Подростки с низким уровнем социальной зрелости (группа 1) затрудняются в рефлексии собственных поступков, нетерпимы к мнению других людей, не могут выстроить прогноз собственных действий во временном интервале (антиципация, способность предвидеть затруднена). Однажды четверо подростков из 7 класса на фасаде школы ночью написали аэрозольными красками «crazy – haus». На вопросы о том, почему это было сделано, отвечали: «чтобы повеселиться», не осознавали ответственности за совершенное. До этого трое из них были зачинщиками драки с одноклассником, который «не дал списать». Предпринятые ими начала самостоятельности: «сами разберемся», утрачивали свой смысл при оценке результатов действий, когда вина перекладывалась на другого: «он первый начал». К сожалению, подростки с низким уровнем социальной зрелости попадают в поле внимания педагогов только тогда, когда ими совершено нечто, нарушающее привычный порядок. Педагоги реагируют реактивно, хотя психология воспитания именно этих ребят должна предполагать организованную социально-значимую деятельность – пробу своих лучших возможностей, сопровождающие взросление диалоги на предмет анализа проступков, поступков, встречи с интересными людьми, воплощающими достойный образ взрослости.

Относительно подростков среднего уровня социальной зрелости (группа 2) у педагогов вообще отсутствует какая бы то ни было позиция: они неосознаны как педагогические задачи, негласно считается, что с ними все «пойдет по плану», однако в критических ситуациях эти подростки могут изменить «средние позиции» и оказаться в более низких, что подтверждают данные анализа дневниковых записей, открытых для прочтения в Интернете, где обычно находится событийная ниша для таких ребят.

Известно, что инфантилизм – затянувшееся детство. Однако удлинение детства – объективный исторический процесс, который имеет важный гуманистический оттенок. Испокон веков прогрессивные силы общества выступали против так называемой ранней взрослости. Например, в «Капитале» Маркса описывается борьба английских рабочих за продление детства, против эксплуатации детского труда на капиталистических предприятиях. А если обратиться к более ранним социальным формациям, то там сроки детства были, как правило, еще короче. В наше время дети обладают правом на детство. Дать детям детство – что может быть гуманнее и достойнее этой задачи? Решение ее позволяет психологам и педагогам говорить о формировании системы «развитого детства» – и пафос этого понятия легко оценить. Современное детство удлиняется, растягивается. Оно включает и отрочество, и раннюю юность. На эти возрасты начинают распространяться особенности детского поведения. И отношение к подростку и юноше у многих взрослых все более становится прямым продолжением отношения к ребенку. Получается, что формирование системы «развитого детства» – явление неоднозначное. И этот факт не осознается педагогами и родителями. Как следствие сегодня нередко можно встретить рассуждение: прежде было лучше. Лучше потому, что дети быстро взрослели, раньше вступали в самостоятельную (производственную жизнь). И вывод, который, как правило, не формулируется впрямую, но предполагается: а, может быть, вернуться назад, к рабочему подростку 1920-х годов, не зараженному вирусом инфантилизма?

Правильному пониманию места детства в системе общественных отношений вредит распространенное представление, что все это этапы подготовки к «настоящей жизни» (тогда детство – это не жизнь). Не является ли ложной эта поза взрослого всезнания и превосходства? Не рождает ли она такого же ложного умиления (ах, детство, ах, эти трудные подростки), а вместе с тем и пренебрежения к взрослению?

Для анализа проблемы обратимся к архетипическому комплексу «вечного подростка».

Начнем рассмотрение архетипического комплекса вечного подростка (puer aeternus), оставив в стороне восторженные дифирамбы «Внутреннему Ребенку», что столь популярно в современной психотерапии.

Пуэр (puer aeternus) – архетип, имеющий определенную смысловую форму: ресурс бессознательного, пробуждающий волевое побуждение и эмоциональную насыщенность как отдельных индивидов, так и коллективных масс. Он естественным образом пробуждается в подростковом возрасте и дальше имеет свое развитие в истории человека, семьи, народа, исторического общества.

