Зальцбург сегодня — это и есть Моцарт, и странно даже, что название город получил от расположенных рядом соляных шахт. Диву даешься, с какой изобретательностью горожане эксплуатируют имя и дело славного земляка. Amadeus — и лозунг в газете, и обложка рекламного проспекта, и гипсовый бюст в витрине, и виньетка на парадном подъезде, и музыкальная фраза из репродуктора на площади. Магазин «Мир Моцарта» — два этажа сувениров. Спортивные костюмы и махровые купальные халаты, на спинах которых маленький Моцарт на скрипке играет; керамические ночные горшки и хрустальные бра, парики и кафтаны «под Моцарта»; штопоры и зажигалки; фарфоровые безделушки в стиле «бидермайер» и мраморные статуэтки в стиле «модерн», юный музыкант чарует наивную пастушку. Вольфганг-копилка. Амадей — латунная медаль. Моцарт — коробка ванильного печенья. Можно просунуть голову в прорезь размалеванной под эпоху Просвещения фанерной фигуры, и не отличишь себя от знаменитого композитора.

О, Зальцбург понимает, как ему повезло: ведь моцарты не рождаются повсюду. Этот город прославился не двенадцатью веками своей истории, а одним ее мигом, тем самым мгновением, в которое гений явился свету. В знак благодарности Зальцбург как умеет, расчетливо и с большой для себя пользой, любит Моцарта. А вот Моцарт родной город не любил, в письмах к друзьям часто жаловался на тоску, царившую в этой чопорной провинции. Именно тут четырехлетний чудо-ребенок заиграл на клавесине, как раз здесь он пяти лет от роду принялся сочинять музыку, а в восемь написал первую симфонию. Но местной публике, превыше всего ставившей благовоспитанность и традицию, была непонятна нежность «Волшебной флейты». Повзрослевший Моцарт служил концертмейстером и органистом при дворе князя-архиепископа с железным именем, но из этой духовной обители неизменно уезжал, стоило только появиться деньгам или возможностям: то на гастроли в Париж и Лондон, то на учебу в Рим и Болонью, наконец и навсегда — в столь же чопорную, но зато столичную Вену. И, сколь бы паточным ни был вкус ликера «Моцартино», горькой судьбы не обмануть: время в Зальцбурге остановилось в тот день, когда город покинул Моцарт.

И двести, и сто лет назад, и ныне только в одном городе мира оперы Моцарта исполняют не в одном, не в двух, а сразу в нескольких вариантах. Еще в конце XVIII века «Волшебная флейта» звучала в Праге на трех языках: на оригинальном немецком, на итальянском и на чешском. Отношение к Моцарту в столице Чехии слегка иррационально. Наряженные в кафтаны и парики студенты старательно отлавливают туристов в центральных кварталах, пытаясь соблазнить их каким-нибудь моцартовским камерным или симфоническим концертом. Ежевечерне маленькая и большая ночная музыка великого австрийца звучит в пражских концертных залах и католических храмах, от возвышенно-холодного «Рудольфинума» до какой-нибудь уютной церквушки Святых Петра и Павла, где, впрочем, вдоволь наерзаешься на жесткой деревянной скамье. Моцарт за тридцать лет творчества написал шестьсот произведений, и вряд ли хотя бы одна его соната или кантата выпала из репертуара в невероятном количестве расплодившихся в Праге еще в социалистические времена музыкальных коллективов.

Но в Праге Моцарт не раскрученная торговая марка, а предмет творческого поклонения. О том, что именно в местном Сословном театре состоялась мировая премьера оперы «Наказанный распутник, или Дон Жуан», вы узнаете уже в пражском аэропорту из гигантского рекламного объявления. В Праге не случайно не поставили Моцарту памятник: это было бы слишком просто. Монумент — мертвый камень, а память о Моцарте в душах пражан живет вечно. «Оскар» за кинофильм о Моцарте получил не какой-нибудь другой режиссер, а чех Милош Форман, и снимал он этот фильм не где-нибудь в Зальцбурге или Вене, а именно в Праге.

