В европейской литературе XIX века тема преступления получает уже очень широкое распространение, но до второй половины века детективный рассказ в точном смысле слова еще не существует. Правда, Эжен Сю (1804–1857), как и другие авторы популярных приключенческих романов, довольно активно эксплуатирует жизнь преступного мира, больше того — он отчасти раскрывает тайные связи этого мира с высшим светом и показывает, что злодеи обитают не только среди «отбросов» общества, но и в домах богачей. И все же Сю скорее поздний представитель «черного», «готического» романа. Приключенческая сторона его повествования, с ее неожиданными поворотами и "неправдоподобными героям полна мелодрам и наивных, утопических нравоучений. Как известно, Маркс дал очень точную характеристику роману Сю «Парижские тайны» (1842–1843), указав, что некоторыми местами своей книги писатель «нанес удар предрассудкам буржуазии». В то же время Маркс называл Эжена Сю «сентиментально-мещанским социал-фантазером».[14]

Первым, кто создал настоящий детективный роман, был француз Эмиль Габорио (1832–1873). Правда, историки детективного жанра обвиняют Габорио в том, что он не сумел развить детективную сторону своих произведений из-за того, что очень уж стремился сочетать ее с психологическими и общественными проблемами. В сущности, беда Габорио заключалась совсем не в том, что он ставил перед собой подобные задачи, а в том, что ему не хватало сил для их разрешения. Чуждый серьезной социальной проблематике и поверхностный психолог, Габорио удовлетворялся тем, что пичкал читателя утомительными рассказами о прошлом своих героев, предпочитая именно так, а не собственно детективным расследованием знакомить его с причинами и побудительными мотивами преступления.

Габорио был знаком с творчеством Эдгара По, но не сумел ни использовать его, ни пойти дальше. Единственное, чем ему уступает Эдгар По, — это количеством написанных произведений. И хотя этот факт ничем не способствовал развитию Габорио как писателя, тем не менее он имел свое значение для популярности его героя. В романах Габорио действует один и тот же постоянный герой, полицейский Лекок, которому автор сумел обеспечить широкую, хоть и недолговечную известность. Деятельность этого детектива описана в нескольких объемистых романах: «Дело Леруж», «Дело под № 113», «Преступление в Орсивале», «Рабы Парижа» и «Лекок».[15]

Как человеческий тип, герой Габорио гораздо живее и правдоподобнее Дюпена, но это не делает его ни привлекательней, ни интересней. Лекок заявляет: «Я снимаю с себя свою индивидуальность и облачаюсь в индивидуальность преступника. Я перестаю быть полицейским агентом, чтобы превратиться в другого человека, кем бы он ни был». На практике, однако, эта декларация в значительной степени повисает в воздухе, так как характер злодея, так же как и остальных участников драмы, раскрывает не столько Лекок, сколько сам автор. Что же касается собственно расследования, то герой Габорио не отличается никакими особенными качествами и оригинальностью своих методов. Это всего лишь некий бытовизированный вариант Дюпена, сыщик, имеющий вкус не столько к обобщениям, сколько к анализу отдельных моментов. Если к этим чертам героя присовокупить еще и утомительность изложения, станет ясно, почему Габорио давно забыт и не имеет никаких шансов на воскрешение даже сейчас, когда все старые шедевры детективного жанра снова выходят на Западе многотысячными тиражами.

Значительно более серьезные литературные качества имеет приключенческая беллетристика англичанина Уильяма Уилки Коллинза (1824–1889), автора типичного детективного романа «Лунный камень» (1868). В этом произведении также явно чувствуется влияние Эдгара По, как и во всем, что относится к образу чудака сыщика Каффа, так и в необычайности и таинственности происходящих в романе событий. Но если Коллинз — должник Эдгара По, то сам он в то же время кое-что ссудил Конан Дойлю. Создатель Шерлока Холмса использовал некоторые черты сыщика Каффа, вплоть до его отдельных странностей, роста и внешности. Шерлок Холмс, правда, не является таким страстным любителем роз, как Кафф, но зато он играет на скрипке.

