где Иван Петрович перевязывал своего подчиненного.

Таков был командир 112-й дивизии полковник Сологуб. В нем чувствовалась сила командира-вожака.

Со сто двенадцатой я вновь встретился 12 сентября уже на берегу Волги. Командиром дивизии был полковник И. Е. Ермолкин. Эта дивизия маневрировала по городу: с Мамаева кургана в балку Вишневая, на Тракторный завод и в другие места, где противник намеревался нас атаковать. Она участвовала в сотне боев, в том числе не меньше, чем в десяти на главных направлениях удара гитлеровцев.

Дивизия была особенно искусна в маневре, что, конечно, является заслугой ее командира и штаба. Она всегда поспевала к самым горячим делам, мужественно отражая удары численно превосходящего врага.

С дивизией Смехотворова я был знаком по первой резервной армии с мая 1942 года, когда она еще формировалась. С этого же времени я знал и генерала Федора Никандровича Смехотворова. На тактических учениях, которые мы проводили еще в районе Тулы, Смехотворов проявил знание современного боя, сообразительность.

По прибытии в Сталинград эта дивизия стала на оборону поселка Красный Октябрь. Дивизия маневрировала мало, но она отражала десятки ударов во много раз превосходящих сил противника. Бойцы этой дивизии во главе со своими командирами и политработниками назад не оглядывались. Если гитлеровцам удавалось захватить две-три улицы за неделю, то это достигалось ценой больших потерь. Люди, бойцы этой дивизии назад не отходили. Гитлеровцы продвигались там вперед, лишь завалив окопы и траншеи своими трупами. Даже в самые тяжелые дни боев не было случая, чтобы Федор Никандрович проявил хотя бы малейшее малодушие или растерянность. Его ровный и спокойный голос и поныне звучит в моих ушах. В дни, когда сотни бомбардировщиков и пикировщиков висели над дивизией, когда тысячи мин и снарядов врезались в землю, обороняемую частями дивизии Смехотворова, когда воздух сотрясался от взрыва бомб и снарядов, когда в телефонной трубке слышен вой сирен фашистских пикировщиков, Смехотворов, казалось, был еще спокойнее. Он управлял боем полков и батальонов, находясь от переднего края в нескольких сотнях метров. Дивизия во главе со Смехотворовым стояла насмерть, перемалывая гитлеровские полки и дивизии; назад она не отходила и ушла из города лишь тогда, когда противник был окружен, когда он уже не наступал, а оборонялся.

В эти дни я попрощался и с генералом Виктором Григорьевичем Желудевым.

Через дивизию Жолудева гитлеровцы прорвались и захватили Тракторный завод, но за этот прорыв противник заплатил так дорого, потерял так много своих сил и средств, что не мог развить дальше наступление. Через полки 37-й дивизии к Тракторному заводу рвались не одна и не две гитлеровские дивизии, а целых пять, в том числе две танковые.

Помню, В. Г. Жолудев прибыл на командный пункт армии со своими помощниками рано утром 4 октября. Переправляясь через Волгу на лодках, они попали под сильный артиллерийский и минометный огонь.

Жолудева принимали Гуров, Крылов и я. Все мы находились в одном отсеке штольни — отдельных «кабинетов» не было. Входя, Жолудев стукнулся головой о притолоку двери. Одет он был в меховую куртку десантника.

Получив задачу на оборону подступов к Тракторному заводу, Жолудев стал задавать вопросы каждому из нас, стараясь понять природу городского боя. Мы старались как можно доходчивее объяснить ему особенности этих действий. Когда И. И. Крылов сообщил, что командный пункт 37-й дивизии подготовлен на берегу Волги, неподалеку от завода «Баррикады», Виктор Григорьевич стал настойчиво просить перенести командный пункт в район стадиона, что расположен в поселке Тракторного завода.

— Не можем, — ответил я, — район стадиона все время находится под артиллерийско-минометным обстрелом. и рисковать жизнью командира дивизии мы не имеем права.

Он ушел из нашей штольни, на скорую руку позавтракав с нами, так как противник начал артиллерийскую и авиационную подготовку атаки.

Вечером 13 октября генерал Жолудев и генерал Гурьев, оба десантники и давнишние боевые друзья, разговаривали по телефону.

Гурьев спрашивает:

— Виктор, друг, где ты тут приземлился? Я слышу бой в направлении твоего участка, как себя чувствуешь?

— Здорово, Степан, — отвечает Жолудев. — Вот уже десятый день отбиваюсь от проклятых гитлеровцев, которые, как стая волков, гложут меня с трех сторон. Ты бы, Степа, помог немного…

— Эх, друг, тут у всех такая обстановка. Над моими хлопцами стервятники висят целыми днями и не дают ни минуты отдыха. Наш Саша (Родимцев) тоже прикован, как Прометей к скале, — все время отбивает атаки. Так что держись, друг, не грусти, все равно помочь ничем не можем…

— Пришли хоть папирос, сто штук на день не хватает, — кричит Жолудев в трубку…

Они уходили, а те, кто остался, — продолжали бои.