Моцарт приезжал в Прагу четыре раза, гостевал подолгу, и едва ли не каждый день его пребывания в этом городе восстановлен местными летописцами чуть ли не поминутно. «Знаменитого венского учителя музыки» здесь встречали тепло, пражские импресарио охотно заказывали заезжей знаменитости музыку к спектаклям для местных театров. Заказы эти вечно стесненный в средствах композитор с удовольствием принимал. Провинциальная Прага хотела казаться столицей: уже тогда в городе давали оперные представления на трех сценах. Премьера «Дон Жуана» в конце 1788-го стала для Богемии событием не культурным, а историческим. Моцарт не раз дирижировал в Праге «Женитьбой Фигаро», одна его симфония называется «Пражская», здесь он ставил к коронации императора Леопольда II оперу «Милосердие Тита».

Композитор останавливался то во дворце местного мецената графа Йохана Иозефа Туна (в этом здании теперь располагается британское посольство), то в доме «У Трех львов» на Угольном рынке, то навещал летнюю усадьбу композитора Франтишека Ксавьера Душека, где полвека назад чехословацкие власти в пику австрийцам организовали музей Моцарта.

Хозяйке Бертрамхофа (по-чешски название звучит проще: «Бертрамка»), известной в ту пору певице Йозефине Душковой, Моцарт посвятил не одну музыкальную тему. В том числе — великолепную арию «Bella mia fiamma», в звучании которой биографы уловили «немало аллюзий на бурные эмоциональные отношения». Прекрасная дама, по всей видимости, отвечала взаимностью: «Она дала понять своему другу, что отныне усадьба является его королевством». Рядом, конечно, имелся муж, тоже друг Моцарта, композитор-инструменталист. Но иногда мужья не мешают. «Франтишек Душек в целом работал на высоком профессиональном уровне, но недостаток вдохновения не позволял ему преодолевать композиционные клише».

Сестра Моцарта Мария Анна однажды сказала, что Моцарт давал уроки молодым девушкам, только если бывал в них влюблен. Наблюдения друзей композитора и сохранившиеся письма свидетельствуют об обратном: Моцарт хранил верность супруге Констанце. Но также верно и то, что на Констанце он женился не то чтобы не по своей воле, но скорее благодаря светским козням будущей тещи: муза юных лет Моцарта — старшая сестра Констанцы Алоизина Вебер.

От Бертрамхофа до Сословного театра — час с небольшим пешей прогулки, и Моцарт все-таки был прав, предпочитая коляску. В ту пору Смихов считался близким пригородом Праги, живописной деревней, а нынешнее Старое Малостранское кладбище, наверное, называлось тогда Самым Новым. Теперь же чуть ли не дверь в дверь с усадьбой Душковых — цивилизация: отель «Мовенпик», гигантский торговый центр, автострада с гремучим тоннелем. Нет, не та музыка… Серенада Моцарта звучит дальше, на берегу еще не схваченной к Рождеству льдом Влтавы, за древней водонапорной вышкой с черепичной крышкой-колпачком, за Стрелецким островом. А оттуда уже видны шпили Пражского Града, видна карамельная Староместская башня и недвижимые фигуры святых королей на Карловом мосту… Вот он, моцартовский Romanze: черная брусчатая мостовая, неверные тени фонарей на снегу. Нежный свет рождественской ночи в большом городе. Вот тут, вот сейчас музыка и впрямь звучит немножко нервно: «Скрипка издергалась, упрашивая, и вдруг разревелась так по-детски…»

Вена столь великолепна и велика, что в своем величии и великолепии утопит любого. Габсбурги заботились о том, чтобы как следует войти в историю. Это им удалось: невероятных размеров трон, на котором сидит монументальная Мария-Терезия, уступает разве что совершенно нелошадиных пропорций бронзовому же крупу жеребца принца-всадника Евгения Савойского. На этом фоне почему-то покрашенный в золото Вольфганг Амадей неподалеку от здания не построенной еще в его времена Оперы выглядит, мягко говоря, скромно. Моцарт как-то кажется недостойным сиятельной Вены, впрочем, в такой же степени, в какой столица империи Габсбургов недостойна Моцарта.

Даже домашнее по духу Рождество в Вене — царский, сверх-торжественный праздник. И это — несмотря на элегантность расцвеченных елочными огнями и дорогущими витринами Грабен и Кернтнерштрассе. Между этими витринами, от кофейных столиков к кондитерским прилавкам, прогуливаются немолодые горожанки, обязательно в туфлях на «шпильках», непременно со свежеуложенной прической и неброской косметикой, очень часто — в самом популярном венском зимнем наряде, норковой шубе до пят. Это шикарный, лощеный, сытый, холодный город.