В предисловии к одному из изданий «Лунного камня» Томас Элиот, допустив, на мой взгляд, несколько преувеличенное восхваление Коллинза, останавливается на вопросе об образе героя в детективном романе. «Наши современные детективы — это почти всегда способные, но абстрактные машины, о которых мы забываем сразу же, как только захлопнем книгу, если только они, как Шерлок Холмс, не имеют слишком много отличительных черт. Шерлок Холмс настолько отягощен способностями, особенностями и успехами, что они превращают его в почти статичную фигуру. Он больше описывается, чем проявляется в действии, в то время как сержант Кафф обладает столь же конкретной, сколь и привлекательной индивидуальностью, он великолепен, не будучи непогрешимым».

Оценка, данная Элиотом образу Холмса, кажется нам вполне справедливой, хотя она и не исчерпывает всех литературных недостатков Конан Дойля. Надо сказать, что Артур Конан Дойль (1859–1930) не внес ничего принципиально нового в детективную беллетристику, а просто суммировал достигнутое такими авторами, как Эдгар По, Коллинз и Габорио, и построил на этой основе многочисленные и зачастую довольно однообразные приключения своего героя. И все же в сознании миллионов читателей Конан Дойль является истинным создателем детективного жанра. Главную причину этой естественной, но не совсем справедливой популярности нужно искать именно в том обстоятельстве, что Дойль не только придумал своего Шерлока Холмса, а сумел заботливо и терпеливо его вырастить. Детективный герой похож на артиста — если он хочет быть в центре общественного внимания, он должен как можно чаще показываться на сцене, а не удовлетворяться одним-единственным, пусть самым блестящим появлением на подмостках. Своими романами «Этюд в багровых тонах», «Знак четырех», «Собака Баскервилей», «Долина ужаса»[16] и множеством рассказов и новелл Конан Дойль в течение почти четырех десятилетий поддерживал у читателей живой интерес к подвигам Шерлока Холмса. Сыщик до такой степени полюбился публике, что, когда автор, утомленный собственным героем, решил его уничтожить во время катастрофы в горах, поклонники Холмса подняли такой шум, что писатель был вынужден его воскресить. Создание столь популярного героя, в сущности, единственно новое, что внес в детективную литературу Конан Дойль. И сам писатель, похоже, отлично отдавал себе в этом отчет. В своих «Воспоминаниях и приключениях» он писал: «Габорио очаровал меня элегантностью, с которой он связывал воедино отдельные части интриги, а великолепный сыщик Эдгара По Дюпен еще с детства был одним из самых моих любимых героев. Но мог ли я прибавить к этому что-нибудь из своих собственных запасов? Я вспомнил о моем старом учителе Джо Белле, о его орлином лице, о странном его поведении, о необычайном даре замечать отдельные подробности. Если бы он стал сыщиком, то, вероятно, сумел бы превратить это увлекательное, но бесцельное занятие во что-то сходное с занятием точными науками… Как же мне назвать своего героя?.. Сначала я остановился на имени Шерингфорд Холмс, потом превратил его в Шерлока Холмса. Разумеется, он не мог сам рассказывать о своих подвигах. Итак, ему потребовался какой-нибудь достаточно банальный товарищ, на фоне которого Холмс выделялся бы особенно контрастно; для этого, лишенного блеска героя понадобилось столь же скромное и бесцветное имя — так возник Уотсон».

Итак, вклад Конан Дойля в жанровую традицию детективного романа сводится, по его собственному признанию, к созданию нового литературного образа. В принципе это совсем не так уж мало: создание образа — может быть, один из самых трудных творческих актов, и оригинальность и содержательность этого образа — гарантия успеха и жизнеспособности всего произведения, при условии, разумеется, что сам «новорожденный» достаточно оригинален, содержателен и жизнеспособен.