Комплекс Пуэра – достаточно устойчивый паттерн восприятия и поведения, который может проявляться в отдельных областях жизни (лишь частично окрашивая рисунок личности, Эго) или же доминировать по своему преимуществу (подчиняя и увлекая не слишком развитое Эго), что является отдельной темой персоны – Пуэра[41].

Рассмотрим различные степени проявления и разные стороны Пуэра – «Вечного Подростка» в жизни индивидов и сообществ.

Архетип «Божественного Подростка» встречается в мифологии в образе прекрасного юноши. Большое распространение и влияние он получил в древнегреческой культуре, с ее изобилием богов – сыновей, не имевших постоянной семьи, но преданных своему окружению и матери. Это, как правило, молодые мужчины, герои, исполняющие наказы своих отцов или матерей, прекрасные жертвы – аккадо-шумерский Думмузи, скандинавский Бальдр, это (часто безбородые) поэты, охотники и воины. У них нет своей социальной системы, они ее не создают – это не цари и не отцы.

Архетип «Вечного Подростка» имеет некоторую общую территорию с архетипом Трикстера (культурного героя, хитреца, насмешника, плута, жертвы своих проделок). Он находится в причудливом сочетании зависимости и борьбы за независимость по отношению к родительским архетипам Отца и Матери. Можно предположить, что в значимых очевидных или тайных (и теневых) отношениях он будет с архетипом Сенекса (как мудрого Старца).

Среди ролевых архетипов Пуэру подобны степени Пажа и Рыцаря. Паж это пока еще потенциал развития, концентрированный, многообещающий, но неразвитый. Обычно при этом присутствует ориентация на внешние правила, инструкции или социальные отношения, в соотношении с которыми Паж является лишь субъектом их применения и воли. Рыцарь – уже динамический, развитый принцип. Активный, целенаправленный, в соответствии с характером своего принципа. Рыцарь подчинен своему идеалу без всяких сомнений и центрирован на своей цели, не будучи способным заметить что-либо в окружающем пространстве, если это не связано с искомым им «Граалем». В его мире прежде всего существует «Я» и «Они» («хорошие и свои» или «плохие, чужие»), остальное – камни. (Так писатель Т. Пратчетт говорил про хищников, для которых мир делится на то, что можно съесть, с чем можно спариться и камни.)[42]

Если XVIII век открыл Западу ребенка (поразительным аргументом для человека русской культуры может быть портрет обнаженной четырехлетней Елизаветы Петровны, дочери Петра Первого – и это после многовекового византийского канона изображения семьи государя), то XX век определенно подарил миру культ подростка, своего рода универсальную молодежную культуру.

В настоящее время среди социальных психологов распространены декларации об инфантилизации взрослых поколений. В анропологических исследованиях полагается, что каждое новое поколение, воплощающее в себе архетип Божественного Подростка, способно принести в мир нечто новое, идею, принципы, восприятие, цели[43]. Даже ценой потери отдельных индивидов, ценой судьбы целых поколений и ценой жертв, полезных или бесполезных. Поколения, отдавшие себя этому архетипу, дают некий новый импульс (ценный, обманчивый или ложный – другой вопрос) цивилизации.

Именно в этот, подростковый и юношеский, период встречаются яркие попытки воплотить в себе самом социальные идеалы как общей культуры, так и субкультур. В современной культуре – «мифологическим» ролевым примером может быть кто угодно из личного «мифологического» или легендарного пантеона подростка. Но по его или ее образу и подобию юная личность способна выстраивать свое поведение, делать свой выбор, выковывать характер. В обычной жизни вне социальных катаклизмов у подростка немного шансов стать основной пассионарной силой в жизни общества, где социальный порядок регулируется старшими поколениями. Однако в кризисные периоды именно юное поколение способно стать движущей силой перемен и разрушений, в своем беззаветном служении некоему абстрактному идеалу в том числе. Известным примером могут служить многочисленные революционные движения XX века.