И для чего она дала ему попробовать свою кровь? Малюсенькая капля, полученная напрямую из плоти, обрекла Николая на несколько мучений сразу. Теперь для него вся прочая кровь была на вкус, как смола. И он получил воспоминания Мист... как и боялись Обуздавшие Жажду.
После того, как он вкусил живую кровь своей Невесты, его сны наполнились её воспоминаниями. Они были настолько реалистичными, что Николай ощущал запахи, которые вдыхала Мист, и текстуру всего, к чему она прикасалась. Он даже иногда чувствовал, как её руки сжимались от гнева.
Но он никому не рассказал об этом, потому что не хотел потерять власть в своей армии... или оказаться приговорённым к казни.
Каждый раз на закате Николай проверял, не окрасились ли его зрачки в красный цвет. Каждый раз, когда ему удавалось поспать, он видел одни и те же сны / воспоминания, которые обрастали всё новыми и новыми деталями.
В конце концов, он переставал метаться, и его настигало забвение.
В своём первом сне он увидел её на вершине холма, солнце светило ярко, но на земле всё ещё лежал снег. Николай ощущал всё, что ощущала она... покачивание цепочки на талии, запах расположенного неподалеку моря, свежесть холодного дня.
Мист говорила на древнем языке, который Николай не должен был понимать, но понимал.
— Гори в аду, — прошипела Мист, вперившись взглядом в надгробие.
Её голос был переполнен ненавистью, должно быть, именно она убила лежащее там существо.
Другой сон показал пьяного римского сенатора, который стоял перед ней на коленях.
— Наконец я буду обладать Мист Желанной, — невнятно пробормотал он. — Ты больше не будешь желанной, ты станешь одержимой. — Он рассмеялся. — Ты никогда больше не заставишь меня попасться на твой маленький крючок.
Мист Желанная. Полное имя мучительницы Николая.
Должно быть, ей больше тысячи лет. Может быть, даже около двух тысяч.
Римлянин обхватил губами изящную ступню Мист. Когда она приподняла край своей юбки для него, он начал сосать её пальцы и дрочить свой член.
Впервые увидев этот сон, Николай испугался, что в конце его стошнит. Когда этот сон был прерван другой сценой, он ощутил облегчение. Но ненадолго...
Мист пронеслась мимо викингов, совершивших набег на побережье какой-то северной земли. И сделала это специально. Она хотела, чтобы они начали охотиться на неё. Хотела, чтобы они схватили её и бросили на землю в огромный сугроб.
Какими извращёнными потребностями она руководствовалась? Мист была взволнована, её пульс зашкаливал. А кожа искрилась электричеством. Когда мужики с криком бросились за ней, она подавила улыбку.
Николай, как всегда, заставил себя абстрагироваться от того, что видел, прежде чем дюжина викингов набросилась на его Невесту. К её восторгу...
Наконец возник новый сон. Мист сидела в компании других женщин... все они были наполовину сёстрами... вокруг большого очага в каком-то помещении. Их одежда соответствовала началу двадцатого века. Сугробы снаружи были настолько огромными, что загораживали половину окна.
Николай знал их лица так же хорошо, как Мист. Он знал, что лучницу зовут Люсия, а светящуюся — Реджина Лучезарная. Пустоглазая Никс была старейшей и считалась прорицательницей. Одна из них — Даниэла Ледяная Дева — была наполовину ледяной феей; её кожа была холодной и горела каждый раз, когда к ней прикасался кто-либо, не принадлежащий фракции ледяных фей. Их лидерша, мрачное существо по имени Анника, укачивала осиротевшую девочку.
Они встретились, чтобы обсудить судьбу ребёнка... их общей племянницы. Анника высказалась за то, чтобы оставить её...
Мист хмуро смотрела на маленькую девочку, смущаясь от какого-то чувства.
— Анника, как мы будем заботиться о ней? — спросила Люсия.
— Это не им е е т значения! — рявкнула Реджина. — Как ты посмела принести сюда вамир ё ныша после того, как ей подобные уничтожили моих сородичей?
Ребёнок вампира?
Даниэла опустилась на колени рядом с Анникой и коснулась её руки своей бледной, ледяной рукой. Мист вздрогнула, подумав о боли, которую ощутила Дани от этого прикосновения.
— С е стр ё нка, малышка должна быть со своими сородичами. Я знаю, о чём говорю.
Анника решительно покачала головой.
— Её уши. Глаза. Эммалин не просто вампир, она ещ ё и Валькирия.
Валькирия? Невозможно.
— Она вырастет и станет злодейкой, — настаивала Реджина. — Она уже скалит на меня клыч о нки. Во имя Фреи, она же пь ё т кровь!
— Пустяки, — небрежно бросила Мист. — Мы питаемся электричеством.
Никс засмеялась.
— Двое из трёх бабушек и дедушек Эммы со стороны Валькирий — боги. Может быть, она в большей степени божество, чем Валькирия или вампир?
Троё дедушек и бабушек? Является ли Мист потомком богов? Как она может питаться электричеством? Сердце Николая бешено билось в груди.
Анника сказала:
— Я буду скрывать Эмму от Орды и научу её добру и благородству, тому, чему Валькирии поклонялись во все времена .
Её слова были наполнены грустью и бередили ненавистное для Мист воспоминание.
Николай хотел увидеть это воспоминание, но не мог. Вместо этого он ощутил смутное впечатление о родителях Мист: свирепая принцесса Пиктов, которая вонзила кинжал в своё сердце, дабы не оказаться в плену врага... и, о да, богов.
Анника потерлась носом о носик ребенка и спросила её :
— И где же самое лучшее место, чтобы спрятать самого красивого вампир ё ночка в мире?
Никс восторженно рассмеялась.
— А давайте-ка оттянемся[5] ...
Новый Орлеан.
Николай резко сел в постели, его прошибло потом.
«Моя Невеста — Валькирия?» — подумал он, задыхаясь от кашля. Это не укладывалось в голове.
Николай даже не знал, что они существуют. Он связан на веки вечные с одним из существ, легенды о которых рассказывают, сидя возле костра.
Его Невеста не ела обычную еду, потому что поглощала электрическую энергию земли и возвращала её вместе с эмоциями в виде молнии. Она была убийцей и шлюхой римского сенатора. Она презирала мужчин и наслаждалась, мучая их, именно так она поступила с Николаем.
Возможно, она — божество.
Он посмотрел на свой стояк. Даже ненависть не могла подавить его неослабевающую потребность в этой женщине. Николай боролся с желанием сжать член в кулак, зная, что не сможет кончить без неё, зная, что это только усилит боль.
5
это фраза из каджунского французского, которая переводится на английский, как «Let the good times roll». Часто произносится в Луизиане и вокруг побережья Мексиканского залива, во время празднования Марди Гра. Фраза является символом Нового Орлеана, напоминанием, почему именно новый Орлеан зовется городом Большого Кайфа.