Мидару сгреб изрисованные листы, изорвал их на мелкие клочки, бросил в пепельницу и поднес горящую спичку. Нужная информация и так сохранилась в его памяти.

- Опять у меня как после пожара воняет! - виновник переживаний Габриеля вошел в кабинет. Был он в кремовом отглаженном костюме, отлично сидящем на рослой, крепкой фигуре, с напомаженными темно-каштановыми волосами, выбритый, надушенный. О вчерашней попойке ничего не напоминало. Пухлые щеки украшал здоровый румянец. Орландо сейчас был похож на оперного певца или киноактера, но никак не на лидера партии, занявшей второе место на прошлых выборах. Но именно за его внешность отдавали голоса женщины Спиры. Бросив взгляд на красавчика, Габриель передумал ругаться. Что возьмешь с куклы?

- Ты обещал, что прошлый раз будет последним, - только и сказал он раздраженно.

- А ты смог бы отказаться, если бы тебя усадил рядом с собой посол Никсы? - в тон ему ответил Орландо. Ему самому было неприятно, но демонстрировать слабость своему хозяину он не желал. Мидару все понимал, поэтому расстегнул кожаный портфель и бросил на стол текст речи на пятнадцать листов.

- Выучишь к завтрашнему дню. Будешь говорить без бумажки. Еще раз меня разочаруешь, найду тебе замену.

Он встал. Накидка из меха нерпы соскользнула на сиденье, обнажая желтоватую кожу, обтягивающую высокую спинку кресла.

- Ты знаешь, я этого не хочу, - Габриель Мидару смерил своего ставленника сердитым взглядом.

- Знаю, папочка, и не буду гулять позже десяти вечера, - язвительно заявил Жисас громко захлопнувшейся двери.

В редакцию "Пульса Спиры" Мидару попал уже после трех. Привычная суета в коридорах перед выходом нового номера газеты действовала на него успокаивающе. Вот только редактор и двое ведущих журналистов о чем-то очень подозрительно перешептывались возле курилки. Посмотрев на их озадаченные лица, Габриель поманил всех троих в свой кабинет.

- Что случилось, а я не в курсе? - после общения с Жисасом он еще не окончательно пришел в себя, и тон его не отличался дружелюбием.

- Мы собирались еще вчера вам сказать, но вы внезапно уехали, - опередил коллег Вьердо Бер, худощавый блондин с заостренным, неприятно длинным подбородком, самый язвительный журналист, с трудом переманенный Габриелем из провинциальной газетенки. - Вы наверняка слушали, что уже несколько дней всем засветившимся журналистам и редакторам приходят странные посылки с фотокопиями якобы из архивов гатуров.

Ни единая мышца на лице Габриеля не выдала его волнения. Кинс! Он таки выполнил свою часть договора, отработал дополнительные сто тысяч, обнародовав результаты шпионажа. И как аккуратно, не подкопаешься.

- Что именно пришло, дайте мне взглянуть, - только и сказал он.

Ему хватило нескольких минут, чтобы убедиться - в коробке нет ничего такого, что не получил бы он.

- Я отнесу это сыскарям, - заявил он тут же. - Кто-нибудь еще подобные послания получал?

Журналисты подтвердили. Каждому на домашний адрес пришла такая же посылка. "В типографии они, что ли размножали?" - подумал Мидару.

- Нам не нужны неприятности с гатурами. Мы ведь добропорядочное, престижное издание и желаем таковым оставаться. К тому же, разве есть смысл перепечатывать то, о чем уже раструбила бульварная пресса? - заявил он своим подчиненным. Те, естественно, с ним согласились.

…254 год от прилета гатуров. Данироль. Год спустя. Экспедиция Бартеро Гисари…

За стенами скреблось и мяукало, ныло и жаловалось на жизнь Нечто. Это Нечто у Бартеро язык не поворачивался назвать непогодой. Оно было громадным, живым, полуразумным…

Порой сквозь рваную ткань сновидений, насылаемых духами ледяной земли, инженеру чудилось, будто с каждым размороженным домом город все больше оживает, просыпается. И настанет день, когда будет высвобождено из вековых оков последнее здание. И тогда в мертвых домах снова засветятся окна, послышатся голоса.

Город пугал и притягивал одновременно. С тех пор, как лагерь переместился с ледника в проплавленный котлован на одну из городских площадей, в нем стало тоскливо и неуютно. С каждым днем работ что-то безвозвратно изменялось вокруг. Сам воздух становился другим, незнакомым. Раздражительные из-за полярной ночи, холода и однообразной работы люди и так ссорились по несколько раз в сутки. А когда приходила метель…

Свет ламп в домике управления казался мертвенно-бледным. Так светят, наверно, огни на мачтах обреченных парусных судов в преддверии последней бури. И буря была готова разразиться не только за стенами довольно прочного дома, но и в душе у куратора экспедиции. Когда в долгой полярной тьме часы отсчитали вечер, Бартеро снова почувствовал, что звереет.

На сей раз разбуженная ненависть избрала себе в жертву Эдвараля. "Он делает вид, будто читает, гад! А на самом деле за мной следит! Точно следит, репутацией своей клянусь! - заезженной пластинкой крутилась маниакальная мысль. - Следит, чтобы доложить о каждом шаге гатурам. Старый дурак!"

О чем доложить? О похожести дней? О перечитанных по третьему разу книгах? О тоске по дому, теплу, солнцу, зелени? Глупо. Здесь все в одинаковых условиях. И о гатурах думают в последнюю очередь. Вот только разгоряченное сознание инженера отказывалось это понимать.

Висерн и недавно присоединившийся к экспедиции Эрг молча играли в шахматы. Сегодня они чуть ли не до драки рассорились по какому-то пустяку и до сих пор кипятились, не смотря на внешнее дружелюбие. Их недовольство и затаенная агрессия передавались куратору, в отсутствие других переживаний удесятеряясь, разъедая душу.

Находиться в одной палатке с напарниками не хватало сил. Еще чуть-чуть, и в голову полезут более опасные мысли. Бартеро Гисари оделся и нырнул в непогоду.

Метель залепляла очки. В силуэтах мертвых зданий чудились зловещие кривляющиеся фигуры. В тоскливой песне ветра звучали детские всхлипы. Некстати вспомнилась Тинри. Она вынырнула из омута задремавшей совести костяной фигуркой, затерявшейся в кармане. Странно, он хранил подарок дикарки почти четыре года, перекладывая из куртки в куртку. Маленькая костяная фигурка полярного пса…

- Держи-сь, это тебе от меня, для запоминалки, - прибежала она к нему как-то утром, прогуляв школу. - Сама вырезала-сь. Когда будеша далечо, вспоминай-сь меня. Мне будет-ся теплей и радостней. Я почувствую-сь тебя, обещаю-сь…

Девочки не было на Данироль, Бартеро знал. Он умел чуть больше, чем его люди: безошибочно определял нужное ему направление (но не в случае с Тинри), мог понять - жив ли человек, находящийся далеко от него, или мертв, распознавал и исцелял некоторые недуги… Но здесь, на оледенелой земле, открывалось в нем нечто новое, непонятное, и поэтому беспокоящее. Он превратился в губку царящих здесь эмоций. Оторванный от большой земли, он ощущал их особенно остро. Чаще он улавливал злые чувства, и это выливалось в его отношения с Эдваралем, Висерном и Эргом, на свое несчастье ютившимися с ним под одной крышей. Вот и сейчас завелся на пусто месте, чуть в драку не полез. Как тут местные всю жизнь проживают?

Повертев в руках фигурку, он потянулся к карману - спрятать обратно в тепло. Но неуклюжие перчатки… Эти утыканные мелкими шипами с тыльной стороны кисти перчатки отказались ее держать, выронили в снег. И не смогли нащупать, сколько куратор не разрывал сугроб, сколько не светил фонарем…

"Пропала и пропала. Как и девчонка. Значит, не судьба больше встретиться", - неумело успокоил он себя.

Он зашагал по улице, мимо вымерших домов. Один, хотя сам запретил людям отлучаться в одиночку, после того, как бесследно исчезли четверо рабочих из прошлой группы, дав пищу самым нелепым байкам про оживших мертвецов и ледяных змей.

"Человек, оторванный от цивилизации, начинает одушевлять вещи, - думал Бартеро, вслушиваясь в вой непогоды. - Темное Нечто за обманчиво надежными стенами жадно разевает дышащую морозом пасть. А мы закрываемся от нее мишурой: брелки, фотографии, "счастливые вещи" становятся оберегами, приравнивая нас к аборигенам на побережье. Как та костяная собачка для